Одни сюрпризы...
Неожиданно впереди вырос молоковоз, и он успел в последнюю минуту тормознуть и съехать на обочину. Выскочил из машины и в сердцах кинулся к водителю. Тот высунулся из кабины и воровато зыркнул раз-другой поверх его головы.
- Ты что, гад?! – успел сказать и опешил. На него в упор смотрел холодный ствол обреза.
- Не дури, хлопец! – растерянно вырвалось у него.
А за спиной уже двое курочили его «Запорожец». Беспомощно смотрел, как они сноровисто снимали заднее колесо. На той неделе как раз поменял на нем резину. Потом один из них, в желтой куртке, заглянул в машину и вытащил оттуда магнитофон, а второй тем временем снял зеркала и слил бензин из бака.
- Уходим! – крикнул тот, с обрезом, и они, словно спугнутые волки, метнулись к молоковозу, оставляя его возле беспомощного «Запорожца».
Обошел машину, она неловко наклонилась набок, виновато зияя открытыми дверцами, внизу под рулем беспомощно блестела ненужная теперь монтировка. Злость была на самого себя. Так опростоволосится. Куда ты полез объясняться? Объехал бы и все. А теперь загорай здесь.
На дороге по-прежнему было пустынно. Еще каких-нибудь полчаса и стемнеет. Точно рассчитали мерзавцы. Низко над посадкой пролетела ворона, спешила на ночлег поближе к людям, посмотрела на застывшего возле машины человека, каркнула, приглашая его с собой.
Через редкую поросль деревьев он видел, как ворона перелетает огромное поле приготовившихся к зиме черных паров и вспомнил. Ведь тут где-то неподалеку, километра в двух, село, в котором он когда-то, на заре своей трудовой деятельности, учительствовал. Те, с молоковоза, смогли уехать только туда, другой дороги здесь нет.
Еще раз обошел машину, взял монтировку, захлопнул дверцы, постоял, по-прежнему дорога была пустынна, и пошел. Когда добрался до села, уже стемнело, но это было к лучшему, никто не заметит, сразу пошел к молочарне.
Вспомнил, как ходил сюда уговаривать молодых девчат посещать вечернюю школу.
- Та ви шо, Григорію Івановичу, ми вже старі! – наперебой отшучивались они, польщенные вниманием молодого учителя.
А он, подгоняемый директором школы, педантично посещал их, и каждый раз его встречали тут веселыми улыбками и шутками. Они все сбегались при его появлении и наперебой старались обратить на себя внимание этого странноватого парня, облаченного долгом в застегнутый на все пуговицы унылый педагогический мундир.
«Боже мой, - подумалось ему, - какой я был все-таки дурень!» Но, вспомнив, что привело его сюда, вздохнул, сейчас не до сантиментов. Возле молочарни было безлюдно. Только угловое окошко светилось. Заглянул в него. За столом, склонившись над конторской книгой, сидела одна из тех, кто когда-то так отчаянно флиртовали с ним. Из-под платка выбившиеся черные волосы с проседью, твердая морщинка на переносице… Да-а, неумолимое время…
Вздохнул и пошел к дверям. Она его сразу узнала.
- Боже мой, Григорий Иванович, вы! – откровенная радость сверкнула в глазах и перекочевала на губы. Так и сидела, прижав гроссбух к груди, и смотрела на неожиданного гостя.
- Добрый вечер… - он запнулся на мгновение, вспоминая ее фамилию, - Сердюк.
Вышло как-то уж слишком официально и казенно, и поэтому добавил: - Добрый вечер, Оксана.
- Что, машина поломалась? – спросила она, увидев в его руке монтировку, - А к нам всегда шофера заходят с трассы за помощью.
- Я, собственно… - нерешительно начал он, но Сердюк его не слушала.
- Сын поехал в город отвозить молоко, когда вернется, он вам поможет, - поднимаясь, решила она, - а теперь идем ко мне, гостем будете.
- Неудобно как-то, - ответил он, не ожидая, что попадет вот в такой переплет.
- Нет, нет, - перебила его Сердюк, - даже не говорите, я так вам рада. – Улыбка не сходила с ее лица.
Он смутно припомнил, что Сердюк жила где-то неподалеку от школы, в самом центре села.
- Да, так и живу вместе с мамой, - как бы отвечая на его мысли, говорила рядом Сердюк, - а сын живет отдельно, женатый…
Когда они уже отужинали и сидели просто так, наблюдая, как ловко и сноровисто убирает со стола мать, Сердюк решилась и спросила его:
- Григорий Иванович, а почему вы не ответили на мою записку, а? – и замерла, ожидая его ответа.
Он вспомнил, как на выпускном вечере Сердюк, пробившись к нему сквозь толпу одноклассниц, сунула ему сложенный вчетверо листок из тетрадки и густо побагровев, сказала:
- Григорію Івановичу, дайте відповідь, я чекатиму. – и тут же упорхнула куда-то. А он, положив записку в карман рубахи, забыл о ней, а когда вспомнил и кинулся ее искать, то оказалось, что мать успела постирать рубаху, превратив записку в белую кашицу.
Он поперхнулся и не знал, что сказать в ответ. Во дворе залаяла собака, и Сердюк заспешила на выход:
- Сын приехал. Сейчас я с вами его познакомлю.
Слышны были чьи-то голоса, смех, потом скрипнули двери и на пороге показался тот, в желтой куртке.
Рано утром, когда в доме все еще спали, Григорий Иванович вышел на крыльцо и замер. Во дворе стоял на всех четырех колесах его «Запорожец», улыбаясь белому свету зеркалами, заботливо установленными на старые места.
За спиной скрипнула дверь и, оглянувшись, он увидел помолодевшее лицо Сердюк.
- Гришуня со своими дружками допоздна возились с вашей машиной, Григорий Иванович, - сказала она, первый раз за все время называя сына по имени, - хотели сделать вам сюрприз.
- Да, - согласился он, - чего-чего, а сюрпризов хватает.
19.03.1994г.
-