 Радислав Гуслин – а на своём рабочем месте, в церкви, священник (протоиерей Вячеслав Власенко) – очень необычный человек: духовное лицо, сохранившее от своей бывшей профессии (до посвящения в сан) привязанность и тягу к музыке, пению, режиссуре, театру, поэзии, к постоянному творческому общению и выступлениям. Он служит в Свято-Покровском Архиерейском кафедральном соборе Запорожья и преподаёт богословие, антропологию и философию на кафедре теологии в Классическом Приватном Университете. Он создал музыкальную группу «Джива он-лайн» с игрой на редких этнических инструментах (древнеиндийские ситар и бансури, молдавский най, перуанская кено, экзотические африканские барабаны), а также на традиционной скрипке, гитаре, флейте и контрабасе, с соединением музыкальных традиций джаза, православного песнопения и восточных, индийских влияний, и даёт с этим ансамблем концерты, на которых поёт свои песни. Он пишет сказки и пьесы и сам их ставит вместе с детским православным театром «Мафитис», организовывает поэтические чтения и ежегодный литературно-музыкальный фестиваль «Звезда Рождества», как поэт участвует в работе литературных интернет-сайтов. У него изданы шесть авторских поэтических сборников («Фиолетовый раз», «Имущество нищих», «Доброполье», «Записные книжки», «Океан» и «Фиолентовая тетрадь»), последний – написан в Крыму, на отдыхе на мысе Фиолент; записаны три музыкальных альбома с песнями («Шорох ладоней», «Подгоняемый ветром», «Города на дне»); он публиковался в различных альманахах и принимал участие в различных фестивалях. Он член Конгресса литераторов Украины, его хорошо знают и дружат с ним знаменитые московские авторы. Он даже сам иллюстрирует свои книги! Бог явно не обделил его разнообразными талантами.
Читать статьи о поэзии Радислава Гуслина: Небесное дерзание, Импровизация Вечности, Ключик от войны и рецензии внизу, после подборки.
* * * Вот скудные слова, убогий дар, и нет здесь никого, никто не слышит, шуршит перо, рука упруго пишет убогие слова, дар сердца моего.
Дар немощной любви... К чему настрою душу? К тишине… Всё сердце горячо, печали тлеют.
Прохладный свет в грядущей вышине, ядро горит, а пальцы в стуже млеют.
Не в силах клеть убрать, всё в горнице черно, убогие слова не разгоняют мрака, ветшает дивный храм, таинственная рака струит нетварный свет под сводами его.
И медленно восходят к небесам святые ратники, неведомые миру, и Ты, Любовь, их светлым голосам даруешь Вечности божественную лиру.
Ты знаешь каждого, по имени зовёшь, Твой голос кроткий Твои овцы слышат, Ты каждую на рамена берёшь, смиряясь Сам, Ты их возносишь выше.
А ветер, ветер мчится по земле, и мчатся, мчатся, разбиваясь, люди… О, если б знали мы, как Ты нас, Авва, любишь, о, как бы мы скучали по Тебе!
Убогие слова, дар немощной любви, и нет здесь никого, никто не слышит, внимаешь только Ты, рука прерывно пишет, молчание, увы, для сердца тяжело...
* * * Я хочу быть простою ладонью Твоей, Быть рекою-рукою священной Твоей, Я хочу быть словами надежды и света И для грустных людей быть любовью Твоей.
Словно флейту, наполни дыханьем меня – Буду песнью живой среди ночи и дня Литься духом блаженным я в души людей, Буду музыкой вечною, мыслью Твоей.
Не иссякнет вовеки живая вода. Всё в Тебе – утвержденье, всё – вечное «Да», И не бойся ни шума, ни шелеста тьмы, Ведь для света блаженного мы рождены.
Я жемчужину счастья несу для людей. Если хочешь, я буду любовью Твоей.
* * * Мне так легко и немощно писать: журчит вода, святое утро длится, и ни к чему гадать, чтоб угадать, что всё вокруг начнёт живьём светиться.
