Тихая лирика: 2000-е, Александр Конопля

---

Александр Конопля, Харьков – пример того, какие глубокие корни имеет и здесь, на украинской земле, поэзия «тихой лирики» – направление в поэзии, возникшее в 60-е годы ХХ века на основе традиций Сергея Есенина и т. н. «деревенских поэтов» и ставшее как бы визитной карточкой поэзии Союза писателей России. Николай Рубцов – да, именно это имя приходит на ум, когда впервые знакомишься со стихами Александра Конопли, именно рубцовское начало чувствуется в них как поэтический фундамент. Но, как и у поэтов-лириков русской школы, у Александра, несомненно, много есть что сказать и от себя, и его лирика так же индивидуальна и дышит сегодняшним днём. Можно сказать, что в лице этого автора русская школа тихой лирики получила своё прекрасное развитие на украинской почве: общие корни, общие традиции и культура, общие духовные ценности.
Именно с духовных ценностей и хотелось бы начать как с того святого рубежа, вне которого это направление просто немыслимо.
У православного поэта много чисто духовных стихов (и даже небольших рассказов): стихи-молитвы (святителю Николаю, Святой Татьяне, иконе Озерянской Божией Матери), посвящения православным праздникам Рождества, Крещения, Пасхи. И всё же процитировать хочется те строчки, в которых так неподдельно искренне сливается обычная жизнь, простые будни человека верующего с его сердечной, непоказной верой, и всё вокруг освещается этим кротким духовным солнцем: «Иконка в нагрудном кармане – / Броня незатейливых слов, / И небо воскресное манит / Прозрачною гроздью миров», «И пожмём неприятелю руку, / Согревая озлобленный быт», «Смотрю на край родимый робко – / Светла, как дитятко, душа», «Опять воскресенье! И время / Стекает с небесной горы. / Пора суету и заботы / Развесить на старый забор», «Стекает прошлое в подсвечник, / Сгорают, фыркая, грехи, / На аналое – дремлет вечность, / Стоят в пещере пастухи. / Закрыты души на щеколду, / В почтовых ящиках – дыра». У Александра Христос рождается именно в этот, наш, сегодняшний мир, с почтовыми ящиками и озлобленным бытом, а два голубя, воркующих на дереве, оказываются небесными Ангелами, вместе с которыми простые воробушки вносят в жизнь рассветы и Божье Слово. Это даже не поэзия – лирический дневник, исповедь души, только исповедь образная, поэтическая, потому что, как всякий истинный поэт, Александр видит и осознаёт окружающее именно образами.
На чём основывается, из чего исходит эта прозрачная, незамутнённая вера? Как и у многих, из неприятия окружающей лжи и «подлянок жизни», на которые она так щедра, особенно сейчас.

И течёт родниковая манна
В годы детства по мёрзлой листве.
И душа, не приемля обмана,
Что-то ищет в седой синеве.

Те, у кого душа с детства нерушимо сохранила веру в конечную справедливость мира, в то, что зло непременно будет наказано – в своё время и в своём месте, – до сих пор согревают и освещают нашу действительность светлыми мыслями и добрыми поступками. Именно они, столь немногие в расколовшемся полярном обществе, есть та духовная сцепка, что держит разъезжающиеся полюса: «Тебе я руку протяну, / Чтоб зла погибло семя. / Ведь разожгли не мы войну, / Живя в лихое время!». Неслучайно в книге возникает образ Крыма: «Теперь ваш ветер Русью пахнет», – Крыма, из которого, как с балкона дома напротив, кто-то смотрит на уплывающий мираж страны, что когда-то была родной. Отсюда и постоянно ощущаемая боль, щемящая в строчках поэта, вроде как посвящённых совсем другому – вокзалу, детским играм, городскому фонтану, родным полям Харьковщины: «Пропитался воздух кровью. / Неуютна тишина», «О, лесная моя благодать – / Клёны-воины, липы-невесты!», «Ждала молитвы чистота / Моей души земные боли».
«Земные боли», боли земли родной, и не только любимой Украины, но и малой родины – Харьковщины, носит в себе сердце поэта, потому что не может быть поэт без чувства гражданской ответственности, без переживаний и откликов на все значительные события своей Отчизны и родного края. И разве может чувствующая, сопереживающая душа равнодушно ходить каждый день мимо мёртвого, остановившегося завода, где когда-то кипела жизнь? «Ползёт разруха злою коброй / Сквозь наш забор», «И силуэт предприятия мёртвый, / Словно корабль, что, заброшен, плывёт», «Дуб задумчивый и древний / На пустой глядит завод». И невольно подступает тоска, и тревожит мысль, «что стоим мы на меже» – на меже разрухи, разрыва и распада личностных и экономических взаимоотношений и связей, на меже существования как успешной страны, верящей в своё будущее.
Александра выручает вера. Единственный его надёжный якорь в житейском море. И, быть может, ещё и в том его счастье, в чём другие на его месте полагали бы источник всех своих несчастий, – неотъемлемость его души от родного посёлка, слитность, полное слияние с родными местами, с кочевой жизнью – заводскими буднями и сельскими хлопотами. На его век хватает всего с избытком: и ежедневных дорог («И спускаясь в мрачные тоннели, / Где грохочет поезд под землёй, / Утро золотистое и трели / Я возьму за пазуху с собой», «И, словно дни, ложатся шпалы, / Судьба петляет полотном»), и вокзалов («Я на вокзале, словно дома»), и для кого-то монотонного, а для него привычного и радостного крестьянского труда и быта («Пот крестьянский из пыли и соли»). Не может повлиять на его чувства даже не сложившиеся отношения с любимой девушкой – возможно, и замечательной, но слишком далёкой и чужой для сельской жизни. «Мы чужие с тобой, дорогая», – вздыхает поэт, но...

