Западный буддизм как религия. Глава из бесконечного романа "Рыбы". Однажды я был на лекции одного известного западного буддиста. Лекция называлась: «Буддизм – религия радости!». У буддиста была буддийская улыбка.
«РЫБЫ»
(записки на ходу)
Однажды я был на лекции одного известного западного буддиста. Имя здесь приводить не обязательно. Лекция проходила в просторном конференц-зале университета моего родного города. Вход на лекцию стоил 5 монет местной валюты. Ни название города, ни название валюты сейчас уже знать не обязательно. Суть в другом.
Лекция называлась: «Буддизм – религия радости!»
И, действительно, буддист был очень радостным. Был большим и сильным, с глубоким голосом, умной лысой головой и прозорливыми очками на добром лице. Разумеется, у буддиста была специфическая очаровательная буддийская улыбка.
Зал был заполнен на треть желающими приобщиться к дармовой радости лектора.
Сам лектор расположился на небольшой сцене, где возвышался над всеми. Он сидел почти в позе лотоса, окружённый всем необходимым: курящимися ароматами, цветами, ещё чем-то соответствующим, и, конечно, была здесь фотография его любимого гуру.
… Сейчас, когда война, не утихающая ни на миг во вселенной, переместилась в моё земное отечество и вспыхнула бессовестным прожорливым вулканом, когда лгут и жрецы, и вожди, что, впрочем, обыкновенно, кажется, я не должен рассказывать о большом буддисте.
После прокатившихся жутких роликов живого видео, с колесниц и дронов которых каплет человеческая (и не только) кровь, во мне воскрес искажённый голос Хлебникова. Сквозь овальное бо-бэ-о-би-ческое лицо Велемира транслируется рык неумолимой волчицы: «Я тело юноши ем!» И мне становится страшно.
И я боюсь признаться себе, что понимаю, что происходит. И я не хочу понимать своё понимание. Но ничего не получается.
И вот уже не удивляюсь тому, что вижу, как на щетинистом черепе Аурелиано Буэндиа шевелится осэледэць Ивана Сирка.
А война просто переползает с места на место. Лёд Мелькиадеса не тает, магниты превращаются в плинфу, а смысл слов исчезает не только в Макондо.
И Каин, которому не верят не только в Харькове, глупо плачет и глупо говорит: «Просто так вышло…»
И я не верю ни одному слову, кроме тишины. И здесь, где в ладонях непостижимой воли и ласки Божией я плачу на берегу океана, я говорю о большом буддисте, а не о большом брате.
Сегодня мне стыдно продолжать. Ночью, когда я полуплакал-полуспал, во мне прополз нечистый вульгарный сон. Я не оказал никакого сопротивления. Его липкое предательство до сих пор плещется на перроне ни в чём не повинного утра. О нём неприлично говорить. Ложный стыд рисует будущую брезгливую физиономию духовника. В таком состоянии я обычно ничего не пишу. Хотя были, конечно, исключения. И вот сегодня одно из них. Простите.
Истории пишутся, но ни одна из них не правдива. Всё прошло через сито человеческого ума. А мы знаем, чей он друг.
Я не согласен ни с одним из них. Ни с большим буддистом, ни с большим братом. И я тоже не знаю, когда мне страшно, сколько на руке пальцев…
Моё счастье состоит в том, что я всё-таки могу погрузить свою кипящую совесть в бездонную прохладу океана.
Плачьте, мои руки, плачьте, мои глаза, плачьте, одежды и маски, плачьте, старые волосы, плачьте во мне все и во всех комнатах лабиринта моего раненного пространства…
Иногда молчание, действительно, тяжело для сердца, и я вспоминаю и говорю…
Большой буддист (я до сих пор не решил, как писать: большой буддист или Большой Буддист? Или БОЛЬШОЙ БУДДИСТ? Но то, что большой брат надо писать: большой брат, – это ясно)... Большой буддист говорил очень много, но так мелодично звучал его органичный голос, что, слушая переводчика, находящегося так же на сцене, чуть ниже лектора, в скромном отдалении и почти незаметного, казалось, что именно сам буддист говорит с нами на понятном для нас, родном языке.