Проснётся день, и разольёт поток на летний снег, что ковылём стекает руном волшебным, и сиреневая тень на облаках, скользя, перетекает.
И я из утра соткан, как заря, Весь ожиданье, вера и надежда. Твои касанья новое творят, я стал воронкой и спиралью нежной.
Вливайся стих, входи в меня, звеня, И трепетно, и властно, и небрежно. О, волны непрерывного огня! Я берег глиняного побережья!
* * * В изгибе дня оставить без контроля сует дела и сесть слагать слова – вот истинная дичь, невиданная прихоть. Как не подумать: просто сумасшедший сей человек.
Но не выдумывать, не лебезить – молчать и ждать. Чуть погодя откроется печать и заскрипит замок бездонного туннеля. Забрезжит свет и легкий, и святой, иной, не ощутимый чувственному глазу, но озарится сразу пространство внутреннего бытия.
Грудь распахнётся с болью, в глубине таинственное око, что не вне направленно, не на предметы мира, а то, что слушает таинственную лиру миров иных, надмирных голоса, и ширится звучанья полоса, и я расту при этом, расставаясь с очарованьем собственного я.
И нечего бояться – всё пройдёт. И Тот, Кто хочет, Сам слова найдёт и всё расскажет, и со всем сольётся, а сердце замирает и не бьется …
Вот чудеса – всего на полчаса присел, чтоб отдохнуть и воздуха, и вечности хлебнуть…
* * * Не дивно ли? В сиянии простом Мы плыли тихо, только мы вдвоем, и тишина надула паруса, и вдруг исчезло всё на полчаса…
ОКНО
Правоверные, знайте, что Аллах не имеет Сына. (Надпись на мечети Омара)
Всё как-то тихо и смешно, смотрю в окно, как будто в келии моей открылось дно, и нет ни времени, а миг и стих-псалом, как нож, как лезвие, как крик, как штрих крылом.
И в этих странных кружевах неясных дум мне видится седой Аллах, согбен, угрюм, сидит и плачет, и зовёт, и Сына ждёт, но нету Сына у Него, Он не придёт.
И кажется Ему, что Он забыл, когда был юным Он ещё, когда любил, когда на небе жил Своём, не в головах, когда кружился Он Втроём в Своих мирах.
И Дух, и Слово, и Любовь во всех одна, когда излился на творенье, как волна, из ничего, из вдохновенья, из Любви творенья, как стихотворенья, поплыли.
Сверкнули ангелы, из пыли встал человек, какими чистыми мы были в тот чистый век, какою девою дышала земля-душа и как планетой смерти стала за три гроша.
Такое странное виденье, смотрю в окно, и слышу птичек лёгких пенье… закрылось дно.
* * * Послушай, мы плывём в ограде ночи, В начале и в конце, земля и небо, Все жители, всё населенье края, Живые ныне, спящие глубоко Умершие и те, кто зреет в чреве. Как мы летим, как рушимся, играя В азартный барабан упругой плоти, В бреду рождаясь, бредя умираем, Живём, вибрируя в тон нездоровой ноте И падаем безумно, безнадежно Вне поединка, вне попытки к бегству. И смерть боготворим, и та прилежна, Изобретательно-чиста в работе. Мы плачем и плывём, и город точит Последний рог о срез разбитой ночи.
* * * Открывается полночь, и просто Побеждает меня тишина... Сердце молча растёт. Стена Освещается образом. Столько В этой комнате глубины... Плача, радуюсь, побеждённый Вечным приступом тишины...
* * * Не могу ни с кем, ни о чём говорить, Ничего не хочу больше знать, Только с Богом моим непрестанно быть, Только Имя Его призывать.
Я молю Тебя, Отче, продли псалом, Никогда пусть не кончится стих, Буду в полночь и в полдень, ночью и днём Умолять о грехах своих.
И когда осенит тишина, Верю, сердце узнает свет. Исчезает в Тебе моя ложь и тьма. Боже. Чудо! В Тебя одет.
