Андрей Белый, один из ведущих поэтов серебряного века, его жизнь и духовные искания. Что обусловило трагедию поэта и привело к смерти.
Золотому блеску верил,
А умер от солнечных стрел.
Думой века измерил,
А жизнь прожить не сумел.
Андрей Белый, 1907
Андрей Белый, он же Борис Николаевич Бугаев (1880–1934 / 54 года), один из ведущих поэтов России начала ХХ в., был тесно связан с Коктебелем. Он обладал удивительной способностью все делать не так и не тогда. При этом страшно обижался на окружающих и искал несуществующих врагов.
Впрочем, оно и не удивительно. Мать Ольга Михайловна покончила жизнь самоубийством, тетка Надежда Михайловна сошла с ума. Другая тетка, Александра Михайловна, страдала душевным расстройством. Два дядюшки Ковалевских – один страдал «придурью», другой – верил в «бездну».
Белый находился в родстве с Соловьевыми. Вот что он сам пишет: «Кровь Ковалевских во мне – упадок; доброе – от Соловьевых; от Ковалевских – большие фантазии чувственности, которые должно замаливать».
Об этом же и его стихи:
Пустынный шар в пустой пустыне,
Как диявола раздумье,
Висел всегда, висит поныне.
Безумие, безумие.
Жизнь, – шепчет он, остановясь
Средь зияющих могилок, –
Метафизическая связь
Трансцедентальных предпосылок.
Одетый в теневой сюртук,
Обвитый роем меланхолий…
Заснул – проснулся: в сон от сна.
И жил во сне, и тот же сон,
И мировая тишина.
О причине раздвоения его характера пишет Марина Цветаева: «Двойственность его не только сказалась на Борисе Николаевиче Бугаеве и Андрее Белом, она была вызвана ими. Белый должен был разрываться между нареченным Борисом и самовольно-созданным Андреем. Разорвался – навек.
Каждый литературный псевдоним прежде всего отказ от отчества, ибо отца не включает, исключает. Максим Горький, Андрей Белый – кто им отец? Каждый псевдоним, подсознательно, – и отказ от преемственности, потомственности, сыновности. Отказ от отца. Но не только от отца отказ, но и от святого, под защиту которого поставлен, и от веры в которую был крещен, и от собственного младенчества, и отказ от матери, звавшей «Боря» и никакого «Андрея» не знавшей, отказ от всех корней, то ли церковных, то ли кровных. Я – сам!..
...Не этого ли искал Андрей Белый у доктора Штейнера, не отца ли, соединяя в нем и защитника земного, и заступника небесного, от которых, обоих на заре своих дней столь вдохновенно и дерзновенно отрекся.
Безотчесть и беспочвенность… «Родиться в России» – это почти что родиться везде, родиться нигде...».
Как не вспомнить столь популярную некогда песню: «Мой адрес – не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз». За безродность, точнее, за предательство, своеобразное янычарство тоже, оказывается, приходится платить.
Он так и прокачался всю жизнь между нареченным Борисом и сотворенным Андреем.
Клоун в огненном кольце…
Хохот мерзкий, как проказа.
И на гипсовом лице
Два горящих болью глаза.
М. Волошин (А. Белому)
Находясь под влиянием Минцловой, Андрей Белый сильно увлекся учением Штейнера. Вот характеристика, данная им Минцловой. (Однако нужно иметь в виду, что все это писалось в конце 1920-х – начале 1930-х, когда антропософия в Советском Союзе преследовалась.)
«Большеглазая, грузно-нелепая, точно пространством космической торричеллиевой своей пустотою огромных масштабов от всех отдаленная…
…дыбились желтые космы над нею; и как ни старалась причесываться, торчали как змеи, клоки над огромнейшим лбиной, безбровным…
В литературное общество ее брали как литературную остроумицу, настоянную на французах; и странности ей охотно прощались, как «муха» чудачества.
…она лепетала порой о том, как думают скалы на острове Рюгене, и как растет цветик, и как шепчет струечка.
…окрыляемый душевной болезнью… ее след затерялся на севере, по направлению к Скандинавии. Информация о ней прервалась в августе девятьсот десятого года».
Лепеты Минцловой о борьбе ее с «черными» оккультистами нашли-таки слушателя, ее дар волновать и подманивать к себе признавали позднее и Иванов, и Матлер.