Но тебе безразличен, родная,
Небогатый, печальный мой край,
Городская ты, эх, городская,
Оттого говорю я – прощай!

В этом эмоциональном, выстраданном отношении к селу – и основа душевной связи Александра с музой Есенина («Сохранил тебе, волна, / И деревне верность», «Я влюбился в свой край необъятный, / Где поля, как хмельное вино», «Твой примеряю норов, / И стих твой светлый и живой / Мне бесконечно дорог»), и то, что их разделяет. Сергей Есенин вздыхал по селу, но выбрал город. Александр Конопля работает в городе, а живёт и пишет в родном посёлке («На потом я оставил все грёзы, / И деревня моя – отчий дом», «Где всегда приютят и накормят, / Птичий щебет разлив в вышине»), не гнушаясь работой в хлеву и поле, к чему привык с детства («Для кролей набивали мешки», «И полите мои огороды», «Мы с отцом гребём упрямо / Сорняков густой налёт. / Бурачок сажает мама. / Вновь душа моя поёт»). Оттого и лирика его смотрится как нечто цельное, прозрачное. Укоренённость в родную почву многое значит для души в психологическом плане, отсюда стойкость, выдержка, мужество и гармония в творчестве. И хотя порой прорываются у поэта горькие слова о, в общем-то, слишком скудной жизни народа, о его беспросветной бедности («И в копилке – ни гроша»), хоть и подшучивает он сам над собою как «деревенщиной» («Крестьянский конь мой не подкован, / И половик проела моль», «Впрочем, жил я тоже скромно: / Поле сорное да печь»), сравнивая свою жизнь с собачьей («Озорной и беспородный, / Я мешком лежу в стогу», «На, дворняга, ломтик хлеба, / И повоем на луну»), но ведь именно от родной земли рождаются такие великолепные образы:

В абрикосовом спелом варенье
Дремлют тихо родные дворы,
И ползёт по ухабинам время
Вдаль – под крики и смех детворы.
Каплей солнца – подсолнухов поле
Улыбается мне на холме,
И под ноги дорога невольно
Разливает берёзовый мел.

