Дело не в дороге, которую мы выбираем; то, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу.
«It ain't the roads we take; it's what's inside of us that makes us
turn out the way we do».
O. Henry. Roads we take
заставляет нас выбирать дорогу.
О. Генри. Дороги, которые мы выбираем
Промёрз я сегодня что-то... Пока шагал до дома, шаловливый весенний ветерок с Балтики до костей пробрал. Коварная весна в Питере, ветреная. В смысле — непостоянная, переменчивая.
Это относится и к питерской погоде вообще. В любое время года. Знаете, как определить приезжего на многолюдном Невском проспекте летним, жарким, солнечным днём? Очень просто: когда ни с того, ни с сего вдруг хлынет ливень, у него единственного не окажется зонта. Потому как, даже если по телевизору обещали ясную погоду, настоящий житель северной столицы без зонта на улицу не выйдет. Пусть всего-то до булочной через дорогу добежать. Как в той рекламе: «А что? А вдруг?..» Такой вот климат...
Но речь пойдёт не о погоде.
Просто промёрз я. И захотелось горячительного за ужином принять. Водка, она, конечно, под борщ лучше бы пошла... Но, «за неимением гербовой, пишем на простой». Что там у нас в баре? «Bushmills» десятилетний? Тоже неплохо. Хотя, виски — не мой это напиток, в отношении него у меня плебейский вкус. Почему-то Bourbon больше всего нравится. Может, из детства: «...Он плеснул в стакан бурбона на два пальца...» Пытливый ум неискушённого подростка никак не мог понять, зачем надо лить виски на пальцы. У нас обычно их использовали совсем в других случаях. Дикость какая-то... А что хочешь? Дикий Запад!
Но речь пойдёт не об Америке. Просто я название позаимствовал у любимого О. Генри. Причём, в третий раз. Уж очень оно мне нравится. Как и сам рассказ. Да и новелла в советском фильме «Деловые люди». Первый раз использовал для стихотворения, ещё в армии. Второй — в институте, для сценария. Третий —вот сейчас, для воспоминаний. Почему вдруг в них ударился? С сестрёнкой по телефону поговорил, пообещал приехать на мамин день рожденья. Собственно, звонил я по дороге домой, затянулась беседа, постоял у парадной, промёрз, выпил ирландской «огненной воды», потеплело, захорошело, вспомнилось...
...Танька, сестра Шурки, моего друга, с раннего детства мечтала стать врачом. Она среди нас была самой старшей и по праву считалась главной. По её желанию мы играли «спектакли» на стихи Джанни Родари, исполняли «живую песенку» про юного барабанщика. И, конечно, играли во «врача». Танька делала это так увлечённо, что заразила своей мечтой мою сестрёнку, самую младшую в нашей компании. Ленка считала большой честью для себя «ассистировать» доктору Тане. Вроде, как медицинская сестра.
Мы пролетали по детству, как на самокате, или, что нам было ближе, как на санках с горы. И вот уже Татьяна всерьёз начинает готовиться к осуществлению своей детской мечты. А мы... Мы никак не могли определиться, кем мы хотим быть. Нас кидало от лётчиков до криминалистов. Да и вообще, стоит ли думать о будущем, если вчера мы нашли в сопках парашют от сигнальной ракеты, и теперь Шурка упорно старается влезть на крышу сарая, чтобы запустить его оттуда. Я жду внизу, чтобы ловить, Таня что-то умное читает на завалинке.
Кирзовые сапоги – не лучшая обувь для «альпинизма». Шурка срывается – и на наших глазах летит с высоты метров трёх спиной на кол, вбитый в землю, такой вот «отбойник» для сарайной двери. Мы не успеваем испугаться, как он «шмякается» об землю, кол проходит в подмышку, словно градусник. Но со стороны сцена из фильма «Даки», когда лучшего воина сбрасывают в священный овраг на острые пики. «Доктор» Таня вскрикивает и бежит к брату.
Шурка, ошалевший от удара, вскакивает, хватает топор и со злости обухом собирается вбить неповинный кол. Неуклюжий взмах... И удивленный друг мой, замерев на мгновение, выдёргивает лезвие топора... из своей головы. Конечно, замах был так себе, не с плеча. Но кожу топор рассёк, кровь потекла из-под чёлки на лоб тоненькой струйкой. Татьяна охнула, но нашла в себе силы сбегать за бинтом и йодом. Её руки так дрожали, что ампула хрустнула и весь йод вылился на пострадавшую голову вперемешку с мелкими осколками стекла. Так и забинтовали.
Расстроенная Татьяна ушла в дом, а мы продолжили запуск. Теперь Шурка был умнее: сменил «кирзу» на кеды. Я его ещё и страховал снизу. Всё у нас получилось! Парашют весело поплыл вдоль кладовок, перелетел штабель досок и… исчез. Пришлось срочно кинуться на поиски. Вот в этой-то спешке Шурка не заметил доску с гвоздём... Были бы на нём сапоги! А тут ржавое железо прошло сквозь подошву китайских спортивных тапочек, словно вертел — сквозь кусочек свинины. Мой приятель взвыл, как сейчас сказали бы, не по-детски, и завалился на многострадальную спину. Я выдернул доску с гвоздём, на всякий случай наступил сапогом, согнул гвоздь и подставил плечо другу. Доковыляли до их дома, Шурка снял обувь и носки; кровь неслабо так текла из проколотой подошвы. Я притащил таз, налил воды, и пострадавший уже в третий раз, стал мыть ногу перед тем, как её забинтовать. Я, стоя на коленях, помогал ему. Вода быстро окрасилась кровью...
Тут за моей спиной что-то прошуршало, будто рухнул на бок мешок картошки. Мы посмотрели в сторону двери: на пороге, подогнув неловко колени и привалившись к косяку, сидела, или скорее лежала, «доктор» Таня. Ей издалека показалось, что брат сидит с ногами в тазу, полном крови. Вынести этого зрелища она уже не смогла.
За какой-то час брат поставил крест на мечте своей сестры. Таня носила после университета белый халат, но стала она химиком.
Так мы выбираем дороги... Или они выбирают нас... Или их выбирают за нас... Не знаю...
А моя сестрица стала медицинской сестрой...
