Коллективный поэтический сборник «Квадратура круга» (Киев, 2011). Стихи поэтов литобъединения «Боярские мастера» (Александр Корж, Евгений Зозуля, Анатолий Пастернак, Владислав Дорошенко).
Книга, о которой я хочу вам рассказать, не случайно имеет название «Квадратура круга» (Киев, 2011): она состоит из произведений четырёх друзей-поэтов из одного города – Боярка Киевской области – и одного литературного объединения – «Боярские мастера».
Подборка Анатолия Пастернака – врача, журналиста, автора двух поэтических сборников и монографии «Казацкая медицина» – открывает эту книгу: он как ушедший в мир иной имеет безусловное право на это, поскольку уже не может ни донести свои стихи до слушателя и читателя, ни защитить своё право называться поэтом. Это за него сделали его друзья.
При жизни Анатолию Пастернаку, возможно, выпало выслушать немало нетактичных слов от не совсем компетентных «ценителей» поэзии, во всяком случае, об этом говорят его горькие строки: «Не признавайте меня поэтом – Вы только строчки в сердца примите», «Надо ли рваться в светила великие? Будем травой...»
Тем не менее, этому автору присуща удивительная поэтичность, которая напрочь опровергает возможность подходить к его творчеству как к «не профессиональному», ведь умение видеть мир в оригинальных, не стандартных поэтических образах – это и есть то, что отличает поэтов от огромного числа пишущих стихи. Вот трогательные строчки о дожде: «По лужам бродит мокрый дождь / И землю старую целует». Удивительно своеобразный взгляд на зимнее утро, использующий систему «военных» образов:
Или сравнение голых осенних ветвей на фоне неба – с решёткой: «Посадили небо за решётку, / Ветви от листвы освободив».
Особенно удачны у этого автора его детские стихи. Небольшие миниатюры – зарисовки окружающей природы. Здесь трогательная нежность и поэтичность соединяется с необычным ракурсом при взгляде на описываемое явление:
Особенно удачны у этого автора его детские стихи. Небольшие миниатюры – зарисовки окружающей природы. Здесь трогательная нежность и поэтичность соединяется с необычным ракурсом при взгляде на описываемое явление:
В зелёной проруби пруда
Пахучая вода.
В ней проплывает иногда
То рыба, то звезда.
То вдруг, проснувшись, пробежит
По зеркалу паук,
То луч на ножке задрожит,
Поскольку он без рук.
Пахучая вода.
В ней проплывает иногда
То рыба, то звезда.
То вдруг, проснувшись, пробежит
По зеркалу паук,
То луч на ножке задрожит,
Поскольку он без рук.
Проплывающая вместе с рыбой звезда – очень удачная находка автора, а концовка стихотворения вообще необычна: луч на ножке, потому что он без рук, – крайне своеобразный образ, мало кому способный прийти в голову.
А какой интересный поворот мысли заключён всего лишь в четырёх строчках, от ужаса и сострадания – к надежде:
А какой интересный поворот мысли заключён всего лишь в четырёх строчках, от ужаса и сострадания – к надежде:
О жёлтые губы на сером лице
Увядшей от холода ивы!
Они будто нити. У них на конце
По почке-надежде счастливых.
Увядшей от холода ивы!
Они будто нити. У них на конце
По почке-надежде счастливых.
Поэзия Анатолия Пастернака именно «думающая», не только на поэтичности, но во многом именно на нешаблонных мыслях построены его стихи: «Молчу, немея от обиды, / В себя, как в землю, ухожу», «Всё в нашем мире шатко, зыбко, / Но есть запретная черта: / Ненаказуема улыбка, / Неизлечима доброта».
Темы его разнообразны: пейзажная и любовная лирика, стихи для детей, отражение мира вообще – во всём его разнообразии. Вот зарисовка о парном фигурном катании:
Темы его разнообразны: пейзажная и любовная лирика, стихи для детей, отражение мира вообще – во всём его разнообразии. Вот зарисовка о парном фигурном катании:
В жизни всё не так и вопреки.
Часто ледяное – просто чисто.
«Я люблю!» – звенят, звенят коньки.
«Мир прекрасен!», – пишут фигуристы.
Часто ледяное – просто чисто.
«Я люблю!» – звенят, звенят коньки.
«Мир прекрасен!», – пишут фигуристы.
Или поэтическая сценка о вызове «Скорой», которую автор называет: «чудо-пристань, на которой от бед спасут».