Не могу не отметить растущее поэтическое мастерство автора, его умение пользоваться для создания поэтических картин жизни и настроений всей палитрой технических приёмов:
– сравнений («И в небеса взлетают строки, / Как будто к солнцу мотыльки», «Замерла в небе луна краснопёркой», «И осеннее солнце наседкой / Улыбается нам в синеве», «Ночь продрогшей чёрной выдрой / Примостилась на снегу», «махнув вагонному стеклу, / Что мне в пути шмелём жужжало»),
– метафор («На рыбалку ходили лесами, / Собирая тумана вершки», «Метёт муку холодный ветер / Асфальтной гладью по селу», «Поодаль знакомые хаты / Чубами виднеются крыш», «Урчат клубочки голубей»), даже развёрнутых метафор, когда образ распространяется на всё стихотворение целиком (от «Облако-лошадь с длинною гривой / Мирно плывёт по небесной реке» и до «Ночью хрустальною спустится тихо, / Быстро помчится по мёрзлой земле, / Облако-лошадь сказкою вспыхнет / И растворится средь сонных полей», а также стихотворение «Новогодний праздник»: «Идёт заснеженной тропою / Знакомый кто-то и родной... / Несёт в котомках он игрушки, / И серпантин, и конфетти»),
– метонимии («Земля под ногами стрекочет», «С моря Чёрного привёз / Синевы немножко»,
– олицетворения («Тихо дворик мой, солнцем залитый, / На земной отдыхает груди», «Редкий лай летит недолго, / Приземляется в сугроб», «Костёр ворчливо догорал», «И где-то спрятавшись в мирах / И напрягая слух, / Ждёт Солнце милое с утра, / Когда споёт петух», «И ветер, хмурый и колючий, / За холку треплет тополя», «И солнце заботливой дланью / Касалось заросших канав», «И листву на ветвях озорную, / Что с утра у окошка поёт»),
– ассоциатов («Просторы пахли синевой», «Дождь воробьиных голосов / Ворвался в золотое утро», «Тишины мой взгляд напьётся», «Ликуют утром воробьи, / Лучами солнца умываясь», «Прячет поле ромашковый взгляд», «Нырнут под землю сонные зонты», «И воробьи тепло и сочно / О чём-то вместе говорят», «Пьем тёплый вечер, словно сок»),
– гипербол («И жизни, наверно, не хватит, / Чтоб выслушать море-камыш!», «А я молчал, и гладил небо, / Простор печальный целовал», «Порхают женщины-цветы, И можно в каждую влюбиться!», «Водопадом безудержной ночи / Льётся Ваших волос чернота»),
– символов («И весной пахнёт судьба»).
Очень подкупает и уже отмеченное мною чувство самоиронии, умение посмеяться над собой вместо того, чтобы вздыхать и жаловаться. Источник озорного смеха поэт находит не только в своих привычках и образе жизни («Шёл неуверенно, как утка», «Мы, охмелевшие, гутарим / О всех изгибах бытия», «Кусачие мухи гудят», «И жабы квакали от скуки, / Вдыхая воздух с зеленцой»), но даже в таком трагичном явлении, как смерть. Представляя себе собственную кончину, Александр умудряется и трагедию показать весёлым фарсом, вполне в духе самого Шекспира: «Я лежу в сырой могиле... / Не гулять мне больше с милой, / Борщ не есть и винегрет... / Мало места в этом «доме» – / На бочок никак не лечь».
Такое удивительное богатство поэтических приёмов свидетельствует о неустанной работе Александра Конопли над словом, над способами выразительной и доходчивой подачи его читателю, но оно же не только гарантирует то, что свой читатель у автора непременно будет, но также и то, что этой тихой, задумчивой и красочной манерой поэт в будущем не ограничится, поскольку заложено в нём гораздо больше, и когда-то оно властно потребует выхода:

Я иду по любимой Земле
И мечтаю себе, эх, мечтаю,
И мечты прорастают во мгле.

А пока пожелаем Александру счастливой судьбы для его книги и:

Разорвём суеты паутину
И подарим внимания миг
Тем, кто рядом на белой холстине
Свой рисует нехоженый мир.

Новых творческих миров и просторов автору, нехоженых дорог и чудесных возможностей белого холста тетради...

2014 г.




Зажгу свечу, молитвослов достану,
И зажурчит родник небесный,
Живя меня целебной песней...

Открываешь поэтический сборник Александра Конопли «Небесный родник» (Харьков, 2016) – словно зажигаешь впотьмах свечу веры и надежды. Словно тебя обжигает целебный глоток из холодного, кристально чистого родника. Словно музыка молитвы проходит сквозь сердце, зажигая сухие уста.

Просты и бесхитростны эти напевы, но не просты ли дети, которые войдут в Царствие Небесное? Горька и колюча правда повседневности, грубою кажутся её справедливые взыскующие упрёки и обнажённые раны, но не горькое ли слово пророков нас не раз спасало?
Этот сборник – о самом главном, что тревожит сердце поэта.
Любовь, промелькнувшая и растаявшая: «Милая женщина шла, улыбаясь. / Нежно касался волос ветерок».
Родной Харьковский край с его полями и рассветами, ласковой природой и птичьими песнями, где и самое малое создание – тоже брат по жизни и так же стремится жить и любить: «И росы наберёт мне в лукошко / облепившая грядки трава».
Родина, из цветущей и весёлой превратившаяся в поруганную и павшую духом, с расколотым и озлобившимся народом: «Распаханным полем гуляет туман, / румянится небо рассветом. / Из всех обездоленных, страждущих стран, / конечно, я выбрал бы эту».
Мостик, переброшенный от этой, сегодняшней войны – к войне, на которой погибали наши деды и оттого до сих пор близкой и памятной: «И светло на душе и спокойно, / и виднеется воинов рать, / вдаль плывущих бездонной рекою / за Отчизну свою умирать».
И, конечно, небесный родник православия, из которого черпает поэт силы, стойкость, мужество, прекрасные стихи, – родник, которым живится его свеча: «Близится, близится ночь Рождества, / звёздному шёпоту внемля». В книге есть даже целый поэтический цикл «Страстная седмица» о Страстях Господних, написанный от лица самого Христа.

