Киев. Юношеское состояние аффекта

Юношеское состояние аффекта

я этот город принимал на ощупь.
всерьёз и надолго. и так вот – всей ступнёй.
на ощупь так, как пробуется овощ
и как посуду пробуют на бой.

но он мне не давался, будто строчка.
он рвался ввысь и раздавался вширь.
он требовал всего. и безраздельно. точно,
как Мефистофель требует души.

и не дающийся, как женщина, любому.
безлюдный. каменный. и чувственный, как плоть,
он был раним. он истекал любовью.
он был громаден. равнодушен. подл.

он был – как не был. но давал подсказку
стопе – на ощупь в поисках тропы.
смущая ум, вгоняя душу в краску
стыдливым треугольником травы.

Снегопад

город в снегах по купол.
город представлен вот как:
плотно, как стол покупок
в белых хрустящих свёртках.

стынут слепые троллейбусы,
тромбом торчат в сосуде.
смешанная агрессия
снега, дождя, простуды,

лиц, маяты, скольженья,
фраз, отчужденья, смеха,
сутолоки, притяженья,
неги, элегий снега,

сленга залётных хлопьев,
гипсовых рук, предплечий,
свежей, как едкий хромпик,
женской летучей речи…

мокрые стынут птицы.
стынут уста сухие.
снег скорлупой ложится
в мякоть желтков Софии.

Золотые

У Золотых Ворот
времён исход, и, вторя им,
свернёшь за поворот,
покажется – в историю.

у Золотых Ворот
замрёшь от чувства глупого,
втянул водоворот
всё золото из купола.

у Золотых Ворот
безропотно, безвозрастно,
как на этап – народ,
куда-то время сослано.

и холодит висок
каким-то древним холодом,
прозрачен и высок
открытый ворот города.

и лист кружит легко,
а падает фатально.
ах, время утекло
с подсвечника фонтана.

Костёл

у инородного костёла,
что дан изысканно и строго,
вонзаясь в небо, как крамола
в сердца не верующих в Бога,

тянуло вечностью и холодом,
часть неба синего и полого,
как бабочка, иглой проколото
в руках пытливых энтомологов.

по типу тела инородного:
смесь сталактита и оружия,
красивая, но не пригодная
для выросших на полукружиях.

усвоив правила подобия,
нуждаясь, будто холст, в образчике,
костёл дан глазу, точно копия
пломбира в вафельном стаканчике.

Сквер

здесь производят воздух и тишину, а время
зримо, как доказательство школьникам теоремы,
здесь озорницами ветреными сводят тебя с ума
каменные бабы – хрупкие девы сармат.

время творит на камне, дереве, кости, золе
и, как большой художник, и на добре и зле,
словно натурщицы мастеру, чтобы прошёлся резцом,
каменные бабы, позирующие нагишом.

время имеет возраст, полупериод, распад,
время, как вора в Риме, можно легко распять,
выдержки и терпения преподают урок,
каменные бабы, отсиживающие полный срок.

время, как всё ускользающее, трудно беречь/хранить,
время спасается бегством, прячется под гранит,
и берегут его в цельности, как несгораемый шкаф,
каменные бабы, сидящие на горшках.

Прорезная

запах кофе.
шубки. кошки.
и нелепый зимний дождь.

катастрофы.
плечи. ножки.
трепет. чувственная дрожь.

что-то в воздухе витает.
кофе горький закипает
и абстрактная душа.

в пол-лица глаза и тени.
дождь, конечно, неврастеник.
ты, конечно, хороша.

и фаянсово девица,
будто чашечка, дымится,
пара взглядов, как укол,
и окно, и в нём укор,
и тому подобный вздор.

время с талией осы.

кофе. горечь. допиваешь.
точно норму добираешь,
вновь заказываешь пол.

чем страдает слабый пол? –
не просыпаться б на пол,
как песочные часы.