Юрий Каплан как Председатель Земного Шара. Какие качества делают поэта Председателем Земного Шара? В чём проявляется Председатель Земного Шара?
На фото: Юрий Каплан, Леонид Вышеславский (со знаменем ПЗШ), Анатолий Мозжухин – три Председателя Земного Шара.
ПОВЕЛИТЕЛЬ МОЛНИИ
Есть такие люди – не громогласные, не шумные и возбуждённые любимцы славы, без атлетической наружности, но по ним безошибочно чувствуешь, что это повелители стихий. Для этого ведь не так много надо, как принято думать. Достаточно при уме и таланте, глубокой внутренней культуре и интеллигентности, энциклопедической образованности и неуёмном даре сплачивать и обогревать людей вокруг себя, заражая их своим творческим горением, – пройти суровую жизненную школу отторжений и унижений, недоверия, умолчания, умаления, непринятия во внимание. Это умудряет. И если вы от этого не сломаетесь и не раскиснете, не станете равнодушным и пассивным, ваша душа закалится, как железный стержень в огне горна.
Таким и был Юрий Григорьевич Каплан. Поэт милостью Божией. Создатель после распада СССР равноправного в языковом отношении Конгресса литераторов Украины в государстве, где должен был существовать лишь один союз писателей, основанный по национальному признаку. Составитель и издатель многочисленных огромных антологий русской поэзии, в которых он спасал от забвения сотни достойнейших, но так и не замеченных или погибших в расцвете лет талантов. Четвёртый Председатель Земного Шара в литературной эстафете мира, инициированной Сергеем Есениным.
А начиналось это с профессии повелителя молний.
Окончив в 1957 году Киевский политехнический институт по специальности «инженер-высоковольтник», поэт получил назначение на Старо-Бешевскую ГРЭС в Донецкой области и работал на строительстве заведующим высоковольтной лабораторией.
Удивительной мощью веет от стихов Юрия Каплана в этот период его творчества. Что-то взрывное, горячее, ненасытное в любви к жизни и людям, заразительное и радостное чувствуется при чтении.
Мы стояли в тени каштанов,
Мы глядели вокруг с апломбом,
И оттягивали карманы
Наши новенькие дипломы.
И дышалось легко, блаженно,
И кричать мне хотелось: вот я –
Покоритель Высоких Вольтов,
Бог Высокого Напряженья!
(«Рядовой громовержец»)
Молодой инженер, в цех!
Говорков В., 1956
Так, с улыбкой над собой и над молодой дерзостью, пишет поэт, передавая восторг первых самостоятельных шагов и панибратства с Юпитером: «Призовёт меня мой коллега, сам Юпитер седобородый... / – Рядовой громовержец Игрек по приказу вашему прибыл... / А Юпитер, к тому же – неуч, сколько их поналезло в небо!». Типично юношеский взгляд на жизнь, мол, «теперь мы сами с усами, уж чего-нибудь мы да стоим». Самое интересное, что эти насмешливые стихи – вовсе не воспоминания умудрённого опытом зрелого человека, писались они сразу, по горячим следам первых впечатлений. Вот они, юная смена с новенькими дипломами, получают свою последнюю стипендию, и уже так хочется испробовать себя на смелость и устойчивость!
Последняя стипендия –
Последняя ступенька и...
И наново проверится,
Сильны ли мы, правы ли.
И будут стройки-первенцы,
И будут дети-первенцы,
И всё вокруг – впервые.
Нас слишком долго нянчили,
Баюкали, качали,
Но мы сегодня начали.
Лиха беда – начало.
И что нам расстояния,
Просторы ветровые!
Ведь даже расставание
Для всех для нас – впервые.
Читаешь – и видишь, как юные инженеры едут с песнями под аккордеон «в товарных вагонах, свесив ноги в осеннюю ночь», как на поворотах «при свете горячих звёзд» они смотрят на свой свистящий и выпускающий дым «огнедышащий паровоз», как сладко спят «на дощатых нарах с телогрейкой под головой» («Мы поедем в товарных вагонах...») и умываются по утрам ледяной водой из-под крана, отправляясь на первую в жизни стройку. Бодрящее, оптимистическое чувство принятия на себя ответственности: «Впервые я так остро ощущаю / ответственную радость бытия».
Это была его первая ответственность. Сколько потом их будет на Юрии Григорьевиче! И тех, которые навешает жизнь. И тех, которые взвалит на плечи сам, ибо решиться поднять этот вес больше будет – некому. И всегда он этими ответственностями и вообще работой – не тяготился, а даже наслаждался, тренируя свою волю до седьмого пота, выковывая характер и чуть ли не защищаясь работой от ударов судьбы.
Так было невыносимо,
Хоть падай лицом на шину
Высокого напряженья.
Но вот, приглушив утрату,
Вставала во мне Работа.
Спасибо тебе, Работа
До полного отрешенья!
Гудела во мне двужильно.
Спасибо за одержимость,
Которою наградила
Меня в лихую годину,
За то, что взяла за горло,
За то, что к стене припёрла.
Вопросы твои, заботы:
– Решенья, – вопят, – решенья!
(«Так было невыносимо...»)
Верлибры молодого Каплана – это сама Романтика, «звонкие высокие слова» о дороге, по которой, «тяжёлыми шагами, раскачивая завтраки в авоськах», идут «высокие обветренные люди», и вместо чинного здравствования – «приветствие – короткий взлёт руки», а главное – «всех дорога связывает ритмом, / в нём ветра ненасытные порывы, / и яростная скорость самосвалов, / и тяжких туч замедленный полёт».