* * * Часто смотрю на землю и вижу небо, смотрю на цветы и травы и вижу небо, смотрю на людей, на руки и вижу небо, на смутные очи, на в ночи текущие строгие светила и вижу небо, на пыль, на блестящие зайчики моря и вижу небо, глаза закрываю, недвижно смотрю и вижу небо, сам для себя незаметно медленно превращаюсь в нечто, в чьей сущности нет значенья, и вижу небо. Как мы желанны, любимы, мгновения бытия бесценны, неповторимы. Смотрю, ничего не видя, вижу небо...
Странное состоянье. Зыбкая прелесть. Гибель. Я вижу небо. Ломается образ. Плачу и вижу небо. Я знаю, что это небо – ещё не небо, что вовсе незряч я и, смотря, ничего не вижу, слепые раскрыты очи, и вижу небо. Часто смотрю на землю...
* * * Какое сладкое безумье – Умом молчать, а сердцем говорить...
* * * Мысли тихие, слёзы сладкие, Словно в сказке мы и, загадкою Окружённые, поражённые, Светом любящим преображённые, На ладонях Твоих примирённые, Лаской, нежностью напоённые, Вдохновленные глубиной небес.
Был ли мрак? Он в Любви исчез.
Ни роптания, ни стенания, И в страдании нет страдания. Как надежда, светла и бела, как соль, Уврачёванная всей Природы боль.
Кипарисы плывут в белизне облаков. Незаметно мы превратились в богов. Говори со мной, весь внимание. И живою водой – оправдание. Окунулись все в умиление, И течёт с небес исцеление.
* * * Не спрашивайте никогда, откуда дар течёт. Он из глубин, словно вода, отыскивает ход. Но глубина не под землёй, а в глубине небес. Его приносит ангел мой сквозь дум дремучих лес, и я не знаю, что споёт незримый шестокрыл. Вот только-только голос был – отвлёкся и забыл. Любая мира суета – помеха, враг ему, но если ты уединён, то свет пронзает тьму, и, поражённый красотой простых певучих слов, ты вдруг становишься святой, свободный от оков. Обманчивая пелена хитросплетенья снов стекает, как реки волна, и пеной берегов вдруг исчезает на песке причудливая вязь. Ты в ожиданье и тоске, и связь оборвалась...
* * * В автобусе на земле, Туго прижаты друг к другу, Мрачно скрипят братья. Угасшие лица и копоть на скулах. На пыльные стёкла окон Ложится закатное солнце. Время от времени пьяные Вспыхивают языки; на кочках Кусаются братья. Свечи Трещат без света. А в гуще на дальнем сиденье Тихо заплакал ребёнок. Ровнее бежит автобус. Уставшие братья слышат, Молчат и светлеют.
* * * Я видел прекрасное небо, совсем голубое, И в небо ритмичные ветви упругих деревьев Послушно стремились, их танец утешил сердце. И, радуясь синему воздуху, Лёгкой походке, я шёл и глядел: на тополь, Идущий навстречу, уселся спокойный ворон И, плавно качаясь, смотрел с высоты на землю. Я шёл по асфальту в небо, Совсем окружённый жизнью, Не зная, что благодарность так просто Дарит прощенье.
* * * Исцеляет свободно небо, Окрыляет больное сердце, Сквозь голубую линзу Сочится свет Твоей ризы. Угасает мечта, и сон Не страшит на ложе. Тихое радостное бессилье. Надежда в белом халате Сестрой милосердия смотрит, Нежной прохладной росою В серебряной ложечке чайной Мучительный жар усмиряет.
Я знаю, не больше, чем чудо, Сейчас происходит, И каждая вещь в моём доме Восторженно смотрит на гостью.
Кончается зимняя стужа... Простая домашняя склянка Лучу причастилась, и тихо Я радуюсь преображенью.
