|
1
- Эй, ты! Заключённый Рыков! Эй!
- Я, гражданин начальник!
- Два шага вперёд, перетак твою мать,
пошевеливайся быстрей,
вражина поганая, мразь.
- Так точно, гражданин начальник!
Удержавшись едва,
чтобы не рюхнуться в холодную грязь,
в опорки обут, он делает шаг
(а приказано – два)
из строя теней, на которые жалко
тратить патрон.
А следом - ещё. И вот он
перед казнителем, утянутым в упряжь
умопомрачительных портупей.
Навытяжку. С невысказанной мольбой на устах: «Убей.
Только скорей!»
О! Как сладко пахнет свежевымытое тело его,
наодеколоненное до самых бровей,
и как твоё естество
смердит.
Но что о смерти молить, когда ты, почитай, убит?
И только недогляд удерживает поверх земли
тебя. Нелепица. Нечто вроде чуда.
Хотя ты признался во всём,
о чём на тебя донесли,
к чему подвели,
подтолкнули,
подвинули,
в чём помогли,
признаться,
намекнувши, что больно,
когда бьют по яйцам
ногой.
А если подпишешь – бить не будут.
И ты подписал, подписал, подписал!
А потом сам
бился о стену камеры головой.
Но чудо не свершилось, ибо в камере НКВД
чуду
взяться откуда?!
Но чудо всё же было, дедушка, коли ты уцелел.
Хотя собственноручно Вождь утвердил: И. Ста..
ВМН (Расстрел).
Вот, какая тебе, дедушка, выпала честь!
Быть лично известным Вождю. Он узнал, что есть
ты. И решил: надо тебя извести под корень,
по самое никуда,
чтобы кровь после выстрела
проточная смыла вода
и душа рассеялась, как сизый пороховой дым...
Был – и не стало.
Ну, и хрен с ним!
Но, видно, ангел-хранитель кому-то застил прицел
крылом.
А может, некто, устав от стрельбы, решил:
«Потом
достреляем». И ввергли тебя в лагерные закрома.
Здесь можно пребывать, почитай, задарма
зёрнышком, которое при надобности
пустят в размол.
Жернова провернуться, косточки хрустнут слегка,
И в дежу для замеса хлынет мука
для выпеканья ковриг, что с восторгом сжуёт комсомол,
а переваривать будет ВКП (б),
аА если точнее, ЦК.
2
А что поделать, если так угодно судьбе.
Но, пока не мёртв, но уже и не жив,
ты подле межи,
которую не заметишь,
как перешагнёшь.
Но пока ещё ты (всё же) живёшь.
А потому радуйся, радуйся, тварь,
вглядываясь в киноварь
пятиконечной звёзды, вбитой гражданину начальнику
в самую серёдочку лба.
Ах! Какая у него звездоносная голова,
как он вписывается (ни много ни мало)
в кремлёвский башенный строй:
ашня Спасская и он – навытяжку -
воистину бравый конвой.
А за спиною конвойных, клеймённых звёздой,
в кабинетной тиши
Вождь перебирает людские души -
занятие для дела и для души:
кого расстрелять, кого отравить,
а кого заобнимать до удушья.
Так что не торопись! Авось да небось!
Авось и послужишь.
А значит, сможешь какое-то время пожить.
Да!
Это ещё не смерть. Просто судьба
оказалась чуть благосклоннее, чем ты ожидал,
на самую чуточку, на самую малость, едва-едва.
Но это шанс, Василий Павлович! Сколь бы ни был он мал!
3
- Ты – врач, как обозначено в деле?
- Так точно, гражданин начальник!
- Зубной?
- Так точно, гражданин начальник.
Был.
- Ужель позабыл?
- Сейчас я – враг народа, по пятьдесят восьмой
осуждён без права переписки на десять лет
за то, что родился на белый свет,
за то, что родом я из дворян
(нет бы, из пролетариев или беднейших крестьян!),
за то, что отступал с Дутовым, но от него сбежал,
за то, что обдумывал уничтоженье моста через Урал,
да к тому же, мне мнится, по политическим убеждениям,
я - кадет,
или монархист, или право-левый эсер,
которые запрещены в эсэсэсэр.
Короче, хоть эдак, хоть так –
враг.
Да к тому же, при прочтении советских газет
прочитанному не доверял.
Поэтому теперь меня нет.
Был да сплыл. Пропал.
- Ха-ха-ха! Да ты, однако, гордец!
Но прежде, чем тебе наступит …здец,
выполнишь важнейшую из задач:
вспомнишь, что ты – врач!
Что Родина доверяет тебе,
как себе.
Ты это понимаешь, сволочь, сын врага,
морда дворянская?!
Если тебе жизнь дорога,
будешь пользовать комсостав…
Вот тут у меня, и вот тут, и вот тут!
А особенно тут!
Зубы болят и третью неделю
спать не дают.
Ты понимаешь, вражина, что нашей великой стране
я нужен здоровый вполне?
- Так точно, гражданин начальник! Разрешите идти
к врачеванию приступать?
- Иди, твою мать!
Да помойся сперва.
От тебя, как от курвы, смердит.
Какие вы, дворяне, нечистоплотные всё же...
