Ключик от войны

(анализ стихотворения Радислава Гуслина
«Португальская синь и бинты облаков...»)

Духовная и особенно философско-религиозная поэзия в первую очередь идёт от души. Но уходит она на такую глубину, что прослеживается родство и с поэзией интеллектуальной, а больше всего – с ассоциативной. Меня всегда привлекает не столько сложность написания, сколько глубина вхождения автором в тему (это разные вещи!) и отыскание им всякого рода ассоциативных связей, которые, собственно, и являются в значительной мере признаком поэтического таланта. Метафоризация, умение – не в лоб, не просто с помощью сравнения – связывать разнородные вещи из абсолютно разных областей человеческой деятельности и сфер природы – это и есть поэтическое видение, поэтический взгляд на всё. Без него ни о каком значительном вкладе в поэзию и речи быть не может. Об этом писал ещё Ломоносов, но как в его время находилось много противников данной точке зрения, так воз и ныне там.

Не хочу свои предпочтения навязывать. Но и отказать себе в разборе такой потрясающей поэтической работы, как стихотворение Радислава Гуслина «Португальская синь и бинты облаков...», я не в состоянии. Тем более что тема более чем актуальная – война-2022 на Украине.

Почему «португальская синь» в произведении об этой войне? Потому что автор – как очень многие из граждан Украины – оказался невольным эмигрантом, хоть и покинул страну ещё до войны и, как думал, ненадолго. Однако, даже живя в «португальском раю», он, естественно, не может не думать про Украину и Донбасс, где остались близкие люди.

Португальский пейзаж, с которого начинается стихотворение, ещё в первом катрене переходит в нечто вроде сна: «Словно древнего сна драгоценный остов». Переходит незаметно и очень гармонично: вот идёт изоколон, т.е. одинаковое построение строк с точки зрения расположения частей речи – «португальская синь», «загоревшие крыши», «обнаженные трубы». И с помощью прямого сравнения, выраженного сравнительным словом («словно») живая реальность (т.е. «трубы живых очагов») оказывается вроде бы сонным видением.

Показательно, какие именно эпитеты употребил Радислав Гуслин для своего «сна» – «древний» и «драгоценный», – потому что не сон это, а картины из исторического прошлого Португалии (отсюда «древний»), крепко связанного с великими географическими открытиями и колониальным разграблением открытых земель (отсюда «драгоценный»). Да и само соседство эпитетов отнюдь не случайно: здесь налицо звуковая анафора (единоначатие) «др».

У стихотворения удивительная архитектоника (построение) – оно не сразу переходит к главной мысли и главной теме, и не плавно перетекает, а перемежается картинами то современных португальских красот («Эвкалиптовой шубой утешен Моншик», т.е. горная гряда Серра-ди-Моншики), то описанием привезённых «фрегатом из далёкой земли» богатств («И корица, и девы, и хрупкий хрусталь»), то вообще открывается слайд из юрского периода («по юрскому небу летит»). И при всём этом в стихотворении потрясающее единство образной системы – не часто встречающееся в современной, склонной к эклектике, поэзии явление, дающееся в руки только настоящим мастерам «красного слова» (как у нас на Украине говорят о поэтическом творчестве).

Если сначала прочесть стихи до конца, а потом вернуться к началу и уже осознанно посмотреть на используемые автором образы, то военные метафоры вы обнаружите даже в самых первых строках. Это не только прямая метафора «бинты облаков», но и ассоциативная метафора (чем на самом деле является якобы обычное прямое сравнение):

Здесь показательно слово «остов». Гуслин использовал его с заменой ударения на авторское, а заменить само слово, поступиться им не мог, чтобы не потерять драгоценную метафору. Вспомните чёрно-белые фотографии разрушенных деревень времён Великой Отечественной. Что от них оставалось? Только печные трубы. Всё остальное превращалось в обломки. Вот почему «остов».

А поскольку далее идут видения из прошлого («сон»), одновременно нанизываясь на гремящую где-то далеко от автора войну, возникает страшный апокалиптический образ ракеты (пусть не Зверя, а то ли птицы, то ли птеродактиля):

Жуткая реальность, которая по донецкому небу пролетает регулярно уже восемь лет и пока не думает пропадать с горизонта, а теперь как Возмездие начала сыпаться и на украинские города (на мой – тоже).

«И как будто» – вроде бы сон. Но вроде и история. А в то же время реальность, ведь в старину такие «звероптицы» не летали. Интересно, что лексическая анафора «И как будто» в первой строке катрена используется как сравнение, а во второй создаёт ассоциацию (связь) с современностью. Именно страшные, пронзительные свист и гул слышится с неба, когда над твоей головой одна за другой пролетают ракеты, чтобы потом приземлиться где-то на военный объект или электрическую подстанцию, при этом иногда разрушая и близлежащие дома.