* * * Я вижу, дерево проснулось, На каждой ветке солнца блики. Я вру: оно Тобой не спало, Не может дерево проснуться! Ты в каждой жилке жизнью правишь, Тобой всё движется и дышит. Я вру: когда помыслю «вижу», Сам по себе ничто не значу. Песчинка, но она причастна Животворящему Светилу. Тобой всё движется и дышит. Всё просто: дерево не спало!
* * * Ты дашь мне тихое страданье, Ты дашь мне плач, Ты дашь мне смех. Я воспеваю умиранье Безумных сумрачных утех.
Багровый дух ночных метаний, Зловонный чад, привычный грех. Я воспеваю умиранье Безумных сумрачных утех.
Ты к Свету направляешь очи, Ты снежной тишиной сквозишь. Ты мне поёшь, и всё короче Становится неровный стих.
Ты поражаешь тишиною, Ты белым временем кадишь, Ты непрестанен, и за мною Невыносимо Ты следишь.
Ты любишь с нежностью бесстрастной, Ты принимаешь чёрный чад, Когда в глаза Твои прекрасные Мои кровавые глядят.
* * * Сколько старых больных людей, Словно загнанных лошадей, Сколько сброшенных с корабля В море жизни тонуть, как я.
РОДИНЕ
Когда я вечностью пленён, Смотрю на тихие раздолья, Душа моя слезится болью, Я в свою родину влюблён.
В бескрайние её равнины, В безумие её племен, В её святыни и руины, Душа, я в родину влюблён.
О трудное немое чувство, Растаявший угарный сон, И нищета, и благородство, Душа, я в родину влюблён.
Святая Русь – Ты цель моя, Моё святое назначенье, Прими ничтожного раба, В Твои блаженные селенья.
И со святыми упокой В мой час от Бога наречённый, О Русь моя, прими, я Твой, Твоею святостью пленённый.
Когда я вечностью объят, Смотрю на тихие раздолья, Душа моя слезится болью, И каждый встречный – вечный брат.
* * * Есть люди на земле, Которым счастье чуждо, Их суд влечёт к скорбям, Удел их теснота. Есть люди, что, увы, По сути, безоружны. Есть люди, и они Вселенной красота.
* * * Мне кажется, я потерял себя, Нет музыки огня в груди унылой, И не любил, я верно, никогда, И жизнь истратил в скуке боязливой.
Нет, без Любви мне невозможно жить, Я не нашёл её и больно плачу, Я без тебя, Любовь, ничто не значу, Без ветра твоего мне жизнь не переплыть.
Как больно, друг, когда утрачен свет, Как тягостно душе, когда в ней мрак безбожья, И, кажется, конца нет бездорожью, И кто-то лжёт, что в мире Бога нет.
* * * Я голос потерял среди шумов и толков, внутри, снаружи, в суете осколков, как в гари и чаду бреду в бреду, как в стонах дыма, душа моя больна, неисцелима.
Но, всё же, слышу я, как тонкую струю, как лучик света, – это я пою сквозь рык во мне, сквозь скверну и проклятья я слышу пение молитвенное, братья.
Я жив – отрадно, снова я флейта исцеляющего слова, я слышу бисер неземных дождей, я вечностью пленён, я вновь ничей…
Мне надо разобраться навсегда: быть правильным иль вольным, как вода, быть чистым и простым и литься, литься, литься… О, как мне от себя освободиться?
И как противна мне судьба раба. Освободиться, слышишь, навсегда от ложных чувств, от бреда наносного и быть посланником лишь истинного Слова.
* * * Не написал своих стихов. Зачем так сильно притворялся, зачем же так с судьбой тягался, наделал множество грехов?
О, слышишь, сердце, распахнись навстречу вольной чистой песне, в струе наитья интересней, всегда прекрасна неба высь.
О, города, о, суета, больные киборги повсюду и что же я, как тот иуда, теряю вольности алмаз? Как ненавистна суета, какая фальшь и показуха, а сердцу просто нужно друга, и чтоб текла слеза из глаз.
