Рассказ о старике, о призраке умершей жены, о бессоннице, о проблеме отцов и детей. Виталий Шевченко.
Она начала приходить к нему совсем недавно, с тех пор как решился вопрос о размене квартиры.
В последнее время ему спалось плохо, мучила бессонница, поэтому он вставал ночью и осторожно, чтобы никого не разбудить, крался на кухню и там сидел, погружаясь в воспоминания и не замечая, как пролетает ночь. Наверное, это было единственное время суток, когда он чувствовал себя хорошо и покойно. Он перебирал в памяти картины прошлого, отдыхая душой в том далёком, но таком дорогом ему времени.
Особенно он не любил вечера, когда все сходились после работы и поднимался галдёж в квартире, а он испытывал неприятное ощущение, будто был здесь лишним и мешал всем остальным. Если же он брал внука к себе на колени и начинал что-нибудь ему рассказывать, то тут же вихрем налетала старшая невестка, забирала ребенка и уносила к себе в комнату:
– Вы его не так держите, папа. Ещё уроните!
«Не так держите!» А ведь он вынянчил обоих своих сыновей. Жена часто болела, и он носился как угорелый, разрываясь между работой и домом, и всё успевал. Соседки завидовали: «Маша, какой у тебя хороший муж!»
Теперь, видите ли, может уронить! От этого он ещё больше замыкался в себе.
А потом как-то само собой возник вопрос о размене. Сыновья, подстрекаемые невестками, хотели жить отдельно. Он на них не обижался, но жаль было квартиры, в которой прошла почти вся его жизнь. Здесь он был счастлив, здесь протекли лучшие годы, и он сопротивлялся, как мог, отсрочивая неизбежное. Он держался, хотя невестки уже перестали с ним разговаривать, а сыновья сердились и выходили из себя, но когда внук сказал, явно повторяя чьи-то слова: «Деда, ты плохой, ты не хочешь меняться», – он сдался.
И в тот день, ночью, она первый раз пришла. Он уже, наверное, с час сидел на кухне, плотно прикрыв дверь, чтобы свет не попадал в коридор и случайно никого не разбудил. Даже не заметил, когда она появилась. Услыхал за стеной тихое журчание воды в кране и звяканье посуды, обернулся и увидел, как она протирает кухонным полотенцем тарелки, забытые ещё с вечера на столе, и ставит их в шкаф на прежнее место так, как когда-то она всегда делала при жизни. Вытерев тряпкой воду на столе, она положила её на радиатор сушиться и потом подошла к нему. Он не сводил с неё глаз.
Улыбнувшись, она привычным движением дотронулась ладонью до его лба и сказала:
– Первый раз вижу тебя небритым. Ты, что, заболел?
– Да нет, Машенька, – он все никак не мог проглотить застрявший комок в горле, – я здоров. Не успел.
– А раньше ты всегда успевал, – она присела возле него и, как в былые годы, легонько прислонилась к его плечу. Он замер, боясь пошевелиться, но она тут же отодвинулась и спросила:
– Как старшенький? Уже закончил институт?
– Да, – он справился со своим волнением, – закончил, три года как работает инженером.
И начал рассказывать о том, что было за эти годы.
Она внимательно его слушала, так знакомо подперев голову рукой, что у него защемило сердце и он раскашлялся. Она тут же подала ему стакан воды, и он, надпив его, отодвинул в сторону, а она, задумчиво глядя куда-то в окно, сказала:
– Боже мой, Паша, вот мы уже с тобой дедушка и бабушка, жаль только, что я... – она оборвала фразу и, вздохнув, огляделась. – Пора уже вам ремонт делать, вон стены-то какие...
Он молча закивал головой, соглашаясь, ему не хотелось признаваться, что жизнь их в этой квартире заканчивается, ещё, может быть, какой-нибудь месяц – и всё.
Разъедутся сыновья, каждый на свою квартиру, а сюда въедут какие-то совершенно чужие люди со своей, незнакомой ему, жизнью.
Он даже не заметил, как пролетела ночь. На рассвете она также незаметно ушла, как и пришла, и ему очень хотелось попросить её прийти следующей ночью, но он не решился.
Целый день он ждал вечера и, когда все уснули, тихонько, на цыпочках опять пробрался на кухню и сел за стол в ожидании её прихода. Она долго не появлялась, ему уже начало казаться, что она так и не придёт, он даже задремал под конец. Проснулся оттого, что кто-то легонько положил ему на плечо руку. Так когда-то делала Машенька, когда он возвращался с работы уставшим и засыпал за столом после ужина. Она его будила:
– Паша, иди спа-а-ть, я уже постелила.
– Иду, – отвечал он, тут же проваливаясь куда-то далеко-далеко и блаженно засыпая, вдыхал запах чистых простыней, мыла, какого-то непередаваемо приятного запаха. Боже, как это было давно! И как это всё безвозвратно ушло...
Он открыл глаза и увидел, что она стоит возле и, наклонившись, внимательно его рассматривает. Он обрадовано заёрзал на стуле.
– Паша, – серьёзно сказала она, – а ведь ты мне что-то недоговариваешь. Почему ты не спишь? Что-то случилось?
– Да нет, - он не знал что ответить. Не говорить же, что он целый день ждал встречи с ней. – Ничего не случилось. Я просто так.
– Паша, – она тихонько рассмеялась, – ты так и не научился лгать.
И тут его прорвало.
– Боже мой, Машенька, если бы ты знала... Была такая хорошая семья, я, ты, дети – и ничего не осталось...
Он осёкся, попытался ещё что-то сказать, но, не найдя походящих слов, только махнул рукой. Она подошла и прижалась к нему:
– Паша, милый, я же тебя просила, чтобы ты женился. Тебе сейчас было бы легче.
– Ах, Машенька, – он прижался лицом к её груди, вдыхая такой привычный, такой знакомый запах, и от этого, или от сознания того, что всё уже прошло и никогда больше не повторится, у него закружилась голова, и он, боясь упасть со стула, только повторял:
– Машенька... Машенька...
Ему многое хотелось ей рассказать: и то, что сыновья затеяли нелепый делёж мебели и всего нажитого за долгие годы их совместной жизни, и то, что ни один из них не заикнулся, с кем будет жить отец, а ему как-то неудобно напоминать о себе. Многое он мог рассказать ей, но молчал и смотрел на неё грустными глазами, кривя рот в бодрой улыбке. Но только глаза, грустные глаза, выдавали его.
Она ушла также легко и незаметно, как и пришла. Сиреневый рассвет пробивался в окно. За стеной в ванне зажурчал кран, кто-то уже поднялся. Наступал новый день. А он сидел в отчаянии за столом на кухне, не зная что делать, жалея сыновей и понимая, что на новую квартиру она уже никогда не придёт.