О глубокой духовной связи Иванова и Минцловой, получивший характер своеобразного ученичества, свидетельствуют ее дневниковые записи (июнь 1908 – июль 1909):
«Интимная встреча с Вяч. Ивановым, перманентная трехдневная беседа между мною и Ивановым; начало нашей «тройки»; с этим сознанием еду в Москву...
...Я говорю с собой, и при этом радость полноты, потому что слышит это – другой, близкий – Вячеслав весь с Вами всецело».
Письмо Минцловой Белому. 17 июня 1909 г.
«Вячеслав всей душой любит Вас, он чувствует ясно Существование Треугольника Верхнего – вы для него – огромная радость».
8.12.09 г.
«Ныне свершается великий бой, решительный бой, в сфере иной – в том мире, который особенно близок Вам, Андрей Белый, – в мире звездном, в астральном свете… Да… Вы уже переходите Рубикон. Вы уже за гранью мира…» 17 июня 1909 г.
«Людям так скучно в полной действительности, что они чудят».
Танеев
Минцлова требовала приезда Белого в Италию в Ассизи, куда должен приехать Иванов: «там... должна произойти наша встреча» с розенкрейцарами и «посвящение».
А. Белый позже напишет о «зловеще-фантастическом» характере этого письма. Тогда он, наверное, думал иначе. Но, встреча не состоялась.
Тем не менее, в 1912–1916 годах Белый все время проводит за границей и сначала ездит за Штейнером по Европе и слушает его лекционные курсы, затем поселяется в Дернихе (Швейцария), где участвует в строительстве антропософского центра – Гетеанума.
В 1915 году он отдает много сил работе над книгой «Рудольф Штейнер и Гете в мировоззрении современности». Он пишет, что в учении Штейнера он обрел системное воплощение тех духовных интуиций, которые бессознательно переживал на рубеже веков. В антропософии Белый усмотрел достижение гармонии между мистическим визионерством и рациональным научным знанием.
В 1913 году Белый поступил в Эзотерическую школу Штейнера. Для Белого было очень важно, что когда вокруг бушует война, здесь, в общине, люди из 19-ти стран строят храм любви. Сначала он работал в качестве резчика по дереву, но с этой работой он справлялся не очень хорошо, и его перевели в сторожа.
В 1916 году поэт возвращается в Россию, живет в антропософской коммуне. После победы большевиков идет работать в советские учреждения, стараясь по мере сил, явно или скрыто, проповедовать антропософию.
С 1910 года он состоял в браке со средней сестрой Тургеневых, Асей (Анной Алексеевне Тургеневой, 1890–1966), с которой вместе путешествовал по Европе. В отличии от его неуспехов в строительстве храма Аня – художница и гравер – была более востребована. Это стало одно из причин их натянутых отношений. К этому же времени относится его увлечение старшей сестрой Натальей (1888–1943). Трудно сказать, было ли это увлечение следствием ухудшения отношений с женой или наоборот.
Он утверждает, что Ася была страшна ему какими-то (гипнотическими?) приемами, что он боялся ее якобы магической власти.
Как раз в это время на пути к посвящению произошел «облом». Белый считал, что делал там фантастические «успехи», поскольку ему «даже удавалось выходить в астрал» – то, с чего ни в коем случае нельзя начинать, то, что должно само прийти со временем, естественным образом, без тренировок, но человека неопытного астрал губит навеки. Путь мистического продвижения для Андрея Белого оказался закрытым. Вместо озарения пришли кошмары, сердечные приступы. Он пишет, что чем больше он медитировал и упорствовал, тем сильнее ощущал свое поражение, пишет о победе «темных сил». Однако обвиняет во всем не себя, а Штейнера.
В 1921 году он уезжает в Германию, где переживает очередной кризис, связанный, в том числе, с окончательным разрывом с Асей. В разных кабаках Берлина он в пьяном виде вытанцовывает фокстрот. Об этом писали все: старый, лысоватый седой и нелепый писатель потряс Берлин. Ходасевич писал, что его танец был не смешон, а страшен, он вытанцовывал свою трагедию разрыва с Асей Тургеневой.
