Над телом

Почему твоя Настасья, светлый князь,
не свенчалась-то с тобою, а ко мне,
сластолюбцу и мерзавцу, понеслась,
да лежит теперь в кровавой простыне?

Да, своим меня она не назвала,
но себя моей, рогожинской, – крича
во все уши, называла – ай, дела!
Не твоею, князь, не розой белой, чай!

Потому что пожалеть-то пожалел,
да княгинею бы сделал, чай, верн?,
а чтоб так, как я, да в ноги на коле-
ни...когда – а ей бы это и одно

во борение и было б со смертёй,
что тебя бы кто за сердце пожалей...
Чтоб такую, какова она – дитё! –
из её же смрада – кровью бы своей...

Чтоб болело не за муки за её –
чтобы сам по ней ты в муках бы лежал...
Вот тогда бы было княжие житьё:
весь бы мир вас поднял, Бог бы вас держал!

Я бы мог, да вот не вышел розой бел...
Ей моё у-сердье к сердцу не пришлось.
Так гляди теперь – я душу проглядел...
Да, я спас её. Как мог. Как мне далось.