Тридцать тысяч времён

Ожидание наступившего тысячелетия.

Новые технологии во всём

и воровство особо крупных размеров.

Размолоченный реставрацией Город,

как барабан

брошенной стиральной машины.

Суть времени в трёх страстных фразах.

Замороченное существование

карамельной патоки в барабане.

Скорость перемещения между Парижем

и другими местами,

где нет феодализма в виде эксклюзива.

Авто! Дорогие запахи и авто.

Запахи изгаженных подъездов –

что припрятанные бородавки

на тонком лице.

И спесь! Спесь.

Спесь, круто замешанная на украденном

и на языческой беспечности

крайнего разврата.

Данность бесконечного и суетного,

страсти, обжигающей нёбо,

и пустопорожнего опыта

педерастизма, покрывающего тротуары,

стены разворованного Города.

Приход тысячелетия, гул чутких гуннов.

Поиск татарове на горизонтах,

как наступающий исход.

Гудящая стрела

с оперением жирной дрофы.

Вдох степной воздушной гущи,

как кокаин из стодолларовой бумажки.

Вязкий вкус во рту.

И овдовевшая мама, пишущая книгу

о несбережённом времени,

о детстве, сиротстве,

нищей пенсии за убитого отца,

лихой беспечности всех

и надежде на праздник будущего в конце.

Язык книги изыскан, тонок,

как и пульсирующая тоска,

из-за которой нет сил дойти до эпилога.

Суть времени стихи