Помню, с каким страхом, не веря своим глазам, мы смотрели по телевизору кадры бомбёжки Югославии. Не веря, потому что такой «ковровой бомбардировкой» целых кварталов ни в коем случае войны вести нельзя, ведь при этом гибнет всё и вся, что попадается на пути – в груду обломков превращаются жилые дома, больницы, школы, а не только заводы, склады и подстанции. А теперь война пришла и в нашу страну и стала жгучей реальностью. И пусть её нельзя было не предвидеть из-за непрекращающегося конфликта на Донбассе (очаг пожара всегда имеет тенденцию к распространению), и пусть она, слава Богу, пока не «ковровая», нам от этого не легче. Ведь свист и гул вызывают такое же дикое потрясение всего организма из-за того, что нельзя предугадать, куда «звероптица» сейчас попадёт – в «объект» или в дом в твоём же квартале.

«Размах», «мощь» как раз и передают титанический, исполинский страх, который овладевает жителями, оказавшимися на пути такой «птицы».

В этом катрене вообще потрясающая образность. Кроме уже упоминавшегося сравнения и ассоциации, здесь же присутствует хиазм (обратное расположение частей речи, как противоположность изоколону): «Чёрно-белый размах, бело-чёрная мощь». А в последней строке («С клюва капает клюквенный сок или дождь») не только соединение реальности (дождь) и метафоры крови (клюквенный сок), но и звуковой повтор (клюва – капает – клюквенный).

Появление метафоры крови понятно: исход ракетного удара редко обходится совсем без ущерба для человеческих жизней, но откуда берётся именно такой, бело-чёрный, окрас? Т.к. стихи развёртываются не последовательно, ясно это становится лишь в пятом катрене. Мне же хочется провести разбор стихотворения в том порядке, в каком оно написано.

А дальше идёт прямая проекция на историю Португалии – навстречу плывёт фрегат с драгоценным грузом, а к нему (вернее, к океану) сползает ландшафт. Так образно автор отражает смыкание горной гряды с океанскими водами. Мы видим олицетворение в виде метафоры («Эвкалиптовой шубой утешен Моншик») и в виде сравнения («к океану, как к богу»), а рядом ретардацию, т.е. отступление от прямого повествования (в данном случае – в виде уточнения «виртуозность и шик»). Это не только образно, но и удивительно красиво: пять «ш» на протяжении двух строк, т.е. чуть ль не в каждом слове.

Если сравнение «к океану, как к богу» довольно прозрачно намекает на то, какое огромное значение для развития и процветания страны имело мореплавание (тем более обретение колоний, а значит, и дешёвый труд), то почему «в алчбе и любви»? Здесь тоже вполне открытые, прямые поэтические приёмы соединяются с ассоциативными, требующими вдумчивого прочтения. Не случайно следующий катрен полностью состоит из результатов морских походов, отражённых в чередовании конкретных (зёрна, сталь, корица, девы, хрусталь) и абстрактных существительных (мечты, усталость, святость, злость), а также в соседстве асиндетона (бессоюзия) «Всё вязалось, вершилось, боролось, слилось» с полисиндетоном – многократно повторённым при перечислении союзом («и»).

В этом перечислении и «алчба» – архаизм, устаревшее слово, означающее «корысть», и – в одной связке! – «мечты и усталость», «святость и злость». То, что боролось друг с другом (ведь святость предполагает любовь к людям, а корысть и злость – любовь к наживе и ненависть к тем, кто мешает наживаться), затем «вязалось», т.е., образно говоря, связывалось в клубок каких-то исторических событий и их последствий, наконец, «вершилось» (архаизм, торжественный аналог к слову «совершалось»), в результате же – слилось, завершилось созданием мощной Португальской империи, награбленных богатств которой хватило ей не на один век.

А мы-то думали, что государства в Европе и благополучие их граждан создавались только усердным трудом. Вот, думали, войдём в Европу – и сразу станем богатыми... Но до нынешнего своего благополучия и Португалия, и Испания, и Великобритания, и Нидерланды шли путём колониальных империй, а Швеция, Германия и Турция – путём постоянных набегов и войн.

Как красиво Гуслин перемежает эти островки реальности, снов, видений и давних исторических событий, и как звонко он соединяет слова! Вчитайтесь: алчба, девы, вершилось, изумрудные зёрна (так когда-то называли камни изумруда). Какая торжественная, высокая старинная лексика! К тому же сколько звуковых анафор... Здесь и «хрупкий хрусталь», буквально хрустящий при произнесении, и тройной повтор букв «в» и «с» в словосочетании «Всё вязалось, вершилось».

Вот где яснее видны очертания «звероптицы» и где сказывается бело-чёрный окрас! Ракета-птеродактиль превращается в ракету-аиста, только наоборот – приносящего в дом не детей (жизнь), а разрушения (смерть). Потому и окрас аиста неясный: он чёрно-белый? или бело-чёрный? или, как в этой войне, чёрное кажется белым, а белое – чёрным?

