Статья об авторских неологизмах, о развитии поэзии с помощью словотворчества, о логичности в поэзии и глагольной рифме. Михаил Перченко.
И не подав заявки на патент,
Он мимоходом слово создал
Без гонораров и без рент.
И поверяя словарём наличье,
Лингвист поэта мордой тычет
И, распаляясь, стонет над строкой,
По мнению лингвиста, не такой.
Пристал ко мне с законом пристав –
Законный брат законников-лингвистов.
А речь – она всех воль вольнее,
Всех многотонных словарей полнее.
Филологам, учёным в этих строчках вздор.
Пусть вздор – зато каков задор!
Не надо кислых лиц, Мозгов не надо кислых.
Задор, как блиц, Летит по краю мысли.
Соль истины не вся в селёдке, Хотя, конечно же, в серёдке.
И что поэт? Весь из мечты и бреда,
И бесполезно чтобы перестал.
В нём 20 миллиардов нервных клеток,
И в каждой клетке арестант.
Поэзии божественен острог.
Поэтов лично Бог теснит и пестит.
И истинный поэт – он тоже бог,
И стих он сочиняет с Богом вместе.
Поэзия, которую поверяют алгеброй, а то и арифметикой, вообще любой наукой, в том числе и науками стихосложения и словообразования, сначала превращается в прозу, потом и вовсе исчезает в результате сократительных и упрощающих операций. Задача поэтической речи – в получении эмоционального урока от чуда красоты и необычности слова, но не от урока трезвости и педантизма. Если правильность сложения, равенства и вычитания становится синонимом поэтического совершенства, поэзия разлагается на составляющие, где сумма не зависит от перемены мест слагаемых, где рациональность исключает неопределённость иррационального и реальность мнимого. Глубокое знание предмета предполагает возможность развития этого предмета самым естественным способом, предполагает возможность творчества и особенно словотворчества, которое и является предметом данной статьи. Слова – живые зёрна, которые прорастают с каждым новым засевом. Важно рассмотреть здесь же правомерность требования к логичности поэзии, а также понятие моветона в отношении к глагольной рифме. Рассмотрим для этого несколько примеров из стихов, стоящих в её начале.
Неологизм «пестит» возникает здесь естественно, как движение души к нужному слову «вместе», помогая идее единства, выраженного этим словом. Рождается крепкая, точная строфа. Есть ли здесь что-нибудь крамольное, есть ли оправдание для появления неологизма, и нужно ли это оправдание? Ещё В. И. Даль в слове на заседании Общества любителей российской словесности утверждал: «Всякий глагол способен принять все изменения, отвечающие разуму, смыслу, значению его: сумейте употребить его, и вы удачным применением в новом смысле мигом создали целый ряд новых для него переходов».
Но и в этом случае, оказывается, нужны ещё доказательства, опирающиеся на абсолютные авторитеты. Из С. Есенина: звань, звень, бредь, по сту раз, острожничал, тысчи, сабль, проболтнётся, влакал, вербенят, взбыстрим (как великолепное к «выстрел»), с озиркой. И это, в основном, всё из одной поэмы – «Пугачёв». Наверное, хватит, ибо такого словотворческого обилия полна настоящая поэзия. Именно поэты являются основными словотворцами, и только поэзия обладает таким уровнем знания языка, который позволяет творчество, расширяющее границы профессии. Острейшее чувство языка, свобода, рождаемая знанием и величайшей увлечённостью чудом человеческой речи, и есть Поэзия. Сегодня, когда язык распухает от инъекций иностранных слов, молодёжных сленгов, блатной фени и прочей ненормативной лексики, нормальное, естественное развитие речи заторможено, не актуально, не востребовано, и с этим явлением частично связана и невостребованность обществом самой Поэзии.
Без Поэзии грубеют нравы, крепчает невежество и жлобство, немеет язык, иссякает источник глубинного народного талантливейшего словотворчества, мелеет речь, народу не хватает нужных слов для разговора с землёй и небом. Если бы не Поэты, интересно, сколько было бы страничек в жалкой, примитивной брошюре «Словарь общеупотребительных слов русской речи», если ещё и исключить из него всю ненормативную лексику. Именно к такому убожеству и ведёт народ сегодня безответственное пренебрежение поэзией властьпредержащих невежд, держиморд и чинуш.
Дайте речь площадям и «майданам»,
Точных слов для хвалы и брани!
Где он тот, кто над толпами встанет,
Справедливый, стремительный, гениальный?!
Завершим эти мысли строками В. Маяковского о роли и обязанностях поэта в формировании речи народа:
И пока поэт выкипячивает, рифмами пиликая,
Из роз и соловьёв какое-то варево,
Улица корчится безъязыкая –
Ей нечем кричать и разговаривать.
К теме здесь и неологизм «выкипячивает». Так и оказываются неологизм «пестит» рядом с «пестует», «пешком» рядом с «пёхом», «оборванец» с «ободранцем», «плесень» с «плеснь». Киевский большой поэт, председатель Земного Шара Юрий Каплан декларативно заявляет: «Мне тоже приелось пастись в словарях». Великолепный эпиграф ко всему мною до этого сказанному.
И давайте перед этим фактом без инфарктов. Свобода – первая характеристика таланта. Удивление собой – начало творчества.