Это уже шестая книга поэта, и Александр Конопля по-прежнему верен своему любимому направлению в поэзии, которое можно назвать «классическим» или «традиционным», а можно – просто «тихой лирикой». И в этом тоже сказывается его приверженность к исконному в жизни, к вечным основам, на которых стоит наша земля. Недаром же так близки духу поэзии Николая Рубцова строчки автора: «И у первого листа / сладкий привкус счастья».
В сборнике много таких зримых, осязаемых, звенящих, глубоко прочувствованных разноцветных слов, включающих все наши ощущения и помогающие ярко представлять себе всё, о чём пишет автор: «Мир певуч и зелен», «Пришла весна к нам в декабре. / Вдыхаю жадно воздух», «Неулетевших птиц парят концерты», «лазурь, звеня и рдея, / водит дивный хоровод». Есть даже стихотворение, полностью основанное на всех оттенках и приметах серого, но почему-то радостное и тёплое:

Серые ветки, глотнув вдохновенья,
Чуть колыхались у серых окошек.
И, восхищаясь весенним броженьем,
Чья-то мурлыкала серая кошка.

Это очень живая книга, вместившая всё, что подслушано и подсмотрено у природы. Не случайно Александру Конопле свойственны коренные, народные приёмы в поэзии – олицетворение («Плыл ветер в лодке вдаль на вёслах, / сидела рядом с ним весна»), метафора («Намазав ночь повидлом чёрным / на хлеб земли, я отдыхал»), сравнение («Ныряет месяц карасём»), гипербола («А после звезду за звездою / от пыли столетий протру»), аллегория как один из видов иносказания – изображение отвлечённого понятия в виде олицетворённого персонажа («Теперь ваш ветер Русью пахнет... / Стоит орёл у вас на вахте – / великолепен и мастит»), уточнение («Только где ж ему, свету-то, взяться?!»), психологический параллелизм («Голуби молитву / шепчут мне вослед», «Загрустила со мною Отчизна»), апострофа, т.е. обращение к неодушевлённому как к одушевлённому («деревья мои вековые, / жизнь за вас положить я готов»), разговорные слова и слова-архаизмы («и завиднеется дорога. / Уйдёт година прочь лихая»), уменьшительно-ласкательные («Знать, читать молитовки мне пора»), эпитет («о холмах величавых, что застыли навек»).
Отсюда же и тяга к напевному ритму («По дороге, по асфальту / шёл домой я, торопясь»), к приёмам повторения, т.е. к лексическому параллелизму («льётся, льётся легко разговор»), лексико-синтаксическому параллелизму («Я услышал музыку ветра / И был счастлив! / Я увидел пышные вербы / И был счастлив!»), анафоре – единоначатию («Салютуют, спеша, воробьи. / Салютуют восторженно сливы»), эпифоре – совпадению окончаний («и нарастала снежным комом / моя внезапная вина», «Оставив раны, отступала / чуть ослабевшая вина»), кольцу – совпадению начальной и заключительной строк («Легко идти с молитвою святой...» в начале первой и последней строф), анадиплосису, т.е. подхвату («Оживляются пичуги, / веселятся неспроста. / Неспроста угрюмый демон / смотрит грустно в небосвод»).

Однако и внимание к поиску современных средств выражения никогда Александра не оставляло. Потому он, такой вроде бы устоявшийся в любви к классическим ямбам, хореям, анапестам, порой строит свои стихотворения на полиметрии, т.е. на варьировании разных размеров на протяжении стихотворения:

Оступаясь, падаю, но встаю!
И стою растерянно на краю.
Эх, ты битва вечная – ты земной мой крест...
Светит ярко солнышко для родимых мест.

Потому, ценящий прежде всего силлабо-тоническую поэзию, основанную на рифме, он порой не гнушается и белым стихом:

Роняя слово злое, помни:
Оно души коснётся чьей-то,
Оно вонзится в сердце костью,
Оно, как яд, помчится кровью.