Силы света и мрака как бы поменялись местами, и различить их слишком сложно? Или это мы, ещё не разучившиеся воспринимать весь мир только в двух цветах, как приучены были за семьдесят с лишним лет, не видим всего разнообразия красок?

Не понимаем, что не все люди твоей страны являются друзьями, и не все люди другой страны – врагами. Не ощущаем неразрывного единства между обстрелом мирных жителей (фактически войной, замаскированной другой аббревиатурой) и начавшейся спустя несколько лет... тоже войной (т.е. обстрелом мирных жителей уже в той стране, откуда началась агрессия). Не умеем думать? Или не хотим?

А мир гораздо ярче и разнообразнее, чем эти страшные символы: чёрный (траур) и белый (саван, смерть), красный (кровь) и седой (горе). Он может быть синим, как португальское небо, оранжевым, как «загоревшие» крыши в старинных португальских домах, зелёным, как «эвкалиптовая шуба» на горе Моншик.

Но поскольку мир не умеет и не хочет думать, идёт цепная реакция войн и активная торговля оружием, и конца этому безобразию не видно. Растут доходы лишь у воротил военной промышленности и банкиров, а мирным гражданам любые войны несут лишь крушение всего их образа жизни, смерть и разрушения.

В какой стране вспыхнет очаг пожара завтра? Кого накроет «звероптица» взамен такой же, услужливо подаренной той стране, что ведёт войну? Кого пожалует собой Божья кара (карма)? Кто знает... А пока на автора налетает «страх в безопасной ночи» и плывут думы-видения: «Кто-то в доме пылающем ищет ключи. Дальний дом привалило взрывною волной... И молитва торопится в пламя и в ад. Может, ищет ключи твоя мать или брат?»

Прозрачно олицетворение («молитва торопится»), очевидны звуковые анафоры («дальний дом», «взрывною волной»), а вот символ ключей автор открывать не стал. Слишком он глубокий и многослойный. Но лично для меня здесь понятие «ключ» олицетворяет ключ к загадке нашей братоубийственной войны (фактически длящейся уже восемь лет) и ключ к пониманию механизма возникновения всех войн вообще.

Как мы не можем или не хотим понять истоки этой, своей войны, которую легко можно было избежать с помощью соблюдения уже достигнутых в Минске договорённостей, так и мир не может или не хочет понять, что все войны возникают из-за нежелания решать конфликты государственным (парламентским) или дипломатическим путём. Путём пересмотра свода своих законов, уже устаревших или не учитывающих требования народов, населяющих территорию этих стран. Или путём международных переговоров.

И кто-то в начавшихся войнах обязательно бывает виновен. Та ли страна, что захватила земли и превратила их в свою колонию... Та ли, что постоянно делала вылазки на чужую территорию и провоцировала конфликт... Та ли, которой это надоело и она решила положить этому конец... Та ли, что вмешалась в чужой конфликт активным путём, поставляя оружие... Та ли, что не захотела соблюдать свободу языков на своей территории... Та ли, что вовремя не предотвратила внутренний конфликт изменением Конституции и приведением её к современным демократическим нормам... Та ли, что не захотела сесть за стол переговоров... Та ли, что села, но свои договорённости и не думала соблюдать... Та ли, что на своей территории войн никогда не ведёт, но неявно оказывается разжигателем войн в «дальних землях»...

Боже, сколько причин, – а в выигрыше всегда только военно-промышленные корпорации, а также их покровители и «хозяева мира» – транснациональные (т.е. наднациональные, не имеющие интересов в какой-то одной, своей стране) банки. Если бы войны были злом ДЛЯ ВСЕХ, их бы не было. Но этот, последний ключик, вы, конечно же, учитывать не станете. На данном, временном этапе истории это «немодно». А «модно» – по-детски упрощать хитрые политические манипуляции, ведущие к раздуванию значения какой-то одной политической фигуры, якобы олицетворяющей всё мировое зло.

Птеродактиль – ракета – аист смерти вдруг совершает новый головокружительный поворот, предпринимает новую метаморфозу и превращается в Аиста Мира, воплощённого в статуе Христа-Царя (по-португальски Кришту-Рей). К Нему и обращается с молитвой автор.

Таким пронзительным призывом-молитвой заканчивается стихотворение, поднявшее столько вопросов и загадавшее столько загадок, хотя автор, скорее всего, и не думал их задавать и, может, даже возмутится таким прочтением. Но творение (увы или к счастью) обнаруживает свои возможные смыслы и вне желания автора.

Захочет ли Господь услышать тех, кто, обладая всей полнотой власти, не умеет или не желает договариваться?

Захочет ли Он спасать тех, кто не умеет или не желает думать, выбирая «недоговорных» правителей или слепо покоряясь им?

И можно ли прекратить такую войну, – которая лишь при первом приближении имеет видимость завоевательной, а на деле исподволь разжигается со стороны, мировым сообществом, – если бы даже мы, мирные граждане, все дружно проголосовали за немедленный мир и поставили ультиматум «агрессору»?