Лектор охватил своей речью почти всю мировую культуру. Прозвучали имена известных религиозных учителей, учёных, писателей, мыслителей, мистиков и поэтов. Перед нами раскрылся грандиозный ландшафт человеческого духа, в котором вдохновенно двигались, снисходили и восходили ангелы, вспыхивали озарения в героических умах и сердцах человеческих.
Буддист произвёл сильное впечатление. Он казался настоящим интеллектуалом, каковым, наверное, и был в определённом смысле.
Слушатели превратились в бандерлогов, готовых нырнуть в бездонную пасть медитации, в которую и приглашал погрузиться виртуозный Каа.
Жёлто-оранжевый змей радостно улыбался.
И вдруг меня осенило, как принято говорить, избегая витиеватости.
Я встал и, глядя прямо в гипнотические очки большого буддиста, сказал:
– Достопочтенный, Вы очень достойный лектор. И мы Вам признательны. Мы многое сейчас услышали и многое вспомнили, и даже многое узнали. Вы освежили нашу память. И мы благодарны. Но позвольте заметить, – обратился я к большому буддисту. (Так, наверное, я не говорил, не тот стиль, так теперь никто не говорит, да и что с того, у меня сейчас иначе и не получается, так уж пусть будет, как будет, то есть, как есть. Да что это со мной, ангелы мои, где это вы, куда вы смотрите? Суть то в другом… Простите, короче, смысл был таков, и неважно, как я говорил.) – Вы назвали свою лекцию: «Буддизм – религия радости!». Не так ли?
Очки мигнули.
– А раз так! – продолжал я, – всем известно, что буддизм – это никакая не религия. Не так ли?
Очки снова мигнули.
О, как мне захотелось услышать непроизнесенный вопрос зала: «А что это такое? Что это такое буддизм?»
Но зал оставался безмолвным.
Ум же мой, как бы услышав вдохновенный вопрос, уверенно солировал:
– Так вот что это! Буддизм – это практика! Духовная практика и никакая не религия.
– Как это прекрасно! Какая свобода! – словно сладкий ветерок, пролетел в сомнамбулическом воздухе лёгкий девический голосок.
Удав соглашался, плавно раскачиваясь в облаке добродушного молчания.
– А религия? Религия – это другое! – истекало из моего сердца спасительное вещание. – У религии есть Бог! Религии нужен Бог! Совершенно необходим! Религия – это связь, а лучше сказать, восстановление связи.
Помните, что такое «лига»? Это же связь, дужка над бегущими нотками! Как вокализ на один выдох, как литая мелодия на один смычок! – И так далее, и в таком роде я говорил, говорил, говорил…
...Согласен, скучно получилось, как-то по-школярски. Но переписывать моё семинарское выступление нет никакого вдохновения.
Кстати, говорил я или нет, но буддист оказался европейцем, и в нём ещё бродили викинги.
Поэтому (почему именно поэтому?) я принимаю решение называть большого буддиста и, следовательно, писать так: «Большой Буддист»! Пусть у него будет имя и фамилия. Насчёт большого брата я уже сказал. Пока ничего не меняю. Разве что напомню: ни с одним, ни с другим я не согласен.
…Сейчас, когда я почти спокоен, здесь у безмятежного лона тихого Атлантического океана, и я почти улыбаюсь, несмотря на перманентную боль, происходящую от разрыва человеческой ткани моего страдающего земного отечества, я вижу то прошлое, в котором скользит маревом университетский зал, скромно заселённый студенческими обезьяньими личиками, над которыми витает большой жёлтый дракон, и мне кажется (это предложение слишком длинное, я включил не ту скорость, ну да ладно), кажется, всё то, прошедшее, волшебной и безобидной сказкой. Хотя это, конечно, не так.
И там совершались большие ошибки и случались опасные вещи.
Люди сходили с ума, проваливались во мрак, сводили счёты с жизнью, на них падали кирпичи, и на них наезжали машины – всё это было, конечно. Но то, что происходит сейчас, несравненно хуже.