Боже!
Значит, пока мне со смертью не по пути.
4
В шаечке вода горяча:
обжигает истосковавшуюся кожу.
Мочалочкой через оба плеча
спину потрём, продерём не спеша,
и поясницу, и невыразимые вымоем тоже.
Мочалочка свежая хороша!
Мыло дегтярное пенится, благоухает.
Скажите: невидаль экая - мыло!
Но отживает
вымороженная душа!
Василий Павлович! Урки скажут: вам подфартило.
Разморило. Нахлынули воспоминания о жене:
Сонечка,
Сонюшка,
солнышко!
Как ты там, милая, наедине
с нашей общей бедой,
которую нам с тобой
выпало пить до самого донышка?
Поведай, поведай мне:
как там сыновья?
Отказались ли от меня,
обманывая судьбу, скрываючись по окраинам?
А тот, что донёс?
Словоохотливый пёс!
Впрочем, Бог с ним, с каином!
Лучше скажи:
ждёшь?
Не увернула ль в лампе фитиль?
Достаёт ли в доме огня?
5
Итак:
халат,
руки,
спирт.
Пред ним, при револьвере в зубоврачебном кресле,
гражданин начальник.
В ожидании боли бел, как зефир.
Поди, думает: если…
- Пациент, откройте рот!
Так-так, так и так! Зубы свои вы запустили!
Восьмёрка сверху, слева
спать не даёт?
Этот?
Этот?
Или…
Надобно, гражданин начальник,
зубик-то удалять
давным давно.
- Э-а-о…
- Тут у вас не зуб, а развалина!
- Дёргай же скорей, твою мать!
А на стене зубоврачебного кабинета
улыбочка Сталина.
Из рамочки глядит на всех нас
разнаидобрейшими глазами,
будто трубочку решил выкурить с нами:
- Вы закурить? Не отсыпать ли табачка?
Улыбочка вождя… сколь утешительна эта улыбка!
Она, словно движенье смычка,
от которого душа запоёт, завиртуозничает, как скрипка.
Каждого он видит насквозь,
рентгена любого вернее:
- А почему, товарищ, в мыслях у вас
изострённый гвоздь?
А зачем, товарищ, у вас на сердце камень?
Разоружайтесь перед Партией и перед нами.
Не лукавьте, признавайтесь скорее.
И признаются, и падают ниц,
И покаянно в кровь разбивают лица
бывшие враги из казачьих станиц
и большевики, привыкшие партстажем кичиться.
И каждому, каждому Вождь заглядывает в рот,
смотрит, как ворочается язык,
какие слова к языку пристали.
Ах, товарищ Сталин!
Все мы, как один,
весь советский народ
отныне и во веки венков - с Вами!
6
- Шире рот! Накладываю щипцы! Дёргаю. Потерпите.
- Ы-ы-ы-ы!
- Вот он, красавец! Прополощите рот.
Сплюньте.
- Ты-ы!
И рукою на поясе цап, цап наган:
- Что же ты делаешь? Гад, вредитель!
- Погодите. У вас, гражданин начальник,
будет время меня расстрелять.
А пока я совет вам дам:
рот полощите
настоем ромашки. Пойдите
поспите.
Горячего не употреблять
часиков пять.
А завтра извольте с утра пожаловать ко мне на приём.
(Ах, Василий Павлович! Вы думаете,
до завтра дадут дожить?
Наган-то при нём.
Шесть пуль в барабане. Есть,
что вам предложить…)
Гражданин начальник из кресла встал:
- Доживём до утра! Спать останешься здесь,
в камеру не уводить.
И, уходя, добавил с тяжёлым вздохом:
- Твой предшественник, хочу предупредить,
кончил плохо!
7
Он лечил гражданина начальника и начальникову жену.
Лечил не её одну.
Лечил гнилозубых начальниковых чад,
лечил начальниковых домочадцев.
Он – врач, они – пациенты. Страдальцы.
Зубы у них болят.
К кому, как не к нему,
врачу, им обращаться?
Он лечил всех подряд,
весь краснозвездный конвой.
А в рамочке Сталин сокрушённо
покачивал головой:
- Я тут, понимаешь, борюсь с врагами, борюсь,
а этот дантист,
может, троцкист, но, скорее всего, монархист,
лезет вернейшим из верных в рот
и, похоже, до самой души достаёт.
Даже главный конвойный говорит «спасибо» ему,
и доктором называет, и не отсылает во тьму.
Зубы – есть зубы! Нэ будем строго судить,
если зубы болят. Пусть живёт. Так и быть…
8
В сорок первом гражданин начальник
отпросился на фронт.
И под Истрой убит. Там, под Истрою он
на борьбу с ненавистным фашистским врагом,
матерком подгоняя бойцов,
получил автоматную очередь в грудь.
(Не забудь его, Родина, не позабудь!)
Но за ним следом снаряд разорвался, и тело смешало с землёй.
Упокой его, Господи!
Если тело и душу найдёшь, упокой!
9
А Василий Павлович, представьте себе, выжил
и дожил до смерти Вождя.
И от разрыва сердца скончался
полгода спустя.
1 Проголосовало
|