Я кошка сказка. Мне нравится быть кошкой, нравится смотреть на огонь, нравиться лакать молоко из надтреснутой глиняной миски. Свои первые жизни я не помню, только знаю, что их было девять. Кошки, прожив свои девять жизней, возрождаются уже в новом облике. Поскорей уж! А впрочем, зачем торопиться?
Я всегда любила смотреть на огонь - в костре, в камине, в печке, даже просто на пламя свечи, и меня всегда удивляло, почему огонь такой разный? То он яркий, жадно облизывающий поленья, то тусклый, словно насытился и захотел спать, то дрожащий, будто крылья мотылька. Но каким бы огонь ни был, он всё равно проникает в меня - нежно, настойчиво и требовательно. Он усыпляет меня и в то же время даёт моим мыслям возможность родиться, словно они лежали до того ненужным и забытым семенем, а тут их согрело, и они потянулись к свету, секунда, и вот они уже вспархивают прекрасными бабочками…
И вот - я сама, вот огонь, вот изба, лес и река, а вот уже я - весь мир, я живу и дышу, чувствую боль каждой клеточки своего тела, бурную радость встречи, восторг неожиданной победы, слёзы маленькой девочки, которая уронила куклу в колодец. Я чувствую, как текут реки, как шепчут деревья, как два муравья, пыхтя, несут огромную травинку к муравейнику. Я - всё и никто. Я - сплав невозможного и немыслимого, вероятного и реального.
Я давно уже живу так, и живу давно. Свои первые жизни я не помню, только знаю, что их было девять, а вот откуда мне это известно, сказать не могу. Может, это огонь мне нашептал, а ещё он мне поведал, что кошки, прожив свои девять жизней, обязательно возрождаются в новом облике. Поскорей уж! А впрочем, зачем торопиться? Мне нравится быть кошкой, нравится смотреть на огонь, нравится лакать молоко из надтреснутой глиняной миски, которая тоже пахнет огнём, которым её обожгли давным-давно.
Мой дом, который совсем не является моим, а хозяйкиным, стоит прямо на берегу реки, такой широкой, что и другого берега не видно. А, может, и нет его, этого берега и вовсе, хотя мост из ржавых перекрученных балок куда-то должен вести? Река почти всегда закрыта туманом, летом и зимой. Странная она - и птицы над ней не летают, и рыба в ней не плещется, и трава на моём берегу не растёт. Спросила Хозяйку, а она только буркнула, что это не река вовсе. Соврала, конечно. Что ж, я рек не видела?
Хозяйка меня подобрала в лесу совсем маленькой. Как я туда попала и почему, не известно.
Помнится, Хозяйка всё время приговаривала:
- Не дал бог дитятко, хоть кошечка рядом будет.
Да какое ей дитятко, когда она старая, вся сгорбленная? Ей уж лет под сто, а, может, и больше, хотя ходит она легко, даже стремительно - не каждая молодка так сможет. А когда она дрова колет, топор взлетает вверх легко, словно пёрышко.
По утрам хозяйка встаёт рано, ещё до рассвета и идёт в лес.
Лес окружает избу с трёх сторон, и только со стороны реки его нет. Лес яркий и светлый, словно прозрачный, и кажется, что даже деревню за ним видно с крыльца, а как зайдёшь в него - окружает тебя тень, летом прохладная, а зимой тёплая, будто дышит кто-то. Хозяйка моя собирает в лесу травы да корешки разные - стебелёк к стебельку, цветок к цветку, корешок к корешку. Наберёт так полную корзину, и уж гляди, а к завтраку она уж дома.
Кличет меня:
- Идём, дитятко, отведаем, что бог нам с тобой послал.
А после трапезы садится Хозяйка у окна с прялкой и прядёт, да пряжу в такую тонкую нитку сучит, что с паутинкой схожа. Так вот и прядёт - то длинную нить, а то покороче, а клубочки в сундук складывает, только сколь я в него не заглядывала, пустой он совсем - ни клубочка, ничего. Куда там всё пропадает, не понимаю.
А вечерами наливает мне Хозяйка молока в миску да берёт в руки свою книгу, за стол садится, а я по правую руку от неё, подрёмываю да в книгу одним глазом посматриваю, только непонятно – картинок там нет, буквы бегут и бегут со страницы на страницу, словно живые.
Хозяйка посмеивается:
- А ты читай, дитятко, читай, пригодится тебе.
Я гляжу, гляжу, но ничего не понимаю, только кажется иногда, что музыка звучит - лёгкая, мурчащая.
Уж сколько раз я Хозяйке говорила:
- Не умею я. Для меня буквы, что птицы на ветках.
А хозяйка своё:
- Читай! Ведание – оно в своё время приходит!
А сама так посидит – посидит, поворчит - поворчит да варить в чугунке принимается - нальёт в него воды речной, трав туда, корешков разных, и становится водица то голубая, то красная, а то белая, словно молоко. А как сварит, то за порог всё выплеснет, а уж утром в дверь стучат – всё чаще молодые парни захаживают, а лонись по осени девка была.
Девка эта ребёночка просила, на коленях у порога стояла, а в избу войти не смела.
Сжалилась над ней моя Хозяйка, сказала:
- Будет тебе ребёночек, да не один, но долю свою они должны сами выбрать, ты им не препятствуй.
