Моё военное детство

ПЕРВАЯ  БОМБЁЖКА  В  ЗАПОРОЖЬЕ
 
В городе с плотиной Днепрогэса,
С островом, где бунтовала Сечь,
Первая бомбёжка. В поднебесье
Юнкерсы, что крупная картечь.

Первая бомбёжки панорама,
Вой сирены, жуткий громобой.
Кто-то дико вскрикнул: «Мама, мама!
Мама, поднимайся, что с тобой?»

«Граждане, воздушная тревога!
Граждане!..» А дальше не слыхать,
Сбило репродуктор, и убого
Он улёгся на мою кровать.

Но, рукой отцовской извлечённый
И размазав слезы на лице,
Встрёпанный и жутко потрясённый,
Хомутом повис я на отце.

– Марик, успокойся! – крикнул громко,
А жене – спокойно у дверей:
– Одеяльце захвати с пелёнкой –
И бегом в убежище! Скорей!

А внизу пожары цвета меди,
Справа, слева – огненный завал.
Мы бежим. Вокруг бегут соседи.
Вот и вход в убежище, в подвал!

Всюду перепуганные лица,
Всюду ожиданье – быть беде!
А у входа – человек в петлицах,
Кажется, майор НКВД.

В белолунном свете серебристом
Он стоит и охраняет дверь:
– Здесь бомбоубежище чекистов!
Граждане, во двор! Ищите щель!

Но ведь бомбы падают со свистом,
Словно факел полыхает двор.
– Здесь бомбоубежище чекистов! –
Продолжает повторять майор.

– Подержи-ка сына малость, Дора! –
Говорит отец. Его рука
Вмиг берет за шиворот майора,
А ногою он даёт пинка...

А внутри убежища, в перинах
И подушках, утонувши в них,
Возлежали дамы в пелеринах
И горжетках. Очень дорогих.

Кучами стояли чемоданы,
И сервизы дыбились горой.
Очень были недовольны дамы,
Что нарушил кто-то их покой.

Дамы смотрят злобно и с тоскою,
Слышу маму, говорит она:
– Я ребёнка с краешка пристрою,
Извините, к нам пришла война!
 
БАЛЛАДА  О  ЗОЛОТЫХ  ЧАСАХ
 
                        

Войне к лицу голодные весы.
На хлеб все вещи мама обменяла.
Остались лишь старинные часы,
Их в прошлом веке бабка завещала.

У нас – ни крошки, а у них – мука,
Полкомнаты завалены мукою.
И просит мама в доме казака,
Держа часы опухшею рукою:

– Мне б пуд муки, сынишку подкормить,
Тогда, глядишь, дотянем до весны мы.
Взамен часы хочу вам предложить,
Две крышки, золото, швейцарской фирмы.

– Швейцария! Уже полно всего!
Вчера вот принесли гавайские гитары...
А слышь, деваха, нынче за кого
Воюют эти самые... швейцары?

– Швейцария – нейтральная всегда,
Ей повезло, там голода не будет.
– Нейтральная? Ну, это – ерунда!
Сейчас любой за что-нибудь воюет!

Я в долг не дам ни другу, ни врагу!
Обжёгшись молоком, теперь на воду дую!
Вот ты, воюешь, значит, за муку,
А я за личный интерес воюю!

И я задаром ничего не дам!
Ну, принесла ты эту безделушку,
Ей красная цена – пять килограмм!
Коли согласна, я возьму игрушку!

Велик соблазн набрать в мешок мечты,
Но что-то маму тут остановило:
Семейная реликвия, а ты...
И больше ничего уж не просила.

Ушла домой, не удержав слезы.
Хозяин долго вслед ей петушился:
– Вишь, гордая! И ешь свои часы!
Гляди, чтоб сосунок не подавился!

...И снова сны из чёрной полосы,
Часы же сохраняют точность хода...
Лежат в шкатулке старые часы.
Реликвия.
             Семьи.
                      Войны.
                                  Народа.

