...поднялся гвалт... нельзя поэтов на обложку... они – никто... Из воспоминаний Андрея Вознесенского
1
Прогремел зодчий речи на все времена
так, что колокол испепелил бы,
да не тронул церквей. Правду – на рамена,
не менял вночь кресало на нимбы.
На костях не пляши! Ищешь царственных слав?..
В бой пошёл, не желая регалий.
С ним бросали свой вызов империям зла
и троянских коней запрягали.
Шли под флагом творца для страны корабли.
То, как дьявол, да чистые руки.
Не сидели катрены его на мели.
Строк стропила – Россия не рухнет.
А в артериях сведены двадцать веков,
зорче зорких стоглазый глашатай.
Засучит рукава, больше рати готов
стать Титаном, где свод был расшатан.
Высь такая не снилась суконным силкам,
запылившим мечтанья и колос.
Сложно?.. Многоступенчаты, и по стихам
вновь ракетой уносится голос.
Звал в поэты по жизни. Звал до хрипоты,
и себя выводил в отличники.
Щит на славу задуман был из правоты
и сработал пред культом личности.
Не берёт навь ордою оградок и плит.
Не спешите подумать иначе –
время смело пред вечностью строгой стоит,
пальцы-стрелки скрестив за удачу.
...«Над ширью вселенской
в лесах золотых
я – Вознесенский,
и колокол-стих».
2
Не равнялся на белое знамя.
Там бинты, где сильнее жжёт.
Злое Время – хмельное пламя
в искривлении русла течёт.
У творца просьб – воды и хлеба.
На торгах не его благодать.
Оглядеться б, частицу неба
удивлённо в душе угадать.
Он был сыном Руси великой,
как полка – говорить так смел.
И сумел бы молчать под пыткой,
на расстреле бы песню пел.
И не ставил стране условий.
Долгим эхом большой войны
называл тот платок, что вдовий...
Нёс хоругви к рукам жены.
Был бессмертным в простой общаге,
жил взахлёб, что-то говоря.
И давала ему обещанье
лучшей жизни златая заря.
В заблуждениях не святые.
Но так ясно теперь, словеса,
что насмешки над ханом Батыем,
колесуют страшней колеса!
Искромсали «нельзя» и «можно».
«Прикажи и умрём!» – в ответ.
Русь так любят – неосторожно
и до хаоса в голове.
Но когда боль, что из опалы,
да к тому ж эмигрантское зло
неокрепшие души ломали,
он спешил ставить их на крыло.
Только вспомни – как в час рождественский,
засияют в ночи города.
Ярко высветит Роберт Рождественский –
негасимая в небе звезда.
3
Выше советского с антисоветским,
и с извиненьем, что сам, как свыше,
чист, словно стёклышко, как-то по-детски,
но и мудрец – с новой песнею вышел.
Нет ни шелома, ни острой рапиры.
Только бокастая спутница дара
с ним на подмостках нечуткого мира,
но откликаться научит – гитара.
Вот и раскрытая дверь для метели,
далей несказочных путь на пороге...
Вы так не думали и не хотели?..
Пусть же душа вся оттает и дрогнет!
Вам от любимых зачем отвороты?..
Не расставайтесь с любимым. Не надо!
Ну же, трубач, не сиди без работы –
марш сентиментов исполни на радость!
Стоп! Шар земной прочен – не покачнуло.
В сердце вмещается дворик арбатский.
Только б святое в душе не уснуло!
Тлен – это помесь тщеты и богатства.
Вот и фонарщик сказал: «Всё в ажуре!»
Поле, как блюдо, и подана жатва...
Вот и поёт по апрелю дежурный –
витязь добрейший Булат Окуджава.
4
Он на пароходе «Фридрих Энгельс»
говорит мучительное с кровью,
словно не бывает слова, кроме
душу раздирающего – ересь.
И предвидит родины опасность,
не почтит заправских костоломов.
Не по нраву, если может ломом
и страна, как тать, единогласно.
Человек – событие, что важно.
Самовскрыт поэт. И это эго?..
Это врёте, даже если эхо
СМИ – смешной империи бумаги.
Бухта «Провиденье». США под носом.
И шагнул, и стал вдвойне провидцем.
Нет, не Сталинграда страшен принцип –
Сталин и в гробу, глядящий косо.
«Дальше так нельзя!» Подлог набата
на поджоги в Кижах не помножил.
Вновь в Россию, точно лезть из кожи,
хоть смурна, как прежде, небогата.
В полный рост, и никаких евгеник,
свастик... Полюбите, люди, ближних!
Гражданин Земли, фарватер Жизни –
Евтушенко, именно Евгений.
5
Ракурс –
лапу
на плечо ель.
На снегу она,
в крови Кремль.
А поэты вчетвером – свет,
и не может их проткнуть «нет»,
как штыком. Плечо к плечу – сплав.
Это фото – сам себе главк,
колокольня, келья, слов свод,
конституция сво-бод.
Стилос в срок заострён – на...
Как Четыре Де Страна,
совмещенье эпохи в строке,
вот и неотделимы никем.
И так видно в глазах – о чём,
и всё то, что не скрыть плечом!..
6
В сорок седьмом? Нет.
В восьмидесятых бред.
«Кто поэты? Они – никто!»
Кто вопит? Вроде, кот в пальто.
Но всегда будет слово в тюрьме,
а ещё на кресте, чтоб в уме...
7
Люди видели и запомнили:
обезболить державу в агонии
приходили поэты к площади,
из разрухи тащили, как лошади.
Оперируют ловко словами:
покачают в тиши головами,
удаляют опухоль вместе –
и бездумья толпы и бесчестья.
И позорных вождей с пьедестала
призывали смести, чтоб не стало.
Звон цепей не так ядовит,
если правду поэт говорит.
Громогласных не выдержат цепи –
лопнут сами, коль жизнь не отцепит.
Как без воздуха, без поэтов!
Знает Русь и народ об этом.
Кто ж сказал на поэтов – «никто»?!
Дай ответ! И покончить на том.
Кто? Вы знаете?.. Нет... А вы?..
Не выходит из головы –
если вспомнить не может никто,
значит, был тот обидчик «никто»...
«Огонёк» слово дал не оплошно
четверым, подмигнувшим с обложки.
Ты гори, гори, «Огонёк»
вдоль приказов и поперёк!
Мы в словах от души – столь истых –
обретаем кристаллы истин.
Это гордость души – не спесь,
и не сбавлю её, хоть смерть.
Это в сердце людей – не в помыслах,
и ничем не нарушит Промысла.
2 Проголосовало
