Все меньше слов. Но разговор длинней. А значит, паузы все чаще, чаще, чаще. Они давно не исчисляют дней. С тех пор, как вместе причастились чашей, Что свыше именована - семья. Предполагается, что в ней семь разных «я». На самом деле все не так, поверьте. Они давно, как пальцы на руке… Он только про себя подумает о смерти, Как тут же у нее о «смертном» узелке Зачем-то набегут соображенья. Еще о том, целы ли сбереженья На страшный час положенные в банк. А он ей вслух: «Не убивайся так. Поверх земли нам не дадут лежать. Я думаю, нас не оставят дети» Она в ответ: «Ну что ты, что ты, что ты!» И снова пауза, привычные заботы, Которых никому не избежать, Пока ты жив еще, пока на этом свете. Но как-то он проснется, а она Уже далёко. Там, за гранью сна И яви. Неподвижна, холодна, Безмолвна, что, само собою, внове…
Пройдет полгода. Он у изголовья, На тумбочке вдруг всмотрится в портрет: С женой на море; Ялта, Ореанда… И вспомнит: О, классический сюжет - Из лабиринта, будто Ариадна, Жена его за ниточку вела И увела - таки от этой рыжей твари. Та тварь наигрывала на гитаре И пела про калитку. А была Та тварь разлучницей, напевною бедою, Сиреной сладкогласною, водою В которую войдешь – и караул! А он вошел. И столько было неги В ее руках, воздетых к небесам… Свою погибель выбирал он сам. И погибал. Но думать о побеге От глаз зеленых – в них-то он тонул, Как видно, не хватало разуменья. Но в этот миг – как кстати те мгновенья – Супруга догадалась обо всём. У женщин есть врожденное уменье Почуять гибельное ослабленье уз Супружеских. Когда она при нём И не при нём. Как тот попутный груз. Что был с собою взят из одолженья И он его несет, поскольку слово дал. А так бы бросил, черт его побрал! Ну, слово за слово, молчанье за молчаньем, Уходы к маме, детские глаза – Тут рифма в строчку просится «слеза» - Но не дождетесь. Так же как лобзанья, Страданья, воздыханья и терзанья… Все было проще: «Вот твой чемодан. Иди к той твари. Но учти, в парткоме, Там о семье заботятся, о доме. За просто так тебя я не отдам.» Античный слог, античнейший сюжет. Парторг Васильев хлеще Минотавра. «А эта сучка, стерва, курва, лярва. Гитарница, разлучница… Ну, нет! Ей песни петь, ей отворять калитку… Пускай попробует крутого кипятка!» Страсть женская – вам это не молитва - Для воспроизведенья нелегка. И что скрывать, отчасти непечатна…
Он ставит фотографию обратно На тумбочку и пробует заснуть. Хоть сон нейдет, он все же засыпает. И снится рыжая и молодая, В веснушках грудь И темные соски, Ладошка, прикрывающая лоно, Под нею палевые волоски, И эти вскрики, вздохи, всхлипы, стоны, А эти губы, шея… А виски! А завитушки рыжие над ухом! Как жаль: она теперь совсем старуха…
Но сон всей правды нам не говорит. Он лишь напоминает о возможном. И этот сон… Он сладок, но горчит. Его бы не смотреть. Но женщина молчит. Молчит, чуть улыбаясь. Осторожно Он руку ей на голову кладет. Она к нему всем телом подается. И он ей говорит: «Все было, все прошло» Она ему: « Все будет, все пройдет, Все сбудется, свершится, совпадет». Он вторит ей: «Все будет хорошо». Но оба знают: счастье не вернется.
А скоро за пределы бытия и он уйдет, И сны его растают. Останется один фотоальбом, Но и его не станет – подрастают Внучата – любознательный народ. Они награды дедовы таскают. Они заполонили старый дом. Альбом им пригодился для иного. Жизнь продолжается – не вижу в том плохого.
Но где-то там, среди иных миров Дыхание любви навеки сохранится, И легким облаком по небесам помчится, Подвластно одному стремлению ветров.
2 Проголосовало
|