* * * Жизнь безопасна, когда ты в тени, а в небе путеводные огни, и верно знаешь, кто тебя ведёт, кто направляет планетарный флот, и все заранее расписаны пути, жизнь безопасна, хоть с горы лети, не размышляя, в пропасть головой, жизнь безопасна, ангелы с тобой.
И можно падать, можно вверх лететь, серьёзно думать и наивно петь, ходить во фраке, или нагишом, быть древним старцем, или малышом, всё, что угодно, только захоти, жизнь безопасна, доброго пути!
* * * Ты, ветер, не видел, куда подевались огни с перешейка, где море и море маяк разделял скрупулёзно, сигнал световой посылая в пространство и время, где воды, подобно песку, сквозь пролив проливались?
Ты, ветер, не видел, кто честный маяк погасил? Он старый и верный служака, ему доверяли пираты и капитаны, теперь же не знаем, здесь ночь, и что же нам делать?
Пойми, мы ведь люди, и как мотыльки должны видеть, куда нам стремиться, когда на закате провалится солнце и звёзды закроются тучами, как одеялом верблюжьим.
Пустынные наши глаза, в них испуг и смятенье. Зачем ты украл наш маяк, безответственный ветер? Иль просто завистник лукавый, скиталец бесцельный? Не станем с тобой церемониться, свяжем по праву владык над стихией, и в банку, как джина, и в море, как джина-злодея…
Ах, ветер, ах, ветер, скажи, наконец, кто похитил огни с перешейка…
* * * Не оторвать лица от облаков, таких пушистых утренних снегов, небесных странников, врачующих мне душу покровом нежным, море, ветры, сушу объемлющих целительною влагой, несущих каждому отраду, негу, благо…
Не оторвать лица от облаков, хранителей небесных берегов.
* * * Не останавливай стихи, пусть так текут, не в суете, а у реки твой дом и труд, не у станка, не на войне, а в тишине, пусть будут думы у тебя не здесь, а вне.
Вне говорливости пустой, вдали трибун, пусть будет чистым голос твой и вечно юн, вдали бесплодности наук и вне систем, вне спекуляции умов, вне теорем, в улыбке сердца, в простоте креста, пусть будет музыка твоя всегда чиста.
* * * Не касайся ты струн на вечерней заре, когда линии неба прощальны и кротки, и мечтаешь о новом певучем добре, о хрустальном мотиве бубенцов в серебре, о побеге свободном из трёхмерной решётки.
Там, за золотом неба, где иные миры воспевают блаженные духи, где мотивы, как нити, во свет вплетены, где не ложны сердца и все влюблены, и не ведают души разлуки.
Там пусть будет сокровище наше с тобой над шумами, над красками мира, лёгким облаком чистым, святой тишиной, в обретеньи друг друга услышим: ах, пой, невесомая вечности лира.
* * * А стихи превратились в молитвы, а ладони в раскрытые крылья, а глаза в дождевые слёзы, а дрожащее горло во флейту,
сердце в мерные тамбурины и в певучие барабаны, вены в стройные фуги-реки, а ресницы в хрусталь флажолетов.
И теперь мне не страшны ночи, улетучились детские страхи, и свободный из всех одиночеств вас приветствую, звёзды-птахи.
Пусть струятся молитвы-песни, пусть врастают в седьмое небо, из архангельских светлых высочеств льётся вечность вина и хлеба.
Стану словом простым и ясным, превращаясь в огонь и воду, быть источником ненапрасным, славословием, Богу одой.
* * * Слушаю птиц на закате в саду, листья не шелохнутся, слов не найду и смиренно жду, сами слова найдутся.
Так в безмятежном теченьи плывут тихие краски и время, белые перья на голубом, нежности кроткое семя.
Краткий отшельник, почти задремав, пью исцеления воздух, я с наслаждением небо обнял и исчезаю – отдых.
Ты сотворил для меня тишину, ласки её несравненны, только её ненасытно люблю, подлинно, самозабвенно.
* * * Пусть сердце опустеет и болит в сиянье нового рассвета, как птица, мысль молитвою звучит, и пусть поётся духом песня эта.