Не могу здесь не процитировать запорожского поэта Андрея Ковтуна:
Не став ідею вище, бо коли
За нею підеш ти в вогонь і в воду,
То що тоді лишиться для народу?
А він без тебе – наче без молитв.
И об этом же Светлана Скорик:
Я всё тебе прощаю незаметно
За ягодку родного языка.
Из Ежи Леца: «Каждый язык в данный момент должен творить такие каламбуры, какие необходимы его народу». «Свободу нельзя симулировать».
Приведу хотя бы небольшую часть общеизвестных неологизмов – в час их создания всегда лишних для блюстителей незыблемой чистоты родного языка.
Кроме С. Есенина, цитируемого выше, наиболее плодовитыми в естественном для их таланта словотворчестве проявили себя следующие поэты-новаторы: Велимир Хлебников, В. Маяковский, С. Кирсанов, Б. Пастернак, М. Цветаева, И. Бродский. Подробное рассмотрение вклада этих замечательных поэтов не позволяет объём данной статьи. Нет ни одного значительного поэта, не обогатившего свой родной язык новыми словами, не понимающего всей важности вечного движения, развития языка. Насколько это оказывается удачным и необходимым, – судить времени, самому языку.
Помимо географической прописки (местные диалекты), конечно же, присутствует здесь и неудержимая игровая составляющая рождения полных синонимов. И это многообразие нельзя свести только к порождениям новых слов от дремучего невежества и нечистоплотности в отношениях с уличным словом, наивному дилетантству словотворцев-самородков. Сколько манер художественной росписи (вариантов Хохломы), сколько приёмов рубки деревянных домов и др. добрых дел, столько и синонимов. Едино и многообразно деяние человека. Словари буквально распухают от обилия синонимов. Особенно поражают словари украинской «мовы». Из скромнейшего словаря составителей Д. І. Ганича и І. С. Олійника скромный пример: умник – розумний, розумаха, розумака, мудрагель, мудрій.
Сделаем главный вывод: развитие речи, фиксируемое впоследствии в словарях, это неудержимое, необходимое развитие является следствием поэтического словотворчества народа, уникального дара его талантливейших представителей. Отбор наиболее ценного производит только время. Так все профессиональные построения Владимира Даля благополучно умерли во младенчестве, а наиболее живучими оказались естественные неологизмы Сергея Есенина. Так непрерывно развивается речь, всяк сущий в мире язык. Само богатство языка есть посрамление всех, кто глуп настолько, чтобы отрицать с умным видом совершенно необходимое вечное совершенствование речи, словотворчества, основным источником которого во все века являлась поэзия.
2.
Перейдём к проблеме рифмы.
Глагольная рифма, эта основная форма однородной, грамматической рифмы, оказалась сегодня вне закона, предаётся анафеме, объявляется моветоном. В истории не только русской поэзии она, однако, сыграла основополагающую роль, позволив так быстро за счёт разнообразия клаузул овладеть стихотворной формой на самых начальных стадиях развития стихосложения. Сколько прекрасных, гениальных стихов нашли прочную, сладостную опору в глагольной рифме, такой естественной для русского языка.
Для Пушкина глагольная рифма родная:
Идёт направо – песнь заводит.
Налево – сказки говорит.
Там чудеса, там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит.
Из М. Лермонтова:
Меня могила не страшит.
Там, говорят, страданье спит.
Глазами тучи я следил,
Рукою молнии ловил.
Из А. Фета:
С вечера всё спится,
На дворе темно.
Лист сухой валится,
Ночью ветер злится
Да стучит в окно.
Из Есенина:
Много песен про себя сложил.
Счастлив тем, что я дышал и жил.
Из М. Цветаевой:
И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились...
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!
Из В. Хлебникова:
Иногда глаза проколет
Нам рыбачья острог?,
И ручей несёт и холит,
И несёт сквозь берега.
Сегодня снова я пойду
И войско песен поведу.
Из Ю. Каплана:
В который раз пойду на поводу
(была бы боль, а повод нас найдёт).
Твою беду руками разведу.
Пусть только нас Господь не разведёт.
Сердце от боли не денется,
Жизнь без остатка не делится.
Из Ю. Лебедя (главный редактор литературной газеты «Отражение»):
Ещё успею время торопить,
От высоты ещё я опьянею.
И нет вопроса: быть или не быть?
Всё впереди. Я всё ещё успею.
И возвышает, и бросает в пропасть.
И ты летишь. А кажется – паришь.
Незрелыми стихами говоришь.
И нет шипов – одни живые розы.
Не буду далее утруждать читателя цитатами. Я не имел смешного намерения удивить наличием глагольной рифмы везде, где есть поэзия, а всего лишь хотел продемонстрировать, что с помощью этой простой труженицы написаны одни из самых прекрасных стихов мировой поэзии и, я уверен, многие ещё будут написаны.
Глагольная рифма сегодня застенчиво защищается рядом стоящей сверхновой, сверхоригинальной рифмой.
Из того же Ю. Лебедя:
Грозный грохот по небу катится,
Словно хохот Змея Горыныча.
Мне сегодня особенно нравится
Запах ливня и ветер порывистый.
Защищается, потому что утратила смелость молодости, но не утратила нужности и красоты.