Два голоса

– Голос у тебя какой?

– Золотой!

– Значит, в студеных ручьях он намыт?

– В ручьях, мой князь, в ручьях.

В ручьях, чья вода не кипит,

Потому что густа от песка,

Потому что уста не промолвят: «Ах»,

Если самородок блеснет в руках,

Потому что, хотя вода ничья,

Но золото, оно всегда впопыхах

И целит в самую середину виска.

Вот он какой,

Голос мой золотой.

– Значит, тебе дано

Петь на пирах царево вино,

И возноситься под купола,

И под куполами парить,

И снисходить на наши сердца…

Царь вино допьёт до конца

И усы оботрет, на которых висит

Винных капель блестящая нить.

Скажет: «Вино я выпил до дна,

А голос этот еще звенит.

И разве моя вина,

Что певца я повелеваю казнить?

Видно, царицу мою он хотел соблазнить.

Слишком голос его медовый, густой,

Голос его золотой».

– А твой голос, бедняжка,

Твой, побродяжка?

– Князь, голос мой бедный.

Медный.

Из подаяний плющился он:

Из копеечек – медных змеечек,

Что так и текут из кармана вон:

Там – за хлебушек, там – за винцо.

Там – за проход, за провоз, за пролёт.

Там – мытарю, чтобы зажмурился малость…

Так себе голосок, мой князь, говнецо.

За душу не берет.

Разве что вызывает жалось.

– Значит, быть тебе у царевых трудов!

– Я готов!

– Ну, а как бы ты, сволочь, хотел?

Или не знаешь, что тебе пред страхом реветь –

Перед тем, как полкам на погибель идти?

Знай, то – твой удел,

Потому, что ты медь,

Потому что другого нам не найти,

Кто бы так громко ревел.

И царь возлюбит твой громкий рев.

– Я готов.

Так и свершилось. А из голосов

Чаши наделали:

Из меди – для шутов и для псов,

Чтобы знали место кормления,

И под ногами не путались,

И понапрасну не бегали.

А из золота

Был уринник отлит для полюбовницы царской,

Чтобы знали: царь на золоте ест и спит

И слуг своих не обносит лаской.

Стих два голоса