Звездочёт

Елена, этот странный – там, в колодце –

не тень, не отраженье, не вода!

Поверь, он не был ими никогда,

хотя таится в них, а иногда,

вдруг осердившись, брызгами плюётся.

И ты одна по воду не ходи.

Он озорник, Елена. Он проказник.

И даже праздный день ему не в праздник,

пока, таясь, со дна не подглядит,

как дунет ветер в купол сарафана –

да так, что цветень вихрем зарябит

и темень сруба жаром опалит

звезда жены соседа Митрофана.

Как этот – там, в колодце – забурлит,

как захохочет – да срамно! да трубно!

Озлится Митрофан: «Прибраться трудно?!» –

и шерсть козла над срубом запалит.

А этот, что ни чёт, ни тень нечёта,

козла не терпит, ежели тот сед.

Скорей орать: «Прости ты мне, сосед,

шутейную оплошку звездочёта!»

Елена, ты не смейся: он и впрямь

в трубе колодца звёзды днём листает.

Неведомо: читает ли, считает,

поскольку сам молчит про то – упрям.

А Митрофан – как всякий человек

ядущий труд свой в хлебе и траве –

скитаний среди звёзд не уважает.

Но лоб почешет, посоображает –

и дух козла развеет в синеве.

И замолчат, угомонившись, оба.

Ты чувствуешь, как тот, в глуби, молчит?

Лишь родником старательно бренчит,

меняя воду в линзе телескопа.

А между тем – просторный вечер тает.

И вот в колодце вглубь уходит дно.

И Митрофан под яблони рядно

кладёт, ворча: «Все фрукты посшибает!»

И слушает – но ни гугу в ответ.

И смотрит, как грядут над миром звёзды,

как над трубою сруба чёрный воздух

посеребрил нездешний странный свет.

Елена, не мешай ему! Он – бдит,

взирая, как столбом пронзает вёрсты

кипящий свет – туннель из тьмы во звёзды;

и ждёт – со сладким холодом в груди.

Над ним кипят, светясь, метеориты,

летят жар-птицей вниз – да на беду

стучат по спелым яблокам в саду.

А Митрофан не терпит сей обиды.

До гнева за потраву разгорясь,

он мчится к срубу так, что дыху тесно,

и крышку бухает на свет небесный,

тем объявив приоритет на власть.

И внемлет с превосходством, как визжит

и плещется неведомое что-то.

«Открой!» – зовёт. Но Митрофан – с зевотой:

«Молчи, – сказал. – Наукой ты изжит».

Елена, ты не думай: он не дурень,

наш Митрофан. Он – просто человек,

сложивший мирозданье в голове,

дремля зимой под радио на стуле.

«Ты – опиум, религия! – с апломбом

провозгласил в бездумной простоте. –

Видение в безлюдной пустоте!

А свет... Не знаю. Может, светобомба?»

«Какая чушь? Что ты несёшь, вещун?

Где пустота?! Мы в самой гуще мира!

Но ты закрыл туннель в созвездье Лиры.

Открой, дурак! Я всё тебе прощу!»

«Поди ж ты! – восхитился Митрофан. –

Фантом, ничто, а знает постановки.

Под Бендера работает. Да ловко!

Но ничего, я тоже не профан».

«И не дурак! – вдруг рявкнул осердясь. –

И не торчу глазами под подолы!..»

«Шерше ля фам!» – пронесся вздох по долу.

А Митрофан на вздох – булыжник! – хрясь...

На том, Елена, можно завершить

сие повествование о чудном

событии в людском краю безлюдном,

где мы с тобой средь звёзд родились жить.

Поскольку тем и кончился контакт

сосуществующих цивилизаций...

Смотрю в колодец: солнечные «зайцы»

в нём скачут так же вроде – да не так.

Встал Митрофан. Пришёл с ведром – напиться.

Напился всласть. Полить надумал лук.

«Вишь, водяной примстился с похмелу.

Но я подсыпал перцу под полу.

А хороша без нечисти водица!»

Но ты, Елена, больше никогда –

ни в смутную, ни в ясную погоду –

не вздумай черпать из колодца воду.

В колодце этом – мёртвая вода.

Стихи водяной

«Дедушка водяной»

Рис. В. В. Владимирова