Крым в судьбах писателей. Крым служил местом притяжения как особое, не только по своей природе, но и по культуре, место духовного и душевного отдыха для многих писателей и поэтов. Мандельштам мечтает о горном Крыме в стихотворении «Разрывы круглых бухт…». Как позже и Грин, Мандельштам в Коктебеле не ужился с Волошиным. Грин не принимал эстетику Серебряного века, доживавшую последние дни под жгучим крымским солнцем. Крым, этот маленький обломок великой средиземноморской культуры, стал местом внутренней эмиграции Александра Грина и Максимилиана Волошина.Крым служил местом притяжения как особое, не только по своей природе, но и по культуре, место духовного и душевного отдыха для многих творческих личностей.
Впервые Мандельштам попал в Коктебель в 1916 г., где познакомился с Ольгой Ваксель, которой посвятил несколько стихов уже в 20-е годы.
В Воронеже («Воронеж – блажь, Воронеж – ворон, нож…») Мандельштам делает попытку как-то примириться с новым временем. Он пишет о колхозах, называет себя большевиком, вспоминает Сталина и комсомол, но все это звучит карикатурно-неубедительно.
Наглей комсомольской ячейки.
И грозное баюшки-баю
Колхозному баю пою.
Мандельштам не любил «курву Москву», но признавал старый Петербург, самый европейский город России, и стремился в Крым – символ средиземноморской культуры.
Я возвратился, нет – читай, насильно
Был возвращен в буддийскую Москву.
(Скорее «азийскую». – Ю.Б.).
К советскому Петербургу-Ленинграду у него отношение уже совсем другое.
Помоги, Господь, эту ночь прожить,
Я за жизнь боюсь, за твою рабу…
В Петербурге жить – словно спать в гробу.
Традиции культуры для него не прерывались никогда – европейский мир и европейская культура родились в Средиземноморье. Как ни странно, но подобное постоянное обращение к европейской теме, к общеевропейской культуре мы встречаем в, казалось бы, образцово-советском Миколе Бажане, которое делало его творчество в чем-то нам, тогдашним, непонятным.
В степном, равнинном Воронеже во время «полуукраинского лета, где звучит украинская мова», Мандельштам мечтает о горном Крыме в стихотворении «Разрывы круглых бухт…»:
Я через своды степные
Тянулся в каменистый Крым.
Мандельштам снова и снова возвращается к своей несовременности, несвоевременности:
Нет, никогда ничей я не был современник,
Мне не с руки почет такой.
С тоской Мандельштам пишет:
А стены проклятые тонки,
И некуда больше бежать,
И я, как дурак на гребенке,
Обязан кому-то играть.
Власть отвратительна, как руки брадобрея.
Ну, что же, если нам не выпали другие,
Давайте с веком вековать.
Как позже и Грин, Мандельштам в Коктебеле в 1920-м году не ужился с Волошиным.
Но в 1921 г. Мандельштамы опять отдыхали в Старом Крыму. Именно Волошин и Вересаев благодаря полковнику Цыбульскому освободили Мандельштама из врангелевской контрразведки. Освобождению из тюрьмы посвящены его стихи «Возвращение» и «Брама», написанные в Феодосии.
«Я завидую вашей свободе. Для меня вы новый Хлебников. И такой же чужой», – писал Мандельштаму Пастернак в начале 1930-х годов. Н.И. Ходжает пишет о близости мандельштамовского «А небо будущим беременно» к «социально-утопической» поэме Хлебникова «Людомир».
Мандельштамовское «Нет, никогда ничей я не был современник» подходит к Грину едва не больше, чем к самому Мандельштаму», – писали исследователи творчества писателя.
Кричащее несовпадение Грина с эпохой и ее людьми пытался отразить Паустовский в романе «Черное море»: «Он выпал из своего времени».
«Эпоха мчится мимо меня. Я не нужен ей – такой, как я есть. А другим я быть не могу. И не хочу», – писал Грин.
В стихах памяти Андрея Белого есть фраза «Веком гонимый взашей», которую можно отнести как к самому автору, Мандельштаму, так и к Грину.
Когда у Мандельштама возник конфликт с одним из переводчиков «Тина Уленшпигеля», в заседаний конфликтной комиссии 10 июня 1925 года участвовал и А. Грин.
Автор биографии Грина в ЖЗЛ Л. Варламов часто вспоминает Мандельштама и сравнивает его с Грином. Была у этнического поляка Грина Гриневского и родившегося в Варшаве Мандельштама, видимо, еще и эта точка соприкосновения.
Грин советуется с Волошиным по поводу переезда в Крым. 10 мая 1924 г. они с женой переезжают в Феодосию, там общаются с К. Паустовским, М. Пришвиным, позже – с В.В. Вересаевым и М.А. Булгаковым. Ранее, в 1922–23 годах М. Пришвин был соседом Мандельштама по Дому Герцена в Москве.
Крым, этот маленький обломок великой средиземноморской культуры, стал местом внутренней эмиграции Александра Грина и Максимилиана Волошина. Недаром Волошин называл Феодосию своей юности южно-итальянским захолустьем.
