Рассказ о встрече после войны с руководителем подполья. Женское одиночество и неожиданная встреча. Виталий Шевченко.
Сто раз смотрела в зеркальце и видела там свой немного вздернутый носик, смуглое личико с редкими конопушками и не знала, что производит впечатление. Оказывается, ошибалась. Синий пламень её очей был неотразим. Но только надо их увидеть. А в обыденной, повседневной жизни он почти незаметен.
Так и текла, ни шатко ни валко, её жизнь без особых потрясений, от получки до аванса, как у многих.
И сегодня, в обычный субботний день, всё было заранее распланировано. Она только что приняла душ и собиралась готовить обед, как тут кто-то робко постучал в дверь.
Она выглянула в коридор и увидела незнакомого мужчину с дорожной сумкой в руках. Он растерянно смотрел на неё:
– Простите... а где соседи... не знаете?
– Нет, не знаю! – буркнула в ответ: выскочила из комнаты в бигудях и в домашнем выцветшем халатике выше колен и была рассержена, что её именно в таком виде увидели.
Захлопнула дверь, нашла платок, повязала голову и вспомнила, что соседей, Алёны с мужем, нет, уехали на выходные на дачу.
Вновь выглянула из комнаты – тот, с сумкой, нерешительно топтался в коридоре.
– Они уехали на дачу, – сказала она. – Вернутся в воскресенье вечером.
– Да-а? – расстроено протянул он.
– А вы кто? – в лоб спросила она, – Мишучков? – стараясь вспомнить фамилию, которую ей назвала Алёна.
– Нет, – обиженно ответил он, – Мищенко я. Их давний приятель.
– А-а, Мищенко, – утвердительно кивнула она, – да, да, мне Алёна говорила, – и добавила:
– Они оставили вам ключ, вон висит на гвозде.
И пошла на кухню готовить обед.
Где-то она его уже видела, но где? Наморщила лоб, припоминая, но так и не вспомнила.
На кухне возилась у газовой плитки соседка, тихая пенсионерка Анна Васильевна.
Так и жили все вместе в коммунальной квартире: Алёна с мужем, расхристанные художники, Васильевна, бывший бухгалтер, куковала одна на старости лет, да вот она, хоть и не старая, а тоже одинокая.
Здесь к ним заглянул этот самый Мишучков или Мишкин.
– Вы не подскажете, как проехать к ним на дачу? – спотыкаясь на каждом слове, спросил он и добавил: – Я их ждать здесь не могу. Завтра должен уехать.
– Вы у нас в городе раньше были? – вопросом на вопрос спросила она.
– Нет, первый раз, – ответил Мишкин или Мишуткин.
– Ну, тогда не найдёте! Их дача в конце Заречья. Надо знать, как туда добраться.
– Правда? – расстроился он.
Здесь вмешалась Васильевна:
– Ты б, Катюша, отвезла гостя. Надо ведь помочь!..
Она хотела было отказаться: с какой стати ехать на самый край города? Да, посмотрев на в конец раскисшего Мишуткина или Михайлевича, согласилась.
Вначале им повезло, пришлось даже подбежать к остановке – там ожидал их старый-престарый троллейбус, прошедший все сроки эксплуатации и державшийся только на честном слове начальника ГТТУ.
Он с натугой скрипел да пыхтел, на каждой остановке долго отстаиваясь и набираясь сил перед следующим броском.
Ехали молча, она с независимым видом смотрела в окно на знакомый городской пейзаж, а Михайлевич или Михайлиди искоса посматривал на неё, пытаясь найти какие-нибудь слова, чтобы заговорить с ней. Но так и не нашёл.
И с трамваем им повезло: стоял на перекрестке, поджидая спешащих домой пассажиров. Маленький какой-то, облезлый, похожий на трамвай времён войны. Даже сели на свободное место.
– Вы часто здесь бываете? – наконец спросил он, чтобы не молчать.
– Не-а, – ответила она, – иногда езжу к ним на дачу. Раз в год.
