От рождения островитянин... ...Полюбил я Васильевский остров, в мире равных которому нет. Александр Городницкий
Тот скользящий меж волнами остров,
словно рыба, плывущий на свет, мне доставшийся сладко и просто, в мире равных которому нет, чьим хребтом прорастают стихии, плавниками глубины гремят, – кладовая моей ностальгии, красоты неописанной клад:
осиянные солнцем осины. Лисьи лапки хитрющих грибов. И в тенистом подшерстке – низины, с голосящей листвой голубой. Спелый лобик пунцовой морошки, тих и люб на болотной груди, собирает росинки и крошки, и – ни облачка впереди...
Это только чешуйки былого, безымянного октября... – А в девчонке рождается слово. Как же хочется, чтоб не зря – заразительно, остро и ярко, чтоб светило и на краю!.. От рождения островитянка,
ломтик суши так глупо люблю.
ЮЖНО-САХАЛИНСК
Мой ты самый южный Сахалинск, жаркий самый, нежный самый для души. Пасынок, России дальний сын. Нет, родной, меня в тебе не затушить.
Нет, мои следы повсюду тут. Всяк их волен перейти и смять. Школа. Драмтеатр. Пединститут. Ясли. Детский сад. – Мои опять.
Сопки и долина. Сусуя1. «Горный воздух»2. Люди. Всё живет внутри. Город мой, мы вместе, ты и я, самой малой, алой капелькой зари.
Воинская часть. Мой дом. Пустырь. Мокрые берёзы. Летний дождь. Ты моя судьба, шуга, имбирь. Никуда из сердца не уйдёшь. __________________________
Из «Ёлочки» водили нас гурьбой – курносым выводком – чуть не в тайгу: на сопки. И видела я небо – над собой, а под ногами – домиков коробки
далёкие. Какой в груди озон от горной речки... Камешки и струи. А синевы! А зелени! Несём себя в лазорь, волнуясь и ликуя.
И травы – мёдом. И цветы – шмелём. И телевышка. Город – весь под нами. Попарно, с песней, ввысь себя несём, где ветром пахнет лиственное знамя.
Луга, луга... Опушка. Птичий трёп малиновый. «Да разные какие... – Мы дивимся молитвенно, взахлёб. – А пёрышки, смотри-ка, голубые?!»
От «Ёлочки» до ёлочек – рукой подать. На то и «Ёлочкой» назвали. Подоблачный, до боли – голубой детсадик. Сахалинские эмали.
Над телевышкой красные огни. Глазок анютин – клумбы тёплый выдох. Дюймовочка, ты здесь? Храни, храни себя во мне. Не пропадай из вида,
из памяти моей, дом у снегов. Дом у реки. Дом у тайги-лазори. Твои мне светят стены далеко, берёзовые ласковые зори.
2002
ПАРК ГАГАРИНА
Сесть в автобус – и сойти у сопок: парк культуры – отдыха (да, да – имени Гагарина!) И слопать
весь зефир в кульке (сбылась мечта).
Через арку – прямо по аллее. Репродуктор. Статуя. С веслом? Вовсе нет – прекрасного оленя, аж рога под небо увело!
Не пускают в озеро на лодке папа с мамой. Как обидно, жуть! «Птичье молоко» в большой коробке.
Синий шар в руках – не что-нибудь.
Переходим мостик над рекою, выше – уж тайга, тайга, тайга... В розовом ботиночке ногою шевелю уснувшего жука.
Глина и песок, трава и шишки, огоньки рябины, хвоя, мох. И листы, листы летят к детишкам,
им отдав свой золотистый вздох!
Что это – Октябрьский праздник, что ли? Отчего так красно и легко? Всё в душе такое золотое, сердце рвётся – в сопки, далеко...
Колесо мне чёртово не в новость – то ли дело настоящий лес! ...Ночью я волшебным сном укроюсь: в нём достанут ели до небес.
2006
АНИВА
Платьице. Куртка защитная, с кантиком. Крошка в платочке и с розовым бантиком. Взморье Анивское, пляж и военные. Шестидесятые, обыкновенные. С папой за ручку. И голову сходу я опускаю в холодную воду, рот нараспашку, открыла глаза... Разве я знала, что настежь – нельзя?! Резь... Нахлебалась, нанюхалась йода. Ветер. Суров океан в непогоду.
...В этот же порт, но теперь – первокурсницей. Чуткой судьбой мне опять не отпустится: ветер, болтанка. На койке – пластом иль головою свисать над бортом. Стайка студенток и стадо курсантиков. Нет уже крошки в платочке и с бантиком. Нас «на картошку» везут по проливу. Трап. Чемодан. Побережье. Анива.
2005
* * *
...двор длинно-довоенный, наивно-плоскостной, где под углом калитка распахнута во тьму, как тайная открытка неведомо кому. Ирина Евса
Как тайная открытка грядущему зеваке: на снимке, пылью крытом, – дощатые бараки,
в два этажа наива – кирпичные дома. Резва и шаловлива, здесь крохой – я сама,
с еловой крепкой шишкой, в защитной куртке с кантом, в кургузеньких штанишках и с преогромным бантом,
философ-испытатель, выпытыватель чуда. Со мной непросто ладить: как все, уже не буду.