Всё грязное, всё чуждо уйдёт, притворное, дешёвое, скупое, и тихое святое запоёт во мне всеисцеляющее Слово.
* * * Открываю Тебе, входи. Ветер вымел весь сор из груди, и лучи Твоей нежной ступни вниз по лестнице... Обними тихой ласковою рукой, успокой меня, успокой, напои вечной песнью небес, животворный прозрачный лес, упоительные плоды, словно манну, дождят сады Твоих гимнов, Твоих поэм, Твоей ясной Любви теорем, Твоей мысли, Твоей тишины, безмятежной Твоей войны. Всё молчит в Тебе и кричит, улыбается и звучит. Распахнулся и плачу в лучах, лучезарный сверкающий прах. Наполняешь новым вином, опьяняешь и явью, и сном, а потом оставляешь скучать. Я кричу: где Тебя искать? Я брожу по тропинкам книг – нет Тебя в словесах людских. Погружаюсь в глубины морей, в лабиринты рыб и зверей, в звёзды, в музыку, в тишину, и по небу иду, и по дну, пролетаю пространства, миры: где же ты? Где же Ты? Где же Ты? А Ты смотришь и тихо поёшь, подождёшь – и как дождь сойдёшь.
* * * Острова на реке так спокойно прекрасны. Сизый тихий туман, гул моторки вдали, Всё по-детски родное, и, как в зеркале ясном, Отражаются вечные времени дни.
А вода, как и прежде, набегает на берег, Где волнистою цепью целует следы И так просто смывает столетья, столетья, Исцеляет, врачует эхо прошлой беды.
Ветер дивную сагу поёт над заливом, И деревья танцуют в голубом, золотом В очарованном мире, который тоскует, И болеет, и стонет, как сломанный дом.
Мы отправимся с ветром в иные селенья, Где река и прозрачней и чище вода, Но туман островов и прибрежная песня, Словно нежные шрамы, в душе навсегда.
ВЕРОНИКА
Мне ангел послан – ты, моя жена. Какая радость и любовь отражена В глазах твоих – роса святых небес, Я в них смотрю и чувствую: исчез Страх одиночества. Преграды пелена Растаяла. Волна Незримая любви и тишины. Ни я, ни ты уже, а только мы Плывём средь бурь по медленной реке вдвоём, Одну божественную песнь поём, И не нужны ни травы, ни цветы, Лишь мы в сиянии простом, Лишь мы.
И я молюсь, чтоб не порвалась нить, Что так смогла сердца соединить, И крепче смерти нежная струна, И только свет, и только жизнь одна.
О, сколько раз спасала от страстей Меня любовь, любовь жены моей.
ПЕСЕНКА
Пой, только не ной! Свет над землёй голубой. Видишь – дерзай и лети, Ангелы встретят в пути.
Не обернись назад. В сердце желаний ад. По морю, по облакам – Смело в сияющий храм.
Там у Него на груди Счастье своё найди, Чашу спасенья пей И помолись за людей.
Каждый пускай найдёт В Царство Небесное вход. Плач превратился в смех, Радостный человек.
* * * И страна далека, и огни высоки. В этом мире воды так нужны островки, Так нужны паруса и дыханье ветров, Голубые следы голубых облаков.
В волосах светлячки у любимой горят, В голосах её глаз перламутры царят, В океане стихий, в разноцветье дымов Для неё я ищу пару ласковых слов,
Слов, насыщенных жизнью, словно хлебом земли, Акварельною влагой и ветром вдали. У прекрасной любимой даже имени нет, И вечернею тиной укрывается след.
В этом мире прозрачных и сонных морей Мне огня не хватает любимой моей. А огни высоки, и страна далека, И никто не вернулся оттуда пока.
* * * Обижаться не стоит, когда взору открыты горы И в прощении тонут неприятные разговоры, Растворяются, тают все обиды, непримиренья. Только ангелы знают умилённого сердца пенье, Только ангелы слышат, как стекают прощания слёзы. Оживают и дышат в невечерней аллее розы. Человеку возможно быть беспомощным и наивным И в могучем бессилье, многотрудном и дивном, Вырастать и скрываться от печали, беды и тревоги. Нам не нужно казаться богами – мы боги.