И А. Грин, и М. Волошин больше всего ценили свободу, в том числе свободу творчества. Но характеры у них были совершенно разные. Коммуникабельный и добродушный Волошин – мастер компромисса во всем, кроме творчества, и неразговорчивый, неуступчивый и конфликтный Грин. Грин не принимал эстетику Серебряного века, доживавшую последние дни под жгучим крымским солнцем. Волошин же наоборот – видел в Киммерии остатки древней культуры, которую утрачивала Европа, погрязшая в материальном:
О дух Европы,
Древней и далекой,
Не нынешней,
До ужаса земной,
А той высокой,
Что стремилась к солнцу
Всей готикой
И храмов и церквей.
Когда в самом начале 1930-х годов А. Грин пешком из Старого Крыма через горы пришел в Коктебель к Волошину, общего языка они не нашли.
90-летняя Мария Степановна с пылом пристрастия воскрешала проделки А.С. Грина в ее доме (Н. Тарасенко «Дом Грина», с.17). «Грина я считаю трусом, черносотенцем высшей мерки. Он ханжа был, ханжа…». «Что ты носишься с этим прихвостнем?» – говорила она Волошину. «Марина, как можно! Грин рафинированный. Грин – романтик» (Волошина М.С. «О Максе, о Коктебеле, о себе». М.: Феодосия, 2003, с. 215).
После смерти Грина его вдова Нина Николаевна в 1933 г. пыталась в Москве издать книгу его рассказов. Мандельштамы поддерживали дружеские отношения с ней, жившей у них, в Доме Герцена, зимой 1932–33 годов, и, как пишет Н.Н. Грин, «подкармливали» ее. В свою очередь, она пригласила их к себе. Они гостили в Старом Крыму в мае 1933 года. Причем, им, в связи с голодом в Украине, пришлось на месяц брать с собой еду.
Холодная весна. Голодный Старый Крым…
И тени страшные Украины, Кубани.
Эти слова могут относиться также и к голоду 1921 г. Это стихотворение, как и стихи о Сталине «Мы живем под собою не чуя страны», фигурировали как антисоветские и клеветнические в деле Мандельштама.
Там же был написан «Данте», хотя начало этой истории – в Коктебеле, где Мандельштам «одолжил» две книги Данте у Волошина.
Михаил Булгаков вместе со своей второй женой Л.Е. Белозерской за восемь лет совместной жизни трижды ездил в Крым. Они отдыхали в Коктебеле, Мисхоре и Судаке, а попутно заглядывали в Алупку, Феодосию, Ялту, Севастополь. Первый раз это было с 12 июня по 7 июля 1925 г., тогда к Волошину пешком из Феодосии приходил А. Грин с женой и выразил желание познакомиться с Булгаковым. Вот как его описывает Любовь Евгеньевна: «Передо мной писатель-колдун, творчество которого напоено ароматом далеких фантастических стран. Явление вообще в нашей оседлой литературе заманчивое и редкое… Мы пошли проводить эту пару. Они уходили рано, так как шли пешком. На прощанье Александр Степанович улыбнулся своей хорошей улыбкой и пригласил к себе в гости… Но так мы и уехали, не повидав вторично Грина (о чем жалею до сих пор)… Яд волошинской любви к Коктебелю постепенно и незаметно отравлял меня». Она сожалела, что второй раз Грин посетил Волошина уже после их отъезда. Михаил Афанасьевич, наоборот, не оценил Крым. Он писал: «Крым, как всегда, противненький».
Еще несколько слов о пребывании О. Мандельштама в Коктебеле. Первый раз он там появился в 1915 году. Отдыхал в обществе А. Н. Толстого, Н. В. Крандиевской, С. Я. Парнок, сестер Цветаевых, а Максимилиан был в это время в Париже. Так что познакомились они только в следующем году.
Начиная с октября 1919 года, почти год Мандельштам прожил в Крыму. Это было время голода, холода и выживания. Довелось ему потрудится и на виноградниках, и вид он, по воспоминаниям, имел весьма жалкий. В конце концов Мандельштам умудрился поссорится с Волошиным, что не помешало последнему спасти его от врангелевской контрразведки.
В 1933 году Мандельштам последний раз навестил Коктебель. Перед этим он месяц провел в Старом Крыму, где написал «Холодная весна. Голодный Старый Крым».
Много общего в творчестве Михаила Булгакова и Осипа Мандельштама. Оба не принимали серую прозу реализма-натурализма. Оба любили яркие, сочные солнечные детали, сюжеты, характеры. Они любили «истинно-небывалое», для обоих характерна тема полета свободной личности. Своеобразным ответом на смерть Блока и Гумилева становится роман «Блистающий мир». В. Катаев утверждает, что после публикации этого романа у Булгакова впервые возникает замысел «Мастера и Маргариты». Оба показывают тщетность усилий разума, стремящегося понять «Ничто, давшее Все». Оба отрицают вульгарный прагматизм. А. Грин пишет о прозрачной дороге, которая «эфирнее самого воздуха, льется голубым путем». Именно такой дорогой заканчивается жизненный путь Мастера.
В 1932 г., после смерти обоих художников-отшельников, А. Грина и М. Волошина, М. Булгаков, освободившись от всяких иллюзий «компромисса», начинает работу над новой редакцией своего романа.
2021–2022 гг.
Не забывайте делиться материалами в социальных сетях!
