Потайная пружина

В казарменной жизни есть странный закон: если что-то у кого-то пропадает, то это исчезает у всех. Как-то потерял курсант хлястик от шинели и до самого выпуска мы, чтобы в увольнение сходить, друг у друга хлястики, как ключи от машины, просили. Я осенью в отпуск шинель в скатке привёз. Тепло ещё было. А как назад ехать, развернул её погладить, а хлястика-то и нет. Пришлось от полы полоску отрезать и соседку, тетю Филю, просить. Она, мастерица, всё правильно замерила, вот только фасон не знала и сшила мне хлястик прямоугольный, как на дамском пальто. Шинель чужая, короткая, теперь и вовсе до колен не доставала, да ещё с дамским хлястиком. Настрадался я потом с ней, врагу не пожелаешь.
Пошла мода фуражки, как у немцев, в виде седла делать. Для этого надо пружины длинней окружности тульи вставлять. Кто-то свою пружину сломал или потерял, и до самого выпуска в роте ни одной пружины в фуражках не найти. То есть они были, но не в фуражках. Каждый свою пружину, где мог, прятал.
Время от времени мы подвергались «шмону». Проверке личных вещей на предмет наличия чего-нибудь запрещённого. Порнографических журналов, алкогольных напитков, произведений диссидентов, машинок для татуировки, в общем, всякой антисоветчины. А наиболее опытные в этом вопросе – замполиты эскадрилий. А замполит замполиту – рознь. Если наш брезгливо окидывал взглядом открытый чемодан и звал следующего, то в первой эскадрилье майор Рыбалко к этому вопросу с рвением и истинным наслаждением подходил. Стоило ему обнаружить в чемодане у очередного бедолаги грязные спортивные трусы, как он полчаса изгалялся, и так, и эдак трусы выворачивал, нюхал и во всеуслышание объявлял, насколько они мерзко пахнут.

Вот раз проводился такой «шмон». Все уже закончили, а в первой эскадрилье только третьего курсанта трясут. Твердягу, то есть, Валеру Твердякова. А он парень запасливый, всё у него было. Уже Рыбалко и хлястик обнаружил, и Твердягу за ответственное отношение к форме похвалил. И вдруг среди вещей он обнаруживает записную книжку. Этакую, знаете ли, в пластиковом переплёте книжицу, с карманами в обложке. На лице у майора просто чувственное выражение появилось, как у кобеля, который собачью свадьбу почуял. Прямо слюнки потекли. Это ж сколько удовольствия получить можно! Глупенькие курсантики и стишки разные переписывают, не совсем одобренного, надо сказать, содержания, и ромашки всякие засушивают, и адреса девчонок хранят. А вдруг антисоветчина какая?! Мы плотнее сгрудились. Чувствуем – смехота начинается. Майор иронию свою достал, расправил, проверил, остра ли? В общем, предвкусил. И книжечку стал потихоньку открывать.
Открывает, это, он книжечку и к лицу поближе подносит, чтобы не упустить чего. А из подобложечного кармашка, как кончик бича, со свистом и щелчком, запасённая Твердягой фуражечная пружина, тугой спиралью скрученная, взвивается и одним концом разлакомившемуся майору по кончику носа бьёт. Хохот взорвался – громоподобный. Ещё бы – целый майор, а по носу получил! Да сильно так. На кончике носа капля крови выступила, а на глазах – слёзы. Бросил он Твердягину книжку в чемодан, махнул рукой – и из баталёрки под хохот и улюлюканье выбежал. Больше он в «шмонах» не участвовал – по крайней мере, в нашей роте.