В подборке Анатолия Пастернака немало любовных стихотворений, недаром она называется «Я тебя люблю». Все эти стихи, похоже, обращены к одной женщине – неумолимой, нелюбящей, но по-прежнему дорогой для автора: «Мне ж казалось, любила, / Потому что я сам полюбил», «Расставанье не бывает / Ни вторым, ни третьим», «Так нелепо и ждать, и любить, / Как плясать на своих поминках», «Вся жизнь моя – любимый Киев, / А ты – его душа».
И это саднящее чувство неудовлетворённости, непонятости, невозможность создать семейный очаг с любимой подтачивала силы поэта и вырывала из его души пронзительные строки: «Судьбе одно лишь остаётся: / Меня зарыть», «За день всё ближе, ближе к Богу... / И дальше к сердцу твоему», «И почему-то кажется причал / Дорожкою к ближайшему погосту», «Я стою фигурой крика. / Раз! И тело полетит. / На моей Земле великой / Больше некуда идти...»
Я догадываюсь, отчего поэт остался в числе недостаточно оцененных при жизни: его метафоры слишком смелы и скорее ассоциативны, чем точны, а ассоциативная поэзия лишь в самое последнее время завоевала себе право на существование. Посмотрите, насколько необычны, причудливы метафоры Анатолия Пастернака: «Привяжу душу дерзкую / к хвосту взгляда», «Воздух над арыком задыхается, / Пальцами царапает траву», «Ручьи весёлых лебедят / И коршунов солидных капли», «На волосах травинок белых / ночует бывшее тепло», «Протяни мне руки взгляда / и улыбку мысли». Это по-настоящему современная поэзия, хотя автор её родился в 1931-м и умер в 1999-м.
Поэзия Евгения Зозули во многом исходит от его жизнерадостного, искромётного, неунывающего характера и от соединения в нём нескольких дарований. Врач-ихтиопатолог, автор диссертации о форелевых рыбах, он в то же время одарённый человек в области изобразительного и актёрского искусства. Художник Киевского Госцирка. Руководитель детской студии «Сувенир», народный мастер декоративно-прикладного искусства. Актёр фольклорного ансамбля «Коляда», бессменный Дед Мороз и Святой Николай. А как поэт и автор пяти поэтических сборников он, естественно, отражает эти стороны своей деятельности, свои жизненные приоритеты и интересы, в поэзии.
Вот, казалось бы, абсолютно православные стихи о Пасхе, в них есть торжественность духа и устремлённость к гармонии храма:
В подборке Анатолия Пастернака немало любовных стихотворений, недаром она называется «Я тебя люблю». Все эти стихи, похоже, обращены к одной женщине – неумолимой, нелюбящей, но по-прежнему дорогой для автора: «Мне ж казалось, любила, / Потому что я сам полюбил», «Расставанье не бывает / Ни вторым, ни третьим», «Так нелепо и ждать, и любить, / Как плясать на своих поминках», «Вся жизнь моя – любимый Киев, / А ты – его душа».
И это саднящее чувство неудовлетворённости, непонятости, невозможность создать семейный очаг с любимой подтачивала силы поэта и вырывала из его души пронзительные строки: «Судьбе одно лишь остаётся: / Меня зарыть», «За день всё ближе, ближе к Богу... / И дальше к сердцу твоему», «И почему-то кажется причал / Дорожкою к ближайшему погосту», «Я стою фигурой крика. / Раз! И тело полетит. / На моей Земле великой / Больше некуда идти...»
Я догадываюсь, отчего поэт остался в числе недостаточно оцененных при жизни: его метафоры слишком смелы и скорее ассоциативны, чем точны, а ассоциативная поэзия лишь в самое последнее время завоевала себе право на существование. Посмотрите, насколько необычны, причудливы метафоры Анатолия Пастернака: «Привяжу душу дерзкую / к хвосту взгляда», «Воздух над арыком задыхается, / Пальцами царапает траву», «Ручьи весёлых лебедят / И коршунов солидных капли», «На волосах травинок белых / ночует бывшее тепло», «Протяни мне руки взгляда / и улыбку мысли». Это по-настоящему современная поэзия, хотя автор её родился в 1931-м и умер в 1999-м.