И посмотрела на этого невесть откуда взявшегося Михайлиди или Михайлеску. Тем своим особенным взглядом.
И поэтому он не рассердился, только тихо рассмеялся:
– Да запомните вы наконец мою фамилию или нет! Мищенко я. Мищенко. Обычная фамилия. С ХVІІ века известная.
В вагоне все почему-то сидели в фуфайках. И мужчины и женщины. Она не успела обратить на это внимание своего спутника, как вагон, заскрипев тормозами, остановился. И раздался хриплый голос вагоновожатого:
– Всё. Дальше не едем.
Пассажиры, как ни странно, приняли это спокойно и тихо устремились в разные стороны. Как будто спешили покинуть опасное место.
Она с удивлением рассматривала своего спутника. Фуфайка, защитного цвета галифе, рыжие сапоги, через плечо котомка. Ну, прямо-таки с фотографии военных лет.
И он с недоумением воззрился на неё. Тоже фуфайка, те же рыжие сапоги, на голове «хустына», только вот глаза излучали тот же неотразимый синий пламень...
– Аусвайс! – раздался за их спинами чей-то гортанный голос, они обернулись и опешили.
Перед ними стоял немецкий патруль. Её спутник торопливо полез в котомку и вытащил оттуда пропуск. Протянул немцу. Тот долго и придирчиво рассматривал его:
– Ми-и-хай-ло-офф!
Сравнивал фотографию с человеком, стоящим перед ним. Потом вернул пропуск. Её руку с пропуском отвёл:
– Не надо, фройляйн! – и отпустил их.
Они, стараясь не бежать, чтобы не вызвать подозрение у немцев, споро зашагали в ближайший переулок.
Там, заслонившись от немцев заборами да домами, остановились, чтобы перевести дыхание. Недоумённо смотрели друг на друга.
За их спинами на остановке раздались громкие голоса, потом коротко татакнул автомат. И наступила тишина. И ноги сами понесли их вперёд, по переулку, потом свернули на какую-то улочку. Одинокий фонарь на наклонившемся столбе бросал в темень рыжий свет.
Этот Михайлов или Мищенко спросил её:
– Ещё далеко до явочной квартиры?
– Нет, – ответила она, – сейчас придём.
И действительно, свернув ещё раз куда-то в темноту, они остановились перед длинными воротами. Во дворе залаяла собака, раздался чей-то голос:
– Тише ты, Дружок!
Кто-то выглянул через забор, открыл калитку:
– Заходите!
Во дворе насторожённо спросил:
– Никто не видел?
– Нет! – отрицательно повели они головой.
Уже в комнатке, при свете каганца, узнали встречавшего: муж Алены. В стиранной до белизны гимнастерке с короткими рукавами, из которых выглядывали большие, красные руки.
– А где Алена? – спросила она.
– Сейчас придёт, – ответил муж, – пошла к соседке за солью.
Она не стала ждать её возвращения и ушла назад в темень, оставив своего спутника на попечение супружеской пары.
– Слыхала? – сказал ей напоследок муж Алены, – наши сдали Харьков.
Потом долго тряслась в дребезжащем трамвае, шла по ночным улицам домой.
Там её ждала Васильевна.
– Отвела? – спросила она.
– Да! – кивнула, проходя в свою комнату, и с удивлением долго рассматривала себя в зеркале.
Длинное, модное сиреневое платье, лаковые туфли на низком каблуке. И здесь вспомнила, где она раньше видела этого Михайлова или Мищенко. В краеведческом музее, куда они ходили с работы на экскурсию. Руководитель подполья в годы оккупации. Был взят на явочной квартире и вывезен в Германию, дальше его следы затерялись. Во всяком случае, так рассказывала им экскурсовод во время экскурсии.
И она ахнула. Господи, надо же быстрее назад, успеть предупредить! На первое время может и у неё спрятаться.
– Ты куда это, на ночь глядя? – изумилась Васильевна.
Но она только отмахнулась и быстро застучала каблучками вниз по ступенькам.
