Сотворение мира

Вот мир готов. И всё в нём хорошо.
И ты доволен собственным творением.
Сперва – яйцо. А после – голышом
планета возникает во мгновение

(конечно, ока). И встаёт она
из хаоса и тверди вод и хлябей,
как юная невинная жена
из пены древнегреческого ямба.

Се – третий день. Всё пущено, чтоб цвесть,
под неба сень, чтоб петь и размножаться
и разносить о новом боге весть,
ему сколь радоваться, столь удивляться.

Ты этого достоин. И они,
твои созданья, бытия достойны.
Ты их помыслил – и настали дни
для них: легки, приятны, белоствольны.

Порхают бабочки. И не гнездится зло,
поскольку мир задуман без Адама.
И ты сидишь за письменным столом
у виртуального экрана

и сеешь буквы, а растут слова,
из них и появляется живое.
И миссия творца здесь такова:
всего лишь быть собою.

Не слушая советов, жалоб, ссор,
мольбы и плача, смеха и дерзаний.
Ты думаешь. Ты поднимаешь взор –
и начинаешь здание.

То ль набегало, то ли отторгало,
отпрянув, шелестя шуршащей пеной
по стенкам кремнезёмного бокала,
химерно улыбаясь и сиренно.

Оно собой немного хищновато,
зане всегда стервозно по природе,
и персонально избирает гадов
морских на фотосессию и подиум.

То ли скользило, то ли голосило,
то ль колосилось золотой волною
и пахло свежей коркой апельсина,
упавшею на палубу у Ноя.

Моря – ещё те штучки, им не верьте,
взирая в пасть гламурного оскала.
Они прямые родственники смерти,
поскольку жизнь отсюда истекала.

Владелица обоих полушарий
на апельсине, плавающем в пене,
я море нарекала, украшая
и населяя шорохом и тенью.

В него пускала тварь из липкой глины.
Ему я пела забытьё и стоны.
Звучит оно протяжно, гулко, длинно,
мадонно.

Прости. Задумалась – и временно ушла
на подсознанье, то есть на планету.
Как с той планетой мне решать дела,
пока я не решила даже с этой? –

Ну, ты и скажешь, милый!
Что же, здесь – главней?
Реальнее?
Как посмотреть, пожалуй...
Там – вся ответственность покоится на мне,
а здесь – я вызываю в людях жалость

(а в ком-то – ненависть и зависть). Ей же ей,
нет у зверей подобных аномалий.
Не будет весело
им, если мне – больней;
не отомстят, хотя б их обогнали.

Я за мечту свою, запущенную в «Быть!»,
готова оставаться незаметной.
Пусть дарит совершенство алфавит
как тайны жизни, скромные и светлые.

Мне – раздавать созданьям имена,
любви и судьбы, годы и погоды.
И если что не так – на мне одной вина,
уж здесь-то точно ни при чём Природа!

А у этой реки размеры не велики.
А у этой пичуги обличие смутновато.
Я пришла творцом к вам, чтобы раздать долги,
дорогие «враги-тогда», а «теперь-зверята».

Завинила вам. Не хватило вниманья и
оценить не смогла оперений ваших талантов.
И теперь, когда вы оказались вдруг не людьми,
происходит посильная, в Боге и в духе, плата.

Это всё виртуально. Знаю, что стать нельзя
тем, кто выше по статусу, в Табель живой природы.
Дорогие «враги-тогда», будьте мне друзья,
размножайтесь-питайтесь во всякое время года.

Вы приятны такими, без страсти ко лжи в крови,
без стремленья давить всех, кто просто другого вида.
Дорогие мои, быть вам где-то опять людьми –
дай вам Боже! Не надо лишь лгать и завидовать.

Ах, чик-чирик! С натуры взяв урок,
воссоздаю я связи между нами,
чтоб наделить судьбой да именами
Бог каждого с моею блажью мог.

Чтобы шутя и балагуря всласть
мы вместе шли по жизни бестолковой,
близки до самой что ни есть первоосновы,
к которой причаститься – в детство впасть.

От всех зверей, солей, морей, громад,
от всех малюток в пущице укропной
я вынесу свою поделку пробную,
срифмованную чуть не наугад,

не подпирая мрамор и гранит,
не принимая вывертов и позы.
На выгоне моём пасутся козы
и юный пастушок так сладко спит.

Повадками и голосом особым
я наделю из глины взятый прах,
и проложу морских течений тропы,
и разбросаю ягоды в лесах.

Материковых плит сближая складки,
я дно перенесу под облака
и вкус присвою горький... кислый... сладкий...
тому, что и не названо пока...