Поэзия Евгения Зозули во многом исходит от его жизнерадостного, искромётного, неунывающего характера и от соединения в нём нескольких дарований. Врач-ихтиопатолог, автор диссертации о форелевых рыбах, он в то же время одарённый человек в области изобразительного и актёрского искусства. Художник Киевского Госцирка. Руководитель детской студии «Сувенир», народный мастер декоративно-прикладного искусства. Актёр фольклорного ансамбля «Коляда», бессменный Дед Мороз и Святой Николай. А как поэт и автор пяти поэтических сборников он, естественно, отражает эти стороны своей деятельности, свои жизненные приоритеты и интересы, в поэзии.
Вот, казалось бы, абсолютно православные стихи о Пасхе, в них есть торжественность духа и устремлённость к гармонии храма:
Мерцают в темноте паникадила.
Душа светла от гимнов и молитв.
И видится мне: ангел белокрылый
Над певчими у клироса парит.
Душа светла от гимнов и молитв.
И видится мне: ангел белокрылый
Над певчими у клироса парит.
Да и в других стихотворениях Евгения Зозули, посвящённых размышлениям о жизни, чисто православные мотивы явственно слышны:
Ты не оставишь меня Вседержитель,
Всеискупитель, Спас-на-крови.
Не покидай меня, Ангел-Хранитель,
Не оставляй меня, Ангел Любви.
Всеискупитель, Спас-на-крови.
Не покидай меня, Ангел-Хранитель,
Не оставляй меня, Ангел Любви.
Рождество, церковная служба, колокольный звон, молитва – всё это встаёт со страниц его избранной поэтической подборки звонко и весомо.
И всё же по натуре Зозуля – не мистик-романтик и не любитель смирения плоти. Он разделяет с Христом Его заповеди о милосердии и прощении, о нестяжании и отказе от громкой славы: «Не гнался. Не имел. Не состоял. / Не строил по кирпичику карьеры», «Я отмыл с души тщеславье», «Чтоб всем людям, всем зверям, всем птицам, / Даже рекам и в зной, и в мороз / Для чего-то я мог бы сгодиться / И какую-то радость принёс». Но гораздо слышнее в поэзии Евгения Зозули языческие – дионисийские и эпикурейские – настроения, они выписаны настолько живо и талантливо, что читатель крепко ощущает: это – свой человек, не святой, такой же земной, как мы, из того же теста и духовного закваса. Радости жизни, её такие недолгие, но милые сердцу дары и наслаждения отображены с любовью и восторгом, и на них отзывается душа любого простого читателя: «Режу гномов из груши и старой акации / И люблю золотое вино», «Будто зелье мне дали какое, / Будто ткнули под хвост купоросу: / Я – пружина, и нет мне покою. / Я – пружина, и нет мне износу», «Пускай душой я ближе к балагурам, / Чем к мэтрам и седым профессорам», «Давай же чокнемся с тобой: / Живи, пока живётся!», «За что держусь? За оптимизм держусь. / Сдавай, крупье! И к чёрту осторожность! / Пусть ни в сенаторы, ни в мэры не гожусь. / Гожусь в шуты. Отличнейшая должность!», «И масленица, как купчиха, / Идёт, грудаста и бела».
Вот почему такая классически прозрачная, очень мелодичная и созвучная современникам Зозули поэзия не может быть обойдённой вниманием и читателей, и составителей различных сборников и антологий. Она – земная. Она – своевременная, по уровню и по росту ценителей. Она – плоть от плоти: «Распоясалась плоть – / не чувствую души. / Прости меня, Господь, / А то и накажи!», «Я разменял себя на ежедневность, / На ежедневный праздник разменял». И если б ещё автору есенинской напористости и стремления к эффектам и славе, быть бы ему не в «Боярских мастерах», а, как минимум, в «звёздах» украинской литературы. К чему он, впрочем, по натуре совершенно не склонен.
А мне особенно нравится строчки из его стихотворения, которое я когда-то опубликовала в одном из выпусков нашего альманаха «Провинция»:
И всё же по натуре Зозуля – не мистик-романтик и не любитель смирения плоти. Он разделяет с Христом Его заповеди о милосердии и прощении, о нестяжании и отказе от громкой славы: «Не гнался. Не имел. Не состоял. / Не строил по кирпичику карьеры», «Я отмыл с души тщеславье», «Чтоб всем людям, всем зверям, всем птицам, / Даже рекам и в зной, и в мороз / Для чего-то я мог бы сгодиться / И какую-то радость принёс». Но гораздо слышнее в поэзии Евгения Зозули языческие – дионисийские и эпикурейские – настроения, они выписаны настолько живо и талантливо, что читатель крепко ощущает: это – свой человек, не святой, такой же земной, как мы, из того же теста и духовного закваса. Радости жизни, её такие недолгие, но милые сердцу дары и наслаждения отображены с любовью и восторгом, и на них отзывается душа любого простого читателя: «Режу гномов из груши и старой акации / И люблю золотое вино», «Будто зелье мне дали какое, / Будто ткнули под хвост купоросу: / Я – пружина, и нет мне покою. / Я – пружина, и нет мне износу», «Пускай душой я ближе к балагурам, / Чем к мэтрам и седым профессорам», «Давай же чокнемся с тобой: / Живи, пока живётся!», «За что держусь? За оптимизм держусь. / Сдавай, крупье! И к чёрту осторожность! / Пусть ни в сенаторы, ни в мэры не гожусь. / Гожусь в шуты. Отличнейшая должность!», «И масленица, как купчиха, / Идёт, грудаста и бела».
