(памяти Александра Николаевича Рыкова)
- Первый на выход! В мать! Шагай! В перемать! – Тенорок осклизывается в предутренней мгле.
- Господа, помогите! Я не при костыле. Ему помогают, припрыгивая, дошагать Последние четырнадцать шагов по земле. Кто-то пытается опередить… - Господа офицеры! – голос ветром морским, словно тёркой, тёрт – Прошу не торопиться и не торопить. Молодёжь – в глубину. Им ещё жить. А мне – один чёрт! Камера. Тридцать человек. Ни лечь, ни сесть, ни жить. Двадцать два офицера, юнкера, мальчишка-кадет. Трое суток на одной воде. Да и той не дают попить. - Вы - заложники, сволочи! Вот вы где! Зачем вода, кому предназначено сгнить!
В дверях - матрос, изрыгающий перегар: Лучок и одеколон: Он и следователь, и прокурор. И расстрел это тоже он. А рядом плюгавенький комиссар По фамилии Шнеерсон.
Из камеры налево: скок, скок да прискок. К стенке. - Стой, благородие! Прискакал! Слышь, как взводится у нагана курок! Щёлк. - Поди, и в штаны наклал? Хе-хе! – Вьётся будто цигарки дымок Сипатенький хохоток.
На пальцах матросских - перстни. Рубин ал. Изумрудная в ухе серьга - Бушлат, тельняшка, невообразимый клёш. - Что, благородие, ждёшь? Что мы пожалеем врага? Ни фига! И вновь тенорок, словно игла вскачь по граммофонной пластинке: - Хе-хе! Хе-хе-хе! Хе-хе-хе! А рядом – в кожаной кепке и волчьей дохе: - Товарищ! Уже надо стрелять! Говорю вам: стрелять без запинки.
- Эй, благородие? Имя своё огласи. - Господи! Господи! Господи! Помяни и спаси! - Что же, товарищ, ви медлите? Ну!? - Ярится аптекарский сын - казнитель Руси, Дергается, картавя, разбрызгивая слюну. - Александр. - Александр! Тёзка!? По нашему, значит, Сашок! Расскажу братве: умора – не передать. Что ж ты, Сашок, перерастудыт твою мать, Против революции курсом пошёл? Зачем не дорожишь головой? Зачем тебе, Сашок, понадобилось стать Адмиралом? Был бы ты, Сашок, как я вестовой, Нюхал бы, как я, марафет. Был бы человеком, как я, Сашок! Было бы тебе, как и мне, хорошо! А теперь, считай, тебя нет.
- Товарищ матрос! Зачем ви разводите разговор! Надо, товарищ, без канители. Стреляйте, стреляйте, но не в упор, Чтобы только брызги на нас не летели А то от прошлого раза пальто не отчищено до сих пор!
- Вот ведь оно как! Вот ведь как оно! Броненосец «Полтава». Бой. Помнишь, как это было с тобой? Помнишь, японских снарядов вой? Помнишь, как «Петропавловск» уходит, уходит на дно, Адмирала Макарова увлекая с собой? Помнишь, как ранило? Как в лазарет Отказался идти, как продолжал управлять огнём?
- Слышь, ты, благородие, или нет? Может, на прощанье курнём? Как-никак, Ты, как и я, моряк. - И цигарку недокуренную из смердящего рта Достал и протянул.
- Славный табачок У тебя, морячок. Я бы, конечно, перед смертью курнул - Иной уже не осталось мечты - Да не по уставу обращаешься ты; Встань смирно. К бескозырке ладонь приложи И скажи: Ваше Высокоблагородие, господин адмирал, Обратиться дозвольте и предложить Табачку закурить. Тогда я, быть может, и взял…
- Слышал! Слышал? Что я таки говорил? Ну же!!! Стреляй! Он выстрелил, выстрелил и дымящийся ствол опустил.
Через год казачина донской снёс матросу башку. Покатилась башка по снежку, по снежку, Напоследок сверкнув изумрудной серьгой, Как слезой.
Комиссар удостоился чести иной. В рукавицах ежовых ему предстояло побыть. И от боли ходить под себя, и еврейскому Б-гу молиться, и выть, и валяться в ногах, и Наркому сапог целовать. И в лубянском подвале расстрел, словно счастье, принять
2 Проголосовало
|