Забрызганный сиеной и охрой старый двор. Автобусной сиреной пронизанный простор.
И дверь подъезда вечно распахнута в метель, и в санок след беспечный, и в мокрый след гостей.
И прибывают книжки – подарок самый лучший. До них охоча слишком – словесник неминучий.
На сундуке, за ширмой с сестрой играем в прятки. И в парк идут машины, а прописи – в тетрадку.
Брусника и морошка – любимое «драже». Я выросла немножко, со стрижкою уже.
...Автобусы прощально блеснут из-за забора. Сама того не чая, покину этот город,
захлопну дверь подъезда навечно за собой... Но юркнет в сердце детство бессрочно, как любовь.
2005 г.
ТРИ БРАТА
Скала «Три брата», солнце всплыло вверх над океаном Тихим и жестоким: обложка на тетради, – как у всех. Но там, внутри, Поэзии чертоги.
Блажь стихоплётства. Музыка и ритм. Стремительно влекло в страну гармоний, где мир с тобою рифмой говорит, и шорохом листвы, и блеском молний.
Создать свою волшебную страну. В неё укрыться от того, что чуждо, и ощущать, как лишь тебя одну затягивают вглубь шторма искусства...
Одиннадцать (или двенадцать?) лет. Влюблённость. Одиночества экзамен. Так начинает маленький поэт
смотреть на мир особыми глазами.
ДВОР НА АМУРСКОЙ
Амурской улицей пройдусь, где мы «в резиночку» играли. Такая блажь, такая грусть – а было солнечно вначале.
Гори, костер, на два двора! Бродите, тени, меж камнями! Здесь робко прячется «вчера» и заговаривает с нами.
Взметну кудряшек лёгкий шелк. Мячи, скакалки, садик, горка. Шагай, дитя, через порог – не останавливайся только!
Прочь из подъезда и игры – к тетради, светлячкам и звёздам, в свои волшебные миры, где быть собой уже не поздно.
Не ждут нас больше этажи, и лестницы тихи и чисты, но переходят рубежи из песенки кавалеристы
туда, назад, в Амурский двор, где у подруги бант смеётся и пустяковый разговор, облитый сахалинским солнцем.
2006
УЛИЦА ПУШКИНА
А я тогда на Пушкина жила, и обожала храм библиотеки, и – чище лебединого крыла – вбирала взором радостные снеги.
По гарнизонной улице на юг, путём почти что неисповедимым, шёл по цепи учёный кот Баюн таинственно и неостановимо.
Он пел мне об аллеях октября в Михайловской усадьбе вдохновенной, – и розовым отсвечивал наряд сугробов на облупленные стены.
Под звоны этих солнечных стихов я полнилась словесностью российской, и тихий пласт моих черновиков всходил в столе свежо, хоть не изысканно.
Незрима гармоническая связь между названьем улицы и нами, и если рос, созвучьями светясь,
то сердце до конца пребудет в храме...
МАЛИНА
Живётся весело и крепко, и ощущаю я в горсти малину кисло-сладким слепком – как в детстве розовом почти!
Ещё один жучок-сластёна с позором изгнан, как тогда, и столько радости зелёной, простого, милого труда!
Вот-вот скажу: «Смотри, Маринка!» – а это только отзвук сна, и собирается малинка там, где не ёлка, а сосна,
где не берёзы, а калина роняет свой червонный свет, и нет в помине Сахалина, и той меня давно уж нет.
Но значит, живо всё, что с нами случалось прежде, коль зову подружку – и малины пламя
ложится в сочную траву.
* * *
Синие-синие снеги и сани. Синие сумерки выпали сами. Вместе с тенями, сараями, ветками и со снежками, крутыми и меткими. Вместе с полозьями, скрипом и лыжами. Вместе с косичками мягкими рыжими. Выпали снеги, великие снеги. С тройкой по физике, партой, Онегиным. С милыми сердцу далёкими днями. С ватными клёнами и тополями, настом, порошей, бураном неистовым, с твёрдым желанием: выстоять! выстоять! Чтобы не только о Пушкине пели те сахалинские злые метели. Чтобы расти и любовью, и словом. Чтоб выпадали к вам снова и снова снеги мои. Голосисто и мятно. Белым глаголом – светло и стократно.
2003
Я ГОРОД СЛЕПИЛА
...не с потной шпаргалкой в горсти... ... из алгебраической тьмы... свой город слепила... Ирина Евса
Свой город слепила я из ледяных проводов и ламп керосиновых на неуклюжих столах; штабных, гарнизонных, в стрекозах, дворовых задов, куда меня выгулять в травке сестра повела;
из крепости снежной, где воином тоже была; из ёлок (не сосен!) с орехом в конфетной фольге, из малого, но неизбежного в юности зла, когда не прощаем ни миру, ни даже себе;
из биты для «классиков», тайно влюблённой весны, голодных медведей в излучинах горной реки, тетрадей в линейку, склонённой в усердье спины, заветной коробки, где я собирала значки;
из мук нерешённых, зачем нам читать не дано в сердцах и умах, не насилуя ложью уста; из ветхого клуба, где детям крутили кино, где правда чужая нелепа, а наша свята;
из потных шпаргалок и парт с откидною доской (под крышкой – портфель); из подъездов в снегу, без дверей; из света и слова (дай Бог проходить вам такой курс речи родимой!); из гула команды «Скорей!»