Вот почему такая классически прозрачная, очень мелодичная и созвучная современникам Зозули поэзия не может быть обойдённой вниманием и читателей, и составителей различных сборников и антологий. Она – земная. Она – своевременная, по уровню и по росту ценителей. Она – плоть от плоти: «Распоясалась плоть – / не чувствую души. / Прости меня, Господь, / А то и накажи!», «Я разменял себя на ежедневность, / На ежедневный праздник разменял». И если б ещё автору есенинской напористости и стремления к эффектам и славе, быть бы ему не в «Боярских мастерах», а, как минимум, в «звёздах» украинской литературы. К чему он, впрочем, по натуре совершенно не склонен.
А мне особенно нравится строчки из его стихотворения, которое я когда-то опубликовала в одном из выпусков нашего альманаха «Провинция»:
На душе и светло, и печально,
Будто трогаешь вечности нить.
Всё продумано. Всё гениально.
И мучительно хочется жить.
Будто трогаешь вечности нить.
Всё продумано. Всё гениально.
И мучительно хочется жить.
Здесь больше всего чувствуется «серебряный век» как залог роста поэзии к высоким сферам духа и к постижению тайн и многообразия мира.
Последнее – по стремлению, но пока ещё не по достижению – можно было бы приложить к стихам Владислава Дорошенко, чья избранная подборка завершает книгу. Как психолог службы психологической помощи, автор нравственно-психологических книг он как бы задался целью и поэтическим словом помогать людям разрешать какие-то психологические задачи, вопросы развития личности, самосовершенствования. Оттого в его стихотворениях так много психологической лексики: «В самопространстве осмотреться силясь, / Проникнуть в первозданность-естество», «На семи ветрах духовдохновенья», «Сходит на ходу с рельсов мыслепоезд», «Зарнящегося в образАх / Земного светопредставленья. / В небесных сферозеркалах / Играющего отраженьем», «Продолжить словесную инвариантность / На стыке иных игровых плоскостей».
Но ценность этих психологическо-поэтических поисков в несколько раз вырастает в таких простых по выражению, но точных по сути и по силе воздействия строчках: «И так желанно на исходе лет / С самим собой предельное сближенье». И, казалось бы, классическая прозрачность некоторых строф автора отнюдь не умаляет высот, которые он штурмует, но напротив – приближает их:
Последнее – по стремлению, но пока ещё не по достижению – можно было бы приложить к стихам Владислава Дорошенко, чья избранная подборка завершает книгу. Как психолог службы психологической помощи, автор нравственно-психологических книг он как бы задался целью и поэтическим словом помогать людям разрешать какие-то психологические задачи, вопросы развития личности, самосовершенствования. Оттого в его стихотворениях так много психологической лексики: «В самопространстве осмотреться силясь, / Проникнуть в первозданность-естество», «На семи ветрах духовдохновенья», «Сходит на ходу с рельсов мыслепоезд», «Зарнящегося в образАх / Земного светопредставленья. / В небесных сферозеркалах / Играющего отраженьем», «Продолжить словесную инвариантность / На стыке иных игровых плоскостей».
Но ценность этих психологическо-поэтических поисков в несколько раз вырастает в таких простых по выражению, но точных по сути и по силе воздействия строчках: «И так желанно на исходе лет / С самим собой предельное сближенье». И, казалось бы, классическая прозрачность некоторых строф автора отнюдь не умаляет высот, которые он штурмует, но напротив – приближает их:
Я обязательно прильну
К студёной родниковой влаге
Ключа в суглинистом плену,
Забившего из-под коряги,
Окаменевшей от воды
И от людских прикосновений...
К студёной родниковой влаге
Ключа в суглинистом плену,
Забившего из-под коряги,
Окаменевшей от воды
И от людских прикосновений...