Хуже и страшнее!
Костюмы на жертвенном балу пропитались кровью, в воздухе смердит жареным, змеи облачаются в ризы, и светотехник предпочитает багровые тона. И это не декорации. Это то, что материалисты называют реальностью.
(Довольно. Закрываю глаза и возвращаюсь к миссии.)
И вот я слышу, как высокий человек в черной рясе с небольшой и ещё не седой бородкой, иногда немного заикаясь, говорит сквозь запахи курящихся индийский благовоний, обращаясь к убаюканный публике:
– Итак, религия, «ре-лига», – он разрывает слово для ясности понимания и продолжает. – Религия – это восстановление связи. Но какой связи? Кого и с кем?
… в воздухе проплыла тонким видением фреска Микеланджело, тоскующие пальчики, потом тихо и глубоко звучащее, убегающее искусство Баха, затем почему-то восьмиугольная башня мозарабского храма и, наконец, тёмный серебряный Потир…
Не знаю, видел ли кто это, кроме меня.
– В религии мы молимся, обращаемся к Богу, мы скучаем по Нему, – в душе моей уже текло диминуэндо, и я заканчивал, – а в буддизме что? По ком скучать? По кому звонить? Бога нет. Какая уж здесь может быть радость...
В тишине зала стало слышно, как невидимый удав ползёт незнамо куда и вдруг снова проявляется Большим Буддистом, задумчиво сидящим на сцене среди полупрозрачно клубящихся ароматов и ритуальных цветов.
– Да, – спокойно прозвучал глубоководный голос буддиста, – но Вы не совсем правы, наш дорогой батюшка.
Так просто он назвал меня «наш батюшка», так фамильярно включил в свой оккультный союз. И странно, но я не успел заметить, как он, этот Большой Буддист, оказался прямо передо мной и обнял своими могучими руками за плечи, прижал к груди, и я с ужасом ощутил огромную силу его объятий. Большой Буддист был действительно большим, и внутри он был намного больше, чем казался снаружи. Я ощутил это так, словно меня накрыла густая океаническая волна.
– Почему же, – продолжал лысый, безбородый Нептун, – и у нас есть боги. Мы их встречаем в лабиринтах медитации. Но лучше с ними не общаться. Они могут вести себя непредсказуемо дико.
– Понимаю, – сказал я, – в нашей школе мы называем их просто – бесы! Или демоны.
Оранжевый Нептун отпустил меня.
Белые тюлевые занавески нежно вздохнули на приоткрытых окнах. Там, за бортом университета, был штиль.
– Пора домой, – подумал человек в чёрной рясе и обратился к расслабленной публике: – Теперь вы понимаете, с кем можете встретиться в своем увлекательном путешествии и что может случиться, чем может закончиться эта нечаянная радость? Искренне не советую экспериментировать.
Кажется, я говорил, что конференц-зал был довольно просторный, уютный, как на комфортабельном лайнере. Он был не заполнен, без аншлага, но всё же душ 80 пассажиров (люблю числа писать цифрами) находилось на его квазититаническом борту. Душ человеческих.
Чувствую усталость. Ищу помощи. Смотрю на волнистые крылья штор: они словно поддерживают меня. Я решаюсь уйти.
Приглашаю уйти всех, кто может услышать то, что я говорю: «Берег близко!»
Но уходят со мной только 12. И этого, может быть, достаточно…
Затем происходит то, чего мы уже не видим:
Большой буддист вспыхивает трансцендентальным вдохновением и, сияя лучами прелестной радости, как звёздная воронка чёрной дыры, всасывает неофитов в бездну медитации.
– О, как это интересно, как это увлекательно! – сладко простонала разноцветная девица в фенечках. Её птичья головка в радужных волосах откинулась назад и закатила глаза.
Не стесняюсь повторить, что этой финальной сцены мы уже не видели. Ибо ушли раньше.
P. S.
…и, слава Богу, что есть Маленький Вифлеем, Маленький Христос и Маленький Иордан…
02.06.2023 г.