Потому и более сложные формы образности, и более популярные сейчас художественные приёмы ему доступны. Аллюзия – ссылка на хорошо известный факт или лицо, использование в произведении образов из пословицы, поговорки, крылатой фразы: «Тридцать грошиков звенящих / свой начнут кровавый путь», «Снега сияют дивными коврами».
Катахреза – сочетание противоречивых, но не контрастных по природе слов, понятий, выражений в целях большей эффектности, смешение видов ощущений и восприятий (зрение, слух, осязание и т.д.): «Пройдусь я по кронам роскошным / вечернею мирной порой. / Возьму небольшое лукошко – / набрать синевы золотой», «чтоб посмотреть душой на море», «сквозь потери и вьюги / исповедал печальный свой взгляд».
Симфора – форма метафоры на грани прямого, непосредственного значения: «А люди Донбасса за гробом / идут, превращаясь в цветы».
Асиндетон, т.е. бессоюзие при перечислении: «и в городах, посёлках, сёлах / народ воскресший жил трудом». Алогизм – нарушение логических связей для умышленного подчёркивания противоречия: «Чёрный ворон, как голубь, воркует, / вместо птиц дьяволята поют».
Афоризм: «Как же тянут нас тропки земные, / а ходить нам небесными – лень».
Это ли не зримое свидетельство крепости, устойчивости творческой манеры поэта, который привлекает лучшие достижения последнего времени!

Книга не случайно названа «Небесный родник». Пожалуй, вера – это то, что цементирует в качестве духовной основы и мировоззрение автора как систему взглядов, и его поэзию как действенное отношение к миру – ведь для поэтов и писателей слово и есть действие, с помощью которого они влияют на общество. «Деревня родная и шумный мой город, / Плывите за мною сквозь бурь океан», – призывает поэт, чья «любовь небывалая сыновняя» побуждает его не отмалчиваться, писать на тему, которая сейчас у всех на уме, но редко выражается вслух – во всяком случае, в свободном виде: «Раскололи страну, раскололи! / Одурманили злой болтовнёй!», «Пусть поют те, кто жаждал Майдана!», «Да неужели ж мир разрушат / Во имя призрачных идей?!», «Топчут власти родной мой народ», «Былое не вернуть обратно – / Моя расколота страна».
«Живите с миром, наши братья!» – обращается автор к тем, кто совсем недавно тоже считались гражданами Украины. Искренняя вера, далёкая от демагогии, лицемерия и ханжества, побуждает его относиться ко всем с любовью, как к братьям. Его не привлекают популярные лозунги о «защите Отечества», в действии чаще смахивающие на мщение. Насильно мил не будешь – этой народной мудрости следует муза Александра Конопли, не обращая внимания на то, куда указывают популистские флюгеры. Боль и горечь на душе у поэта из-за расхождения со своим народом: «лишний отныне / Я средь тех, кто в Европу идёт». Но разве тем первым христианам, кто в эпоху язычества с его лозунгом «око за око и зуб за зуб» проповедовал любовь и прощение, было не горько? Нет, тем, кто взял на себя крест нести людям не вражду, не мщение, не раскол, а мир, гармонию, братство и добрососедство, отпущение былых обид, во все времена было горько и больно. Но это был их сознательных выбор. Иначе они не могли. И в этот чёрный для Украины период взаимного непонимания, ненависти, стремления унизить, оскорбить, взыскать за какие-то давние обиды или просто за то, что кто-то хочет иметь свою систему ценностей (сейчас и это уже считается преступлением!), Александр Конопля с его тихой горячей молитвой за всех, без исключения, подаёт пример того, как вера не расходится с делами и не является лишь голым поддержанием обрядов без внутренней, органически присущей человеку духовности, убеждённости в правильности заповедей Нагорной проповеди.

Не хотелось бы пересказывать книгу, останавливаясь на всех её красотах, подчёркивая каждый необычный ракурс в затронутых темах – город и деревня, прогресс и вера, прошлое и будущее, мир и война. Да это и не нужно. Пусть каждый сам откроет для себя те – особенные – места, которые отныне станут его любимыми, к которым он будет обращаться в самые трудные и в самые светлые минуты жизни. Я уверена: такая поэзия – востребована, и дай Бог ей не быстрой и лёгкой дороги дешёвой популярности, а прямой, узкой и тернистой дороги становления настоящего поэта, ибо лишь за такою – будущее.

2015 г.