Такие удачные, образные, поэтичные места придают всей подборке совершенно иное, более глубокое звучание и помогают понять выстраданные автором мысли и выводы не на более отстранённом – мыслительном – уровне, а на уровне самом ближнем, подсознательном – на уровне души. К чему, в общем-то, и должна стремиться поэзия в своём внутреннем диалоге с читателем. Ведь даже самое малое добавление приятных по своим ассоциациям, чувственно-ощущаемых метафор («В заварнике – мята, душица, жасмин / В сухом шевеленье июнь вспоминают») позволяет задействовать все каналы читательского восприятия и достучаться до сердца. И вот тогда возникает тот психологический мостик доверия и взаимопонимания, который случается между психологом и пациентом так же, как между читателем и поэтом. И от этого всякая переброшенная по мостику истина ложится, как семя, на подготовленную почву:
Нет любви, чтоб к душе не тянулась душа.
Камня нет, на какой бы коса не нашла.
...Но бывает, порой кто-то мимо пройдёт
И нарушит вещей обусловленный ход.
Камня нет, на какой бы коса не нашла.
...Но бывает, порой кто-то мимо пройдёт
И нарушит вещей обусловленный ход.
И Владиславу Дорошенко, уже не только как целителю, но и как поэту, удаётся этими тихими, нежными строчками доносить то, что порой бессильны донести тома научных диссертаций: «Хоть Тайны нет, а сказки врут... / но что есть, кроме тайн и сказок?!» И этими тайнами он готов делиться с нами щедро и от души, пускай и не всегда надеясь на понимание, ведь для принятия некоторых слишком парадоксальных, хоть и верных, истин читатель тоже должен созреть, как созрел для этих истин когда-то сам автор этих мудрых стихов:
У Искусителя – облик учителя
(«Знание – сила!», «Учение – свет!»...),
Всеокрылённого жаждой открытия,
Жаждой оставить во времени след.
Око ж Всевидящее – ослепительный
Свет созерцает спасённой души...
Время запущено Всеискусителем,
Вечность – Всевышнему принадлежит.
(«Знание – сила!», «Учение – свет!»...),
Всеокрылённого жаждой открытия,
Жаждой оставить во времени след.
Око ж Всевидящее – ослепительный
Свет созерцает спасённой души...
Время запущено Всеискусителем,
Вечность – Всевышнему принадлежит.
А как созвучно этим тайнам звучат слова другого «боярского мастера» – Александра Коржа!
Но если коснулся Учения вечного,
То вправе ли ждать благодарности, мзды?
То вправе ли ждать благодарности, мзды?
Не случайно именно к Владиславу обращено другое его стихотворение – «Конец века»:
В своём отечество, пророк,
Грядёт расчёт за всё в конце:
За вещий взгляд, терновый слог –
В венце.
Но вместе заложив вираж
На Словом предрешённый круг,
В одном уверен: не предашь,
Друг.
Грядёт расчёт за всё в конце:
За вещий взгляд, терновый слог –
В венце.
Но вместе заложив вираж
На Словом предрешённый круг,
В одном уверен: не предашь,
Друг.
Александр, собственно, и есть та точка сближения и центр притяжения, который объединил такие разнородные таланты в единую литературную группу. Бывший профессиональный военный в отставке, руководитель строительного предприятия, журналист, поэт и председатель Конгресса литераторов Украины, Александр Корж не просто один из авторов этого поэтического сборника, но тот, кто сумел давнюю мечту об общей книге претворить в жизнь. Именно благодаря ему «Квадратура круга» увидела свет и отправилась в далёкое и долгое литературное плавание. И оттого, что он является объединяющим началом, в его избранной подборке встречается столько перекличек с друзьями. Вот ещё одна, теперь уже с Анатолием Пастернаком, чьи строки «Снег идёт, и я иду. / До чего смешная пара!» вызвали к жизни его стихотворение «Снег идёт», обращённое к умершему другу:
Снег идёт над твоей и моею судьбой
И круженьем своим предвещает обвалы.
Мы вдвоём над рекой: я – с этой, ты – с той
Стороны. Мы – участники белого бала.
И круженьем своим предвещает обвалы.
Мы вдвоём над рекой: я – с этой, ты – с той
Стороны. Мы – участники белого бала.