в игре «Эстафета»; из галстуков, воротничков, пришитых на форму; из ленточек в тощей косе; из совести первых, едва ощутимых толчков, бессловной молитвы, чтоб были счастливыми все...
Я город слепила – и вычла себя из него, оставшись постскриптум лишь тенью в любимом дворе. Щеночек-душа, не скули, это всё – ничего! Простая заря
на берёз розоватой коре...
* * *
Тот – из Охи, а тот – из Невельска, из Ленинграда или местный – кормились знаний мятным вереском в бревёнчатом домишке тесном,
тяжёлым хлебушком истории, заморской речи крепким чаем. И было матери мне более судьбы прекрасное начало.
Любовь играла в зорьке розовой, во взглядах, даже в умолчаньи, и стекла плавились морозные неусмиряемым дыханьем.
Спектакли озорные, с танцами, и дни рождений – «всем семейством». Ведём, считаясь «иностранцами», дебаты по Толстому вместе.
Цыганочку танцует с выходом здесь Маша, бывшая «балетная» из Измаила. Сколько выпало переживаний в это лето...
Сам Эсамбаев – в зале стареньком, и Золотухин, и киношка. На сердце – лёгкая подпалинка воспоминания. Немножко.
Одна ватага, все мы – крайние по острову, судьбе и веку – растили жадное желание материка как некой Мекки,
не зная, что заветным островом мы будем снить, и выть, и бредить. Раскаяния слишком позднего нет обречённее на свете.
Японского домишка брёвнышки смёл экскаватор торопливо. Мы к счастью юности на донышке припали так нетерпеливо...
Ватага тесная, случайная, тебя роднее не встречала. С едва скрываемым отчаяньем смотрю в далёкое начало.
Нас не к учебе подготовили – слепили душу нам и веру. Пединститут: п/о1, история – английский. Курс – почти что первый. ________________________________
1 п/о – подготовительное отделение.
2005
САХАЛИН-82
1
Оранжевых торшеров мягкий свет тепло и абрикосно зрел у окон в той матовой метели юных лет, в стране несуществующей, далёкой.
Снежинок тихо падали миры, и форточки их шёпот не впускали. Домашние уютные «костры» сугробов стоны слышали едва ли.
Их отторгала медленная жизнь, спокойное течение нирваны. Пятиэтажек клетки-этажи цвели в затворе весело и пряно.
И не было им дела до того, что за стеклом ругались и хрипели и времени остался шаг всего
до злой и разрушительной метели...
2
Моя последняя зима. Сусуйских берегов сугробы. Звенели в феврале дома морозно, сухо и особо –
так лёд звенит пред тем, как встать стеною плотною и сбитой. Так осторожно ходит тать и колется судьбы корыто.
Нам оставался миг и шаг до траура лебяжьих плясок, пока не взвился русский флаг для сбрасыванья общих масок,
для перелома и конца, для перестройки и делёжки, для обретения лица и рассыпания матрёшки...
Я уходила навсегда от острова, страны, эпохи. И вслед летели города и берегов сусуйских вздохи,
Корсаков, Невельск и Оха, всё, что звенело, пело, звало в свои высокие снега,
в моё прошедшее начало...
* * *
Я люблю тебя, синий-синий сахалинских небес престол, синеокой моей России вознесённый ветрами ствол.
Не отдайте такую славу на поживу иной стране! Здесь живые вздыхают травы в хвойно-лиственной тишине...
Здесь особенный, горный воздух, осеняющий снегирём... Сохраните – ещё не поздно – двухэтажный кирпичный дом,
где шагов моих лёгкий лепет помнят стены, перила – лёт. Подорожник здесь свечи теплит, и кострами закат поёт.
Не снести, если всё напрасно – смуглолицым чужим сынам. Сахалин – пресвятая сказка, до сих пор им душа полна.
Сохраните как след и выдох, лоскуток от России всей, не отрезав, не сдав, не выдав. Нет дороже мне тех земель.
2002
Остров Сахалин
12 Проголосовало
Сахалин — остров у восточного побережья Азии. Входит в состав Сахалинской области. Крупнейший остров России. Омывается Охотским и Японским морями.
Автор имеет исключительное право на стихотворение. Перепечатка стихотворения без согласия автора запрещена и преследуется...
В можете поделиться ссылкой на материалы на сайтах и в социальных сетях!
О Васильевском острове стихи. Васильевского острова на свете лучше нет! Там, за причалом гавани, лежит бескрайний мир. Туда уходят в плаванье. Утро приняло вахту у ночи. С добрым утром, Васильевский
