|
(из книги «Островитянка»)
С тётей Марусей и с мамой впервые –
в Киев! В волшебный и сказочный Киев!
В дыры пещер, в оглушительном ливне –
в Киев, церковный и праздничный Киев!
В шлёпках по лужам – успеем, родные! –
главное – Киев. Не верится: Киев!
Мыслимо ль? – Парк и могила Аскольдова.
Я, стариною внушительной гордая,
долго пробегала, насмерть устала,
но подземелия – все! – повидала.
Гроб. Темнота. «Нагибайся, девчушка! –
кто-то восторженно шепчет на ушко. –
Ну же, целуй! – Исцеление верное!»
Но пионеркой была я примерною,
над суеверьем смеялась безжалостно.
«Вам во Владимирский? Вот он, пожалуйста!»
Вот он, с иконами Васнецова:
каменный, стройный, златой и пунцовый.
С хорами. С пением ангельским женским.
Невероятное просто блаженство.
Ризы парчовые митрополита.
Церковь свечами по купол залита.
Первая в жизни. Такая громадина!
От литургии – сосущая впадинка
прямо под сердцем. Не верю. Не верю ли?
Просто другою мы мерою мерили.
К Богу приходят – не скопом, не праздно.
«Не приложились к иконе напрасно, –
староста – маме. – Поверите, с возрастом».
(Правда, поверила. К Богу – не поздно.)
Я ж от церковного великолепия
стала смущённою, стала нелепою,
полуповерившей тайно и робко
в эту святую небесную тропку –
cразу. Не намертво: топко, с сомненьями.
Я упивалась блажными мгновеньями.
Маму – суровую, резкую маму! –
уговорила открыто и прямо
крестик купить и свечу. От просфоры
крошек мне ссыпали праздничный ворох,
раз не склонилась к иконе и «к ручке».
Киев и Лавра. Владимирский... Случай?
Долго ль ходить по затоптанным тропкам
прежде, чем сердце заухает топко?
Я из Владимирского увозила
веры неузнанной страшную силу,
дикую жажду узнать и потрогать
снова и снова, с сомненьем, с восторгом
всё, что меня ненавидеть учили.
Я покорилась неведомой силе.
В каждой ловушке судьбы я шептала
«Отче наш», зная его лишь начало.
Отче мой, добрый и ласковый Отче мой!
Ты не напрасно ловушками потчевал,
мама не зря бушевала, почувствовав
детскую веру мою безыскусную!
С этим крестом я к купели однажды
взрослой приду, с незабытою жаждой.
С этим крестом до могилы я буду
веровать в Слова знаменное чудо.
«Случай» мой киевский, детский, негаданный.
Лишь надышалась торжественным ладаном.
Лишь посмотрела на митру златую.
Лишь ощутила судьбу непростую.
Дорога к храмуКрестилась я с племянницей,
и с нейуж взрослою я в детском хоре пела
на клиросе. Уверовав вполне,
что только церковь свята в мире целом.
Я ею и дышала, и жила –
от службы к службе, таинством великим,
и каждый день делила пополам:
до – после, задыхаясь в каждом миге
переполненьем верой. Новичкам
то свойственно (обычно – ненадолго).
А я так долго чувствовала храм
парящим птахом силы и восторга!
Он нёс меня средь ангелов и зорь
под купол мирозданья, звёздной манной
волшебно причащая. Скован взор
забралом веры, крепкой и желанной.
Речитативом лился мой псалом,
впиваясь обнажённо-цепким ритмом,
хватая душу настежь, на излом,
навылет колыбельною молитвы.
И университет родной мне был
лишь местом «до» блаженных репетиций –
работой, службой, приложеньем сил,
а сердце рвалось к куполу – молиться.
Я до сих пор тем ладаном полна,
и миро мне щекочет лоб, стекая,
хотя уже я в выборе вольна
и ощущаю веру – понимая.
Дорога к храмуИ вот отсюда Киев был второй –
мой Арарат, фаворский воздух мой,
и я его глотала и пила
с огромной жаждой света и тепла.
Всем хором мы поехали тогда.
Светилась там мне каждая плита,
светился каждый камешек и дом,
и полыхало деревце листом.
И жили вместе мы в монастыре,
с заутреней вставая на заре,
и пили монастырский травный чай,
и сердце полыхало, как свеча.
София, Лавра, рясы, клобуки,
молитвословы, требники, руки
несомый крест... Хотелось стать своей
в коленопреклонении теней.
И пели мы во Введенском, и вновь
всё претворялось в детскую любовь,
и женщина во мне не наступала,
ослеплена сиянием Начала.
Несметно долго я была бесполой,
во власти только Бога и Глагола,
и, даже полюбив, любила чисто –
так, как молилась: горячо и истово.
Дорога к храмуА всё, что после киевское было,
с Поэзии потоком наступило,
залило, захлестнуло, завалило
несоразмерно-ранящею силой
творения, и дара, и звучания –
молчащей твари звонкое восстание.
И весь мой Киев следующий – новый,
и пёстрый, и цветущий, и весёлый,
весь выстелен и вымощен глаголом,
одним глаголом.
И Слово стало жить отныне в слове.
Всё видела я чётко, резко, внове.
Творение – в своей первооснове.
Творец – звучал. Творение – звучало.
Невидимое видимым вдруг стало.
Неслышимое слышимым вдруг стало.
Неявное проявленным вдруг стало.
Завеса спала.
Дорога к храму. Стихи о дороге к храму 2005 г.
Владимирский собор в Киеве.
Дорога к храму
|