ФЕВРАЛЬСКАЯ  ВСТРЕЧА  В  АРТЯХ*

Война. Зима. Жестокая зима
Арти сковала панцирем студёным,
В сугробах спят замшелые дома,
Лишь дым из труб струится потаённый.

Скрипучий снег мои глаза слепит.
Закутанный в тряпьё, бреду по следу
И слышу маму: «Марик, потерпи,
Ещё немного, и придём к обеду».

И вдруг навстречу выбравший маршрут
Старик в каком-то ветхом одеяле:
– Мадам, простите, как его зовут?
Как вы ребёнка своего назвали?

Я не ослышался? Мне показалось, Марк?
И моего так младшенького звали...
Мы жили в Лодзи, но случилось так,
Что я один живу здесь, на Урале.

А вы, случайно, не евреи? Ба...
Не может быть! Родные, неужели?
Ведь всех убила жуткая судьба.
Да как вы в этом пекле уцелели?

Я вижу вас! А из семьи моей
Погибли все вокруг. О дети, дети!
Я думал, я – единственный еврей,
Я думал, что евреев нет на свете!

А стужа становилась всё сильней,
Мела позёмка чёткими кругами.
Арти. Зима. Единственный еврей
Смотрел на нас бездонными глазами.
--------------------
* Арти – рабочий посёлок на Среднем Урале.
 
БАБКИНА  БУТЫЛКА
 
                       

Когда пошли в войне дела,
И веселее стали сводки,
С базара бабка принесла,
С трудом достав, бутылку водки.

И, спрятав где-то под кровать,
Сказала дочери с невесткой:
– Бутылку эту не вскрывать!
И это прозвучало веско.

А дальше, построжав лицом,
Мол, знаю вас, ведь вы такие:
– Бутылку эту разопьём,
Когда возьмём у немцев Киев!

Но в сорок третьем, в октябре,
Сквозь сон, поскольку было рано,
Мы слышим: «Наши на Днепре!»
В эфире голос Левитана.

Слова идут издалека,
Но голос! Он знаком до дрожи:
– Сегодня... штурмом... в ночь... войска
Ос-во-бо-ди-ли Запорожье!

Тут бабка окликает нас,
Вокруг темно, её не видно:
– Да как же это! Вот те раз!
То ж наше Запорижжя риднэ!

И тут же вспыхнул яркий свет,
И как-то сразу стало краше.
А бабка шепчет, как завет:
– То ж Запорижжя риднэ наше!

Потом она в себя пришла
И обратилась с речью пылкой,
Хоть и короткой речь была:
– Сегодня праздник! Вскрыть бутылку!

Торжественно сургуч сорвав,
Разлили водку три гражданки,
Ничьих не попирая прав,
На то ж они – запорижанки!

К ним в октябре пришла весна!
Почаще б праздники такие!
Но озаботились: «Нужна
Бутылка, чтоб отметить Киев!»
 
СТИХИ  О ТЁТЕ  МОТЕ,  ПОЧТАЛЬОНЕ
 
Немели женщины и дети,
Надежд и ужаса полны,
Когда со стороны Исети*
Шла почтальон, связной войны.

Она шагала отрешённо,
Казалась нам Судьбой она,
С разбухшей сумкой почтальонной,
Той, что наполнила война.

И кто погиб на вражьем дзоте,
Кто снова получил медаль,
Все были в сумке тёти Моти,
Смешались радость и печаль.

И матери, зажав платочек,
Со страхом ждали у ворот:
– Ну, как ты там? Ты жив, сыночек?
Что нынче мне судьба пошлёт?

Иль радость озарит улыбкой?
Иль страшной болью всю сведёт?
И женщины, как перед пыткой,
Глядели вдаль за поворот.

О, сколько им придётся плакать!
Какой ещё смертей поток!
Шла наша армия на запад,
А похоронки – на восток.

Нет, эту память не сотрёте,
Со мною прошлое моё...
О, как мы ждали тётю Мотю!
О, как боялись мы её!
------------------
* Исеть – река на Урале