* * * Только слушай, прошу, только слушай. Кто-то нежно твою исцелят душу. Вечно юный, простой, могуче-бессильный, Он невестой тебя нарекает любимой. И конца уже нет, и забылось былое, Ты вплетаешься в свет, в серебро голубое, Всё прозрачней и тоньше наитья молитва. И без страха блеснёт лучезарная бритва, Как сердечный укол, ангел нас поцелует, А потом только свет будет, будет и будет.
СВЕТЛАНА СКОРИК О ПОЭЗИИ РАДИСЛАВА ГУСЛИНА
Поэзия Радислава Гуслина как ковчег, спасающий всё истинно высокое, духовное в ней от наносного, подверженного соблазнам моды. Не шумно, но уверенно и спокойно поднимается его ковчег на серебряной волне звука, ибо стихи его настолько мелодичны и пронизаны ритмикой библейской – той, которая звучала под лирой царя Соломона, – что это воедино и поэзия, и псалмы; и слово, и музыка; и молитва, и обращение к своей душе, а от неё – к своему народу. Благозвучная или негодующая, кающаяся и возвышающаяся до духовного экстаза, эта поэзия – явление, и сам автор – совершенно уникальное явление в ней. Если и сравнивать его голос с чем-то, то со звучанием серебряного века, его романтической, религиозно-философской струны, которая слышна в творчестве Блока, Брюсова, Гумилёва и которая вдохновляла русскую поэзию на протяжении всего последнего века. «Фиолентовая тетрадь» Радислава Гуслина так же романтична и изящна, но она, к тому же, способна поднимать читателя на волны молитвенной скорби или пламенного обращения к небу, умиротворять, лечить и духовно окормлять всех, кто терзается вопросами бытия и сжигаем страстями. Слово-бабочка и слово – меч духовного воина, Пересвета. Слово – ливень струящихся звуков. Фиолентовый мыс Надежды и Добра и фиолет беспредельного Неба Творчества...
9.04.15 г.
Можно ли в современном, строго прагматичном деловом мире, таком виртуально-компьютерном и торгашеском, где всё движется выгодой и удовольствиями, в мире потребителей, всё ещё писать о Боге? Так ведь даже потребитель всё ещё человек, и ничто человеческое ему не чуждо. В том числе – неудовлетворённость тем, как он живёт, острая нехватка чего-то иного, о чём он сам не знает, как это назвать. А не хватает нам душевной радости, гармонии на сердце, светлого чистого праздника – того, что человек верующий назовёт ощущением благодати или присутствием Бога в душе. И это как раз то, о чём пишет удивительный поэт Радислав Гуслин, а в священстве – протоиерей Вячеслав Власенко. То, что и его мучает, и ему знакомо, а потому его творчество не имеет ничего общего с сухим морализаторством – в нём всё, что мы испытываем в жизни, и всё, чего не получили от неё. Наши вопросы, томления, острые страдания и припадание к источнику блаженства, ропот и боль – но и нежная любовь к человеку, и прощение ему всего. И он мучается загадкой смерти, как мы: «лишь вчера это тело пело, нынче безмолвствует – омертвело», «А человек, такой небрежный, как ученик, не сдав урока, он, не исполнивший надежды, уйдёт до срока». И его раздирают противоречия: «как Ты много мне дал, что-нибудь забери... – моей плоти стон, моей страсти вой». Но ему дано знать и миг блаженства и гармонии, и погружение в иные – духовно-поэтические – сферы, приподнятые над мелкой суетой и бегом в колесе. И именно поэтому:
И когда уже кажется: всё – умерла, умерла без возврата, слово тихое скажет поэт, слово брата. И уже ничего в этом мире орущем не слышишь. Только ясно одно: оживаешь, живёшь, дышишь.
3.09.16 г.
3 Проголосовало
|