Как это присуще всем поэтам-философам, решающим сложные вопросы бытия, Александру вообще свойственен поэтический диалог, перекличка – эпиграфами или аллюзиями – со своими поэтическими предшественниками, да и не только с поэтическими, но со всеми творцами-художниками предыдущих эпох. Вот явная ссылка на Мандельштама и Блока:
Россией, Летой, Лорелеей
Родится светлая заря,
И человеки – не Антеи! –
Себя, Россию, жизнь творят.
Туман, театр, фонарь, аптека –
Частица Родины моей.
Родится светлая заря,
И человеки – не Антеи! –
Себя, Россию, жизнь творят.
Туман, театр, фонарь, аптека –
Частица Родины моей.
А это – диалог через века с Достоевским, с его «Преступлением и наказанием» и «Идиотом»:
В раскольниковской комнате
Рождалась тишайшая мелодия
Возвращения к жизни.
...А звериная тоска
По изменившей женщине
Смывалась дождями грозовыми,
Выдувалась ветрами весенними,
Истекала чёрною кровью
Из вскрытых жил,
В ночь,
На краю жизни.
Рождалась тишайшая мелодия
Возвращения к жизни.
...А звериная тоска
По изменившей женщине
Смывалась дождями грозовыми,
Выдувалась ветрами весенними,
Истекала чёрною кровью
Из вскрытых жил,
В ночь,
На краю жизни.
Так устанавливается поэтическое родство и творческая эстафета слова. Так переосмысливаются и художественные полотна великих мастеров:
Портрет в берете. Тридцать три ему.
Усы, манжеты, бархатная блуза.
Всё сбрито, собрано, но так декоративно,
Что будущее видишь лишь в глазах.
И невозможно перейти страницу.
Заходишь в дом к нему...
Идёшь в простор приземистый, к камину.
Ах, что за день февральский в Нидерландах!
Яснее ясного зима в своих правах.
И даже по углам – чуть в изморози стены. –
Усы, манжеты, бархатная блуза.
Всё сбрито, собрано, но так декоративно,
Что будущее видишь лишь в глазах.
И невозможно перейти страницу.
Заходишь в дом к нему...
Идёшь в простор приземистый, к камину.
Ах, что за день февральский в Нидерландах!
Яснее ясного зима в своих правах.
И даже по углам – чуть в изморози стены. –
Это из «Портрета», написанного по сюжету картины 1639 года кисти голландского художника. Или ещё одна художественная ассоциация, где впечатление от красноводского пейзажа напомнило автору картину:
Солнце упало на берег,
Золотом залило лодки.
«Вид из окна в Танжере» –
Вид из окна в Красноводске.
(«Впечатление»)
Золотом залило лодки.
«Вид из окна в Танжере» –
Вид из окна в Красноводске.
(«Впечатление»)
Александру Коржу очень удаются, казалось бы, такие разноплановые вещи, как пейзажные зарисовки («Запахи, куражась, кружат / В клумбах розы и левкоев. / Можно долго сидя слушать, / Как фонтаны время моют») и стихи о Родине, о жизни и судьбах человеческих: «Душа от страха крикнет: «Брат!» – / И задохнётся под луною, / Когда казармой и тюрьмою / Пахнёт из всех открытых врат».
Особенно светло, пронзительно и душевно получаются у Александра его поистине «серебряные» строфы о любви, особенно на фоне пейзажей: «Зову тебя к гулкому краю, / Ты, кутаясь в шубку, стоишь. / Ну, что же! Наш день догорает / И падает в белую тишь», «По Днепру шуга, как плоты плывут, / В ту страну, где покой и счастие. / Поплыву туда и тебя возьму / Сумасшедшей своею властию».
На стыках рельс соприкасались
Глаза, прозревшие в ночи.
Любви мучительная завязь
В вагоне зрела без причин.
Как рельс, летящий в неизбежность,
Как русский гибельный вагон,
Легла на душу Ваша нежность.
Январь. Россия. Поезд. Сон.
Глаза, прозревшие в ночи.
Любви мучительная завязь
В вагоне зрела без причин.
Как рельс, летящий в неизбежность,
Как русский гибельный вагон,
Легла на душу Ваша нежность.
Январь. Россия. Поезд. Сон.
Так же трогательно ложатся на душу и стихи четырёх «боярских мастеров» из поэтического сборника «Квадратура круга». И пусть, если вам попадётся эта книга, она доставит вам такое же удовольствие, которое я получила, читая её.
Александр Корж
© Светлана Скорик
Статья опубликована, защищена авторским правом. Распространение в Интернете запрещается.
Не забывайте делиться материалами в социальных сетях!