А вот как об этом пишет М. Цветаева: «В мае 1922 года Белый переехал из Цессена в Берлин; из-за переживаемой личной драмы, а также разрыва со Штейнером, он впал в состояние тяжелой душевной депрессии; потерянный и одинокий, он посещал различные «Даксинчи», где мог часами предаваться иступленным танцам – с первой попавшейся партнершей или в одиночку – «вытанцовывал» свое горе».
Спасением оказалась Марина Цветаева: »Свидетели говорили: «Как Белый сегодня к вам кинулся! Ведь он на глазах загорелся»... Он говорил, что он погибший человек, «а мы с вами профессорские дети». …Передо мной был затравленный человек. Затравленность и мучительность ведь вовсе не требуют травителей и мучителей».
Он раскрывает всю свою мятежную душу Марине: «Она (Ася) меня не любит. Она холодна, как ночь. Вы не знаете, как я ее любил, как ждал! Все эти годы – ужаса, смерти, тьмы – как ждал. Как она на меня сияла…»
И в тоже время:
Ты тень теней, тебя не назову,
Твое лицо холодное и злое.
А. Белый
Дочь М. Цветаевой Аля дала ему такую характеристику: «Не слепой, а сумасшедший. Очень тихий, очень вежливый, но настоящий сумасшедший. Разве не видите, что он все время глядит на невидимого врага?... Он не собой был занят, а своей бедой, не только данной, а отраженной; бедой своего рождения в мир.
Не эгоист, а эгоцентрик боли, неизлечимой болезни – жизни, от которой вот только 8 января 1934 года излечился. Когда во время своих бесконечных походов по кабаках Берлина он потерял свои рукописи, он во всем обвинил Штейнера: «А не проделки ли это Доктора? Не повелел ли он оттуда моей рукописи пропасть? Вы не знаете этого человека. Это – Дьявол».
...Ничего одиноче его вечной обступленности, обсмотренности, обслушанности я не знала. На него смотрели, верней, его смотрели, как спектакль…»
«Просто им небо и земля играли в мяч.
Мы смотрели».
Он уже три года не писал стихи, но М. Цветаева вывела его из спячки.
Ваши молитвы –
Малиновые мелодии
И непобедимые
Ритмы
А. Белый (М. Цветаевой, 1922)
В ноябре 1923 года он пишет Цветаевой письмо с просьбой подыскать ему квартиру в Праге, что она и сделала. А потом с удивлением узнала, что письмо было написано в день его отъезда в Советский Союз.
Там его подобрала и спасала, как могла, его вторая жена, Клавдия Николаевна, которая была не только любящей супругой, но и верной вдовой. Она смогла сохранить многие его вещи и документы.
Вернувшись в Россию, он узнал, что антропософия здесь уже под запретом. Он был очень запуган. В 1931 году начались массовые аресты всех людей, связанных с антропософией. Но Белого оставили на свободе.
В 1933 году готовилась к изданию его книга «Мастерство Гоголя» и мемуары «Начало века». «Правильное» предисловие к ним написал Лев Каменев. Это критическое предисловие должно было послужить своеобразным оберегом, чтобы книги увидели свет, но А. Белый этого не понимал. Предисловие, которое он прочитал в Коктебеле, стало для него шоком, и с ним случился «солнечный удар». Перед смертью он просил прочитать свои вещие, зловещие стихи, написанные в 1907 году:
Золотому блеску верил,
А умер от солнечных стрел.
Думой века измерил,
А жизнь прожить не сумел.
М. Цветаева писала, что в Берлине в нем уже сидела его смертельная болезнь сосудов: «я никогда не видела его бледным, всегда розовым, желто-ярко-розовым, медным».
Не играйтесь с судьбой. Пророчили – наврочили (с укр. – накаркали).
В полум’ї був спервовіку
І в полум’я знову вернуся…
І як те вугілля у горні
В бурхливім горінні зникає,
Так розімчать, розметають
Сонячні вихори в пасьма блакитні
Спалене тіло моє.
В. Свидзинский, сборник «Вересень», 1927
Душа моя должна прожить в неволе
Не долго…
Но я без страха жду довременный конец.
Давно пора мне мир увидеть новый.
М. Лермонтов.
Дай мне горькие годы недуга,
Задыханья, бессонницу, жар,
Отыми и ребенка, и друга,
И таинственный песенный дар.
А. Ахматова. «Молитва», 1915
