Лесная сказка

Я беру горбовик, отправляюсь по ягоду в лес.
Ни тебе суеты, ни мучительных смут на душе.
Рядом радостный пес и карманный восторженный бес
Гонят прочь от семьи, домино и чумных алкашей.

Я влюбился вчера – сохрани мою душу, Господь,
От бредовой молвы, экивоков старух у плетня.
Я ружья не беру и, собрав свое счастье в щепоть,
Осеняю знаменьем начало грядущего дня.

По опушкам шмели и стрекозы в делах трудовых,
Лёгкий ветер, как будто вполне он доволен собой.
Ну, а небо... а небо – огромной такой синевы,
Лишь с любовью, пожалуй, сравнится своей глубиной.

В воспаленных глазах мне от ягод рябины рябит,
Гриб – один за другим и оленьи следы у ручья –
Это тихая родина душу мою бередит.
Это просто любовь, это только начало начал!

Трону ветку рукой – как руки твоей милой коснусь.
Глажу листья, как будто твоих я касаюсь волос...
Это просто любовь, это долгая нежная грусть,
От которой вчера нам с тобою вдвоем не спалось.

Наклонюсь над ручьем и омою водою лицо,
Чтобы смыть пелену, отгоняя упадочный сон
Прошлой жизни, где был я весьма и весьма образцов
И в семье, и в работе, но не был безумно влюблён.

Зной и влажен, и мягок, и стланик лелеет ажур
Азиатских причуд – хвойносводчатых лапчатых стен.
И туда неуклюже, как в храм, я с волненьем вхожу.
Отдыхаю на розвальнях веток, как сын во Христе.

Вечереет над лесом, и гроздьями горных вершин
И прохладою веет, и хвоею кедровых смол,
Где среди бурелома смешат изваянья страшил,
Шевелением лап указуя дорогу без слов.

Чертовщина кругом, лешачина и плеск водяных,
И кривлянья кикимор я чую затылком всерьез,
И бесёнок карманный мне тычет копытцем под дых,
И тщеславье морочит, и песню бормочет под нос.

Я почти что бегу, и в сосудах беснуется кровь.
Ветки бьют по лицу, барабанит в крестец горбовик.
Счастья нет на земле, потому что есть ты и любовь, –
потому я спешу через лес, через плёс напрямик.

Счастье – это мираж, вечный двигатель наших сердец,
Это горный поток, это лошадь свободных кровей,
Это слёзы и кровь, это власти желанный венец,
Это груз тяготенья, которого нет тяжелей.

Всё равно я спешу на его опьяняющий зов,
Через тысячи лет унижений сермяжных потреб.
Я достоин любви, как ребенок букварных азов,
Потому что я ем честно мной заработанный хлеб!

Купидоны вселенной к работе своей не спешат,
Как спешу я к тебе в этот яро-брусничный закат
Мимо леших, кикимор, напуганных мной лягушат,
Словно к финишу стайер, как в море к добыче пират.

От меня до тебя Марракотова бездна времен:
Ты из тех, кто себе никогда не позволит стареть,
Я – как детство песочное в грёзы – в тебя углублен,
И как в жизни – в тебе предназначено мне умереть.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я всё ближе, и вот до деревни рукою подать.
Через луг, по оврагу. С окраины тянет дымком.
Огородом крадусь, и смешон, и зловещ, словно тать,
Казанова небритый, в болотниках, с горбовиком.

Ты меня, как ребенка, заставишь обличье умыть.
Мы дурачимся, глупые. Ужин давно на столе...
Нам под сорок, но мы будто только что начали жить,
Мы хитрить разучились и прочно стоять на земле.

Так наивны, ранимы, что просто достать до звезды, –
Но в душе и без этого, словно в избушке, тепло.
Потому я тебе подарил полевые цветы,
Потому что люблю и болею вот этим стихом...

Бодайбо – Барон – Запорожье, 1998