Река нашей памяти... Что остаётся от писателя. Виталий Шевченко.
Черные холмы, плавно переходящие в чёрные ущелья, и на фоне их белые деревья, неожиданно вырастающие на темном небе.
А потом, что потом? Он впился взглядом в стену напротив, не замечая висящий на ней знакомый пейзаж Жуковского, купленный еще в студенческие годы.
- Тима, - заглянула в комнату жена, - иди обедать!
- Сейчас, сейчас! – отмахнулся он, вновь склоняясь над рукописью.
Белые листья на них растерянно замерли, в ожидании порыва ветра. А потом, что будет потом?
Так ничего и не увидев, обессилено откинулся на спинку стула. Чтобы не сердить жену, пошёл на кухню, сидел, ел приготовленный женой вкусный обед, а мысли были там, среди черных холмов, которые, если сделать несколько осторожных шагов, заканчивались длинным, извивистым, черным бездонным ущельем. И надо быть внимательным, чтобы не свалиться вниз.
Он сделал несколько мелких шажков и не заметил, как спустился на дно прохладного ущелья, где среди черных валунов беззвучно бежала белая речка.
На самом берегу заметил неподвижную фигурку, приблизился к ней. Боже, неужели это он?!
- Да, это я! – улыбнулся тот. – Помнишь меня, еще не забыл?
Вот оказывается, что было потом!
- Тимофей! – строго окликнула жена. - Я тебя уже битый час спрашиваю, купим мне джемпер или нет?
- Купим, купим! – согласился он. – Раз ты хочешь!
И улучив минутку, снова убежал к себе в комнату.
Теперь его перо быстро летало по бумаге, и он только поспевал записывать то, что яркими картинами вспыхивало перед ним в подсознании.
Если осторожно вновь спуститься по черным валунам вниз в ущелье на берег белой речки, то можно увидеть там замершую светящуюся фигурку.
Поставил точку и долго сидел, радуясь сделанному.
Жалобно всхлипнув, смотровые стёкла разлетелись на мелкие осколки. И душа водителя печально отлетела, оплакивая родителей, друзей, любимую, прохожих, испуганно замерших на перекрестке, землю, по которой не придётся больше ходить…
До самого вечера он пребывал в отличном расположении духа. Получилось, и всё остальное отходило на второй план.
Когда стемнело, пошёл в союз писателей, хотелось пообщаться с коллегами, рассказать им о сегодняшней удаче, развеять сомнения, убедиться в собственной правоте. Но у ответственного секретаря был неприёмный день, и союз встретил его тишиной длинного коридора и светлою пустотою комнаты, где обычно проходили их собрания.
Только в уголку за белым столом чернела знакомая фигурка местного поэта Дмитра Захарченка. Семьдесят прожитых лет глубоко избороздили его лицо.
- Розумієш, Тимофію, - грустно качал он головой, - п’ятдесят років в літературі, а оце, сьогодні, сів відібрати твори до свого однотомника і нічого немає. Писав на злобу дня, а тепер воно нікому не потрібне.
И ему пришлось успокаивать коллегу, говорить, что тот слишком уж всё воспринимает в чёрном цвете, хотя знал, что Захарченко прав.
Он присел рядом с фигуркой у белой речки.
- Ты знаешь, когда был в Ессентуках, то очень хотел съездить к тебе в Тбилиси, на один день всего опоздал. Так хотел. А тебя уже не было…
И тот кивал ему, светясь улыбкой навстречу. А рядом молча неслась куда-то прочь белая речка, как когда-то на учениях, когда они остановились на ночь на берегу Куры.
Черные валуны, черное ущелье, белые деревья, белая листва и знакомая до боли фигурка, замершая на берегу белой речки, на дне нашей памяти.
- Писав, писав, а воно виявилося на один день, як у Маяковського… - глянула неподдельная грусть на него, и он расстроился за своего коллегу.
И замерший автомобиль на перекрестке с мертвым водителем, а вокруг испуганные прохожие.
И белая речка, безмолвно несущаяся среди черных валунов навстречу нашей памяти…
11.02.1996 г.