Потом сунула ей в руки тряпицу, а та и побежала, счастливая. Что в той тряпице? Травы разные да камешки, водой речной политые, да шепоток хозяйский. Да мне до того дела нет, моё дело кошачье…
Зима тогда снежная выдалась, вьюжная - всю округу снегами завалило, и избушку нашу - по крышу, а на двор чистый - не снежинки, и от ворот тропка змейкой вьётся прямиком до моста, до речки - с окошка мне всё видать. И цветы вдоль тропки диковинные – красные, яркие, того и гляди огнём полыхнёт. Чудно! А хозяйка глядит на те цветы да радуется:
- Ох, деточки, - говорит, - летом много деточек народится.
А мне чего? Моё дело кошачье…
Но вот прошла зима, а вслед за ней и весна пролетела, и наступило лето. Грех мне на свою Хозяйку жаловаться, а тут и вовсе началось – и погладит, и молочка лишнего подбавит, и взглянет на меня, вздохнёт жалостливо. Помягче мне постелет, и вот как-то задремалось мне под закат, и приснилась мне дорога – не тропка лесная, а дорога широкая, гладкая да прямая. И будто иду я по той дороге на задних лапах, и весело мне, и привольно. Я даже замурчала от удовольствия и вдруг проснулась. К чему тот странный сон?
Спросила б о том Хозяйку, да не скажет она, разве пробурчит:
- Не твоего ума печаль.
Но уже на следующее утро Хозяйка странно на меня взглянула:
- Стара ты, Васька, стала. Пора тебе.
Подхватила она меня на руки, и вот вышли мы из дому, подошли к реке и на мост взошли. Там Хозяйка меня с рук спустила, и увидала я, что на мосту трава растёт, и не колья ржавые, а берёзки живые. А в траве – цветок красный, того и гляди огнём полыхнёт.
Говорит тут Хозяйка:
- Иди. Ждут тебя…
Подивилась я, но пошла, а как до цветка дошла, встала. И взлетел тут цветок, а потом вниз сорвался, да прямо на меня…
Внезапно захотелось есть и спать. Я ощутила боль, которая где-то внутри кольнула меня, а потом разом заклокотала, разливаясь всюду, пытаясь выбраться. Я сжала зубы, силясь одолеть эту боль, наконец, выдохнула и закричала - так громко, что сама напугалась. И смолкла…
Что-то мягкое и тёплое коснулось моего лба, глаз щеки. Мне стало так спокойно, так хорошо, что я не сдержалась и замурлыкала, как давно, когда я была ещё маленьким, несмышлёным котёнком…В мой рот брызнули струйки тёплого, сладкого молока. Я ощутила ладошками нежную, чуть прохладную кожу….Мама?
***
Проснулась я поздно – вчера мне шестнадцать исполнилось, гуляли до петухов, вот и продрыхла. Я и дальше бы спала, да всё одно к одному – и жара страшная, и сон странный, будто иду я по лесу, а справа от меня огонь и слева от меня огонь, да мало – сквозь меня огонь проходит, и жарко мне всё больше и больше становится.
Скинула я понёву, рубаху, голышом иду, а легче не становится – жар ещё пуще припекает. И вдруг увидела я совсем рядом речку широкую, и такой прохладой от неё потянуло, что я опрометью побежала да и упала в её спасительные воды. И так мне стало хорошо, так стало приятно, что я и плавала там, и плескалась, пока не появилась на берегу женщина в белом сарафане узорчатом. На голове у той женщины платок, а из под него две косы – одна чёрная, как смоль, а другая – седая. Глянула я на лицо её и обомлела – то оно молодое, а то враз старым становится!
- Плыви, - говорит она, - ко мне.
И не успела я ответить, как уже рядышком с той женщиной стою – в чём мать родила, а женщина протягивает мне два камушка – голубой с огоньком посерёдке и чёрный, и говорит:
- Выбирай, Васька, долю свою.
Не успела я и сказать ничего, как голубенький камушек сам мне в руку прыгнул….
Проснулась я. Ох, и сон чудной. Глядь, а в руке у меня камушек зажат – тот самый, с огоньком посерёдке. Подивилась я, пригляделась, да то не просто камушек, а перстень! Чудно! Надела я тот перстенёк на палец, только на указательный и подошёл, как на него куплен.
Надела я наряды новые да побежала на речку – охолонуться ото сна, от дел таких. Пробежала я по деревне стрелой, в лес влетела, а уж там тропка в ноги мне сама кинулась – места-то родные.
И вот добралась я до реки, глядь, а широкая они – и другого берега не видать. Пригляделась я да охнула – так вот эту речку я во сне своём видела!
Да и мост есть, старый весь, трухлявый да проржавленный. Подошла я к мосту, вижу, по нему цветочки алые – того и гляди, огнём полыхнут!
Только я хотела было на мост ступить, как пополз тут по нему туман. Испугалась я, кинулась было бежать, да ноги не идут, к земле приросли!
- Не бойся, Васька! – услыхала я тут голос. - Идём домой!
И увидала я тут женщину, которая во сне мне камушки предлагала.
Не успела я ответить, как окутал туман эту женщину плотной пеленой, подхватил да утащил в реку, да и сам туда сгинул.
- Идём домой! – зашумел тут ветер и толкнул меня в спину.
- Идём домой! – заколыхались огненные цветки.
И шагнула я на мост…
«Надо кошку завести», - подумала я, срывая огненные цветы.
Я кошка сказка