Ритм дороги, ритм работы и есть ритм каплановских стихов. В них горит факел энтузиазма, молодёжных комсомольских строек, обживания пустынных мест и сотворения красоты («деревья вдоль дороги, посаженные нашими руками»). Всё созидается, растёт, поёт и цветёт, отсюда такие незаезженные, свежие метафоры: «За юной сварщицей в брезентовом / шлейф волочился крупнозвёздный» и ощущение громадности совершающегося на глазах:
И краны мощные подъёмные
На миг застыли в поднебесьи.
И слушала страна огромная
Монтажниц простенькую песню.
Комсомольский задор, вера в будущее, возможность самому участвовать в героическом освоении огромных пространств были немалыми стимулами для созидания в трудовых буднях и для творения восторженных, весёлых, энергичных и размашистых стихов, которые до сих пор читаются с упоением, столько в них силы и творческого порыва! Меняются времена, планы, цели, идеалы, а стихи молодого Юрия Каплана остаются жаркими, сияющими жемчужинами в мире русской поэзии. Почитайте, ощутите сами этот упругий ритм и упоение словом, передающим борьбу за «единую, неделимую высоковольтную сеть»:
В их коронах, зарёй раззолоченных,
Голубые разряды зудят –
Напряжений Высоких Высочества
На фарфоровых тронах сидят.
Протянули, как щупальца, линии,
Чтоб смирить непокорных рабов.
«За единую, за неделимую!» –
Черепа на кокардах столбов.
………………………………………….
И о славе империи ратуя,
Грозно пробуя глоток басы,
«Уууу», – гудят генерал-генераторы
И топырят обмоток усы.
Отмечают победы амперами
На скрижалях развёрнутых шкал.
На земле только этой империи
Не грозит революции шквал.
(«ЕЭС (единая энергетическая система)»)
Умиляет этот искрящийся смехом каламбур «генерал-генераторы» (вместо «генерал-губернаторов» царской России, образы которой встречаются в каждой метафоре, на протяжении всего стихотворения: «троны», «высочества», «черепа на кокардах», «империя» – великолепный образец единства образной системы, без которой поэтического мастерства не существует!). А замыкающий эту цепь метафор афоризм поражает своим глубоким смыслом. Читалось – тогда, в 1957-м – совсем по-другому, вкладывалось другое значение. Но и сейчас, когда и следа не осталось от опоэтизированной и воспетой советскими литераторами революции, кроме того, что она посеяла в сердцах нескольких поколений, афоризм «только этой империи не грозит революции шквал», понимаемый большинством буквально наоборот, продолжает жить и работать. Такова сила Слова.
Тем не менее, как раз Юрий Григорьевич меньше многих других может быть причислен к числу воспевателей. Недаром и тогда, когда он писал на темы, связанные с его работой, сквозь технические термины порой просматривалась политическая составляющая – так, как это было, например, в стихотворениях «Теплушка» и «Доверие». Первое из них посвящено молодому электрику, чудесному парню, который любит эстраду и турпоходы, основательно знает теорию поля и другие премудрости, но слово «теплушка» связывает только с понятием «тепловое реле». Других ассоциаций для него, никогда не слышавшего о репрессиях ЧК-НКВД, просто не существует. А второе стихотворение – тот фундамент, на котором строил своё мировоззрение Юрий Каплан, для него лишение человека доверия – это фактически лишение жизни: «Да и возможна ли жизнь без доверия, / если на каждом шагу / доверяешь её незнакомым людям – / шофёру, лётчику, парикмахеру...». И с каким непониманием и горечью должен воспринимать завет 30-х годов «Люди, будьте бдительны» – завет тех, кто чувствует вокруг себя не своих соотечественников, а «врагов народа», – человек, «рождённый для открытых улыбок и честных схваток»!
Ближе к жизни, к живому делу!
Иванов К., Брискин В., 1954
Так какие же качества делают поэта Председателем Земного Шара? В чём проявляется Председатель Земного Шара?
Близость к земле и современникам, знание их забот и нужд, понимание их душевных интересов – главные принципы Юрия Каплана. Он был всегда влюблён в людей и умел подметить и запечатлеть в стихах внутреннюю суть любого встречного, который показался ему интересным. Особенно это касалось тех, кто относился к своему труду с увлечением и азартом: «Работяга ненаглядный! / Тайну длящегося действа / уловил...». Отсюда многочисленные персонажи разных профессий, от грузчика, сантехника, землекопа и почтовой работницы до космонавта, буквально выхваченные из жизни. Какое великолепное описание скульптора на берегу Десны, не способного даже на отдыхе остаться без созидания, так сильно тянутся его руки к творчеству! И вот он лепит из бурых водорослей, камыша и песка скульптуры, которые, быть может, через час снесёт ливнем, «и целый хоровод восторженных детей / ему всемерную оказывает помощь». Но что им до ливня! Ведь «смысл не в разрушении, а в том, / что след труда бессмертен в наших душах». И потому, чем бы ты ни занимался, говорит поэт, «верши свой труд упорно / и – пока живешь – надейся!». В этом Юрий Каплан очень близок своему преемнику, пятому Председателю Земного Шара Анатолию Мозжухину, который считает, что «работа – потрясающий источник удовольствия» и что «только безупречная работа имеет смысл».
Жить работой и умереть, сгорев от работы, – на меньшее поэт был не согласен. Восхищаясь смертью диспетчера, который «умер на щите диспетчерском», Юрий Григорьевич сравнивал его с воинской доблестью спартанцев:
Как тот спартанец – на щите,
Коль со щитом уже нет мочи.
Как жил, так и ушёл – сплеча!
А мне в наследство – ключ к разгадке:
Рукою стиснув рукоятку
Оперативного ключа...
(«Диспетчер»)
Забота о природе и преданность земле, на которой живёшь, – это второй главный принцип в жизни поэта, об этом он и писал, применяя технический термин «рабочее заземление» как