Бывают на свете параллели и удивительные совпадения. Примеров тому, кстати, немало, и в мировой литературе тоже, но я не стану приводить их, ибо прекрасный такой пример – перед нами.
Жил-был один человек. Он жил, любил, радовался и огорчался. Занимался наукой, одно время даже заведовал обсерваторией. Иногда писал стихи. Впрочем, стихи тогда писали все, так что это никого не удивляло.
Удивились люди тысячу лет спустя, когда нашли его рукописи. Оказалось: стихи не устарели! Множество имён забыто, множество строк кануло в Лету, а слова Хайяма сегодня звучат даже сильнее, наверное, чем тысячу лет назад. Сейчас, когда суеты и шума в мире стало гораздо больше, каждая крупица поэзии – на вес золота. Тем более, когда стихи такие счастливые и радостные. Нет, жизнь Хайяма не была полна одними только радостями. Но ведь настоящая жизнь поэта – в его стихах.
И вот однажды с Хайямом встретился другой человек, пусть и тысячу лет спустя. Знаете, это даже странно: целые народы читали стихи Хайяма, и от этого ничего удивительного не происходило. Удивительное произошло с Элеонорой Булгаковой. Два поэта нашли друг друга. Я же говорил, что такое бывает, хотя и редко. И какая разница, в каком веке это произошло или в какой стране!
Элеонора Булгакова не стилизует свои стихи под рубайят. Это, кстати, не так уж трудно было бы сделать даже первокурснику Московского Литинститута или просто образованному человеку. Она р а з г о в а р и в а е т с Хайямом, оживлённо и увлечённо беседует с ним, откликаясь на каждое его слово – в его темпе и ритме, в его духе. Ритм, кстати, не везде соблюдён, но главное – всё-таки дух. Они поняли друг друга. Их объединяет дух поэтического ощущения жизни. Дух тех самых счастья и радости, которые присутствуют в строках каждого настоящего поэта.
автор ряда книг, в т.ч. по индийской астрологии,
ОТ АВТОРА:
«НЕЧАЯННЫЕ ПАРАЛЛЕЛИ», или «ПЕРЕКЛИЧКА И МНОГОГОЛОСЬЕ»
Много лет назад, а если точнее, то в 1971 году, я выписывала журнал «Иностранная литература», и, кажется, в третьем номере было всего несколько страничек рубаи Омара Хайяма в переводе Германа Плисецкого. Потрясение было так велико, что они запомнились почти все.
Трёх страничек мне показалось мало, и однажды, будучи туристкой в Бухаре, в Фергане или в Самарканде, я сообразила зайти в какую-то случайную библиотеку и спросила, есть ли у них Хайям. Получив утвердительный ответ и предупредив, что книгу «потеряю», я записалась в библиотеку и уплатила штраф. Копейки.
Каково же было моё разочарование, когда в предвкушении чуда, забравшись на верхнюю полку своего туристического поезда, который четверо суток тащился в Харьков, я не узнавала полюбившегося Хайяма! Впервые я поняла, что значит перевод: не возникало прежний эмоций, вибраций, не задевали сердца мучительные раздумья поэта, но дома, на своих книжных полках, журнала с переводом Германа Плисецкого уже не нашла. Пропажу я обнаружила не сразу: в печально известных 90-х, как оказалось, зять сдавал макулатуру (это к извечной проблеме отношений «зять и тёща»)...
В мае 2011 г. Елена Дербилова, поэтесса, известная харьковская художница и, в недавнем прошлом, педагог-шрифтовик Харьковской Государственной Академии дизайна и искусств, оформившая книги прозы и поэзии Омара Хайяма (в издательстве «Фолио», г. Харьков), подарила мне томик «Рубайат», издательство «Эксмо», 2009 г., в классическом переводе Германа Плисецкого. Было такое счастливое состояние, что как-то даже неловко, и хотелось им поделиться. Мало того, что ко мне вернулись любимые строчки и всё стало на место, так ведь ещё и рубаи – не несколько страничек в журнале, а 450! И вот тут началось...
Во-первых, я узнала, что Герман Борисович Плисецкий родился и вырос в Москве, на Чистых прудах, где студенткой я бегала от метро Кировская до Подсосенского переулка в свой инженерно-экономический институт. От этого Г. Плисецкий стал мне ещё ближе и дороже, ведь мы вполне могли встретиться на бульваре, оказаться где-нибудь рядом на скамеечке или у воды (тогда ещё не был убит подростками доверчивый лебедь Борька).
Во-вторых, было удивительно приятно, что Герман Борисович дружил и состоял в переписке с Владимиром Рецептером, моим любимым ленинградским актёром и поэтом, которого я и видела-то в Москве всего единожды, когда в Концертном зале им. П.И. Чайковского он читал Гамлета, один во всех лицах. Обитый красным бархатом пуфик, шпага, чёрный свитерок – вот и весь его реквизит, но запомнилось на всю жизнь. Такое искусство, что никакой искусственности!
В-третьих, прочитав «Послесловие» составителя «Рубайата» – сына переводчика, Дмитрия Германовича Плисецкого, – я узнала про скорбную дату ухода Германа Борисовича – 2.12.1992 г. Только «нашла» (я имею в виду подарок Елены Дербиловой) – и тут же «потеряла»...
Читая рубайат Омара Хайяма, я поражалась, насколько актуальна каждая его мысль спустя тысячелетие. Царь философов, учёный, врач, математик, астроном, поэт – так его называли и современники, и во все последующие века. «Ну не может быть, чтобы такой могучий ум (не мозг, а именно – ум!) был в природе и исчез бесследно, – думала я. – Хоть бы знак какой подал...»
Утром, проснувшись, я вдруг осознала, что во сне, склонившись в какой-то глубокий глиняный кувшин, держась левой рукой за его широкий край, правой ладонью тщательно налепливала к внутренней его стенке лепёшки. Ещё вспомнила, что, распрямившись, протягивала на раскрытой ладони готовую лепешку с рыжими островками подпалинок и удивлялась, что не обжигаюсь.
В следующие несколько суток происходил «Диалог», который так же неожиданно прекратился, как и возник. Почти без правок. Это и было то счастливое состояние «опьяненья», о котором говорит нам Хайям. Ведь если учесть, сколько открытий сделал он во всех областях знаний, то пребывал он в состоянии озарения довольно часто.
У меня просто не было другого выхода, как занести «Диалог» в компьютер, и теперь он «требует» выхода...
Сегодня, когда у меня выпущено столько книг, когда меня трогают за рукав воспитатели в детском саду и говорят: «Надо же – живой писатель!», когда дети спрашивают: «А Вы с Пушкиным дружите?» – «Конечно!» – отвечаю я и отдаю себе отчёт в том, что даже не задумывалась: жив ли переводчик Хайяма? Мне ведь тоже казалось, что он где-то там... во временном отрезке недалеко от Хайяма, а он – мой современник, почти ровесник! Можно было сказать ему свои благодарные восторженные слова, их ведь так не хватает творческим людям (вот тут я не права: всем людям их не хватает).
Зато я порадовалась тому, как составитель сборника – сын переводчика – не только бережно сохранил для нас работы отца, но и так же трепетно «цитирует» его чувства: «Я очень люблю представить себя другим поэтом, побывать в его шкуре... Мировую поэзию ощущаю как перекличку, многоголосье, – приводит сын строчки из его писем. – Стихи я начал писать рано, лет в шесть, то есть в 1937-м. Вижу в этом нечто символическое: расстрел не расстрел, но пожизненное заключение...» Он не жаловался, он о-соз-на-вал призвание, своё предназначенье. Как же нам повезло, что был у нас такой «узник совести»!
А я родилась в этом злосчастном году. Казалось бы, ну и что из этого? Не знаю, тоже ведь какой-то знак судьбы.
Простите мне некоторую вольность, но я так счастлива, что мы снова вместе – Хайям, переводчик Г. Плисецкий и я, благодарный читатель. Стихи самого Германа Плисецкого были недоступны нашему поколению, не знавшему компьютера. Только теперь известно, что после неоднократного «приглашения» к объяснению по поводу поэмы «Труба», посвящённой памяти многочисленных жертв в день похорон того, кто и при жизни приносил многомиллионные жертвоприношения, поэт был вынужден «уйти в переводы».
Вот такие «нечаянные параллели», или, как сказал Герман Плисецкий, «перекличка и многоголосье»...
В этой жизни дано ль было встретиться нам?
Пробежали века, пока Герман Плисецкий
Перевел твои мудрые мысли, Хайям!
Что, Хайям, ты, похоже, в рубашке родился,
Тыща лет (и всего-то!), а как «раскрутился»!
Это Герман Плисецкий... «ушёл в переводы».
Поддержи его там... чтобы не заблудился...
ЭЛЕОНОРА БУЛГАКОВА