Смесив слои в начинке магмы буйной,
раскрашу камни, залежи создам,
песок рассыплю и насыплю дюны,
пущу охоту – жертвы по следам.

Уверую, что лучше быть не может,
и успокоюсь, и засну на чуть.
Но вякнет мною созданный раб Божий:
несправедлив его, мол, крестный путь,

его сваяли криво, просто, грубо,
он высшего достойным мог бы быть.
И возвестят ветров сквозные трубы,
что наступают время... вера... быт...

А кто-то всё поймёт почти буквально,
запишет на анналы и в Завет
и соблюдёт топорно и фатально,
надеясь на блаженства Новый Свет.

О бедная молитва фарисея,
учёные скопления пустот...
Сказала б я – да вот, пока не смею, –
куда нас благоглупие ведёт.

Здесь, в общем-то, уж точно не Земля,
здесь каждый звук имеет цвет и запах,
былинкой распускаясь на полях
иль отражаясь в дактилях и ямбах.

Здесь музыка истории сродни,
поскольку выражает суть событий.
Свой слух в её раскаты окуни –
прочувствуй ораторию открытий.

Здесь говорят с тобой издалека,
причём без связи – внутренней настройкой
с твоей волной, раздвинув берега
общения на круг души, и только.

И ты здесь свой – для всех, всегда, везде,
привычен, как дракон, пчела и рыба,
и, как они, сияешь от затей...
...О, если б так мы на Земле могли бы!

Меридианы-параллели, дорог усталые кочевья,
летящий с запада на север кустов крылатый звонкий строй.
А так ли было всё вначале? А так ли всё на самом деле?
Какая разница! Так – ныне. Таков сегодняшний покрой.

Не вправе разве я устроить скрещенье видов, смену формы,
установить борьбу с отбором и прочий разный мелкий сдвиг?
Пусть соревнуются, бедняги, и лучший вид получит фору,
а далее – уж как придётся. И будет новый материк,

и сдвинутся пласты и плиты, съезжаясь-разъезжаясь вольно,
и переселится  на запад деревьев одичалый клин,
и прокурлычет он печально, оплачет свой исход невольно
из края голубых туманов в страну сиреневых долин.

И докажите через время, что было так всегда и будет,
что никаких цивилизаций в краю сем не было иных,
что сразу по творенью мира возникла схема этих судеб,
их ареал и брачный танец, привычки, предпочтенья, сны!

Под новыми морями тихо уснут следы былых кочевий,
скелеты земноводной флоры и фауна в гробах камней,
их письма – щупальцем по листьям, их фото – в табуне деревьев,
дома их из песка и грязи с зарубками великих дней.

Иная планета, иная монета, иная вендетта...
А впрочем, вендетты с монетою как бы и нету.
Зачем там вендетта, где мысли читают и загодя знают?
Зачем там монета, где ценность расплаты – иная, иная?..

Иные способности, даже иные источники счастья,
которое просто не делится дробно, на части:
оно нерушимо, едино и цельно, но всем достаётся,
как воздух планеты и свет животворный от местного Солнца.

Иные, иные, мы все здесь такие – от мира иного,
простого, понятного, светлого мира крылатого слова,
крылатого крова, крылатых семей и крылатых угодий –
как всё посчитать, завладеть, обложить («десятиною» вроде)?

Давайте, ловите, коль вы прилетите на нашу планету,
давайте, вводите налоги, чинуш и расплату монетой.
Попробуйте всех привязать, закрепить и пометить
особым тавром, если здесь – не боятся дыхания смерти!

Иное мышление: все понимают, что смерть – это способ
сменить и планету, и внешность, и счастье, и козырь,
и род, и занятия, веру, успехи, таланты,
и нужды нет тело упрятать в бессмертные латы.

Когда ты не сам... когда сроки решает болезнь или старость
иль чьим-то стараньем телят отправляют к Макару,
куда уж верней попадаем в такую стихию,
где лица иные и души иные – родные.

Идут дожди на силу притяжения –
туда, где почва разметалась сочно
и всё в ней жаждет влажного сближения
для зарожденья новых крепких почек.

Идут снега на силу увядания –
туда, где важен отдых, сон и Лета,
а будущее ждёт прекрасной тайною
надёжного и честного Завета.

И если буря – то для очищения,
а засуха – чтоб зародился сгусток
горячего и сильного томления
по новой форме жизни и искусства.

А делать им потопы регулярные,
метеориты слать – по-первобытному –
во-первых, это глупо и бездарно,
а во-вторых, «за родину обидно».

Пусть каждый зреет край по очерёдности,
готовясь к процветанью иль пустыне,
дабы любой Фома – ценитель крестности –
прочувствовал свой узкий путь к святыне.

Читать ещё:

Стихи о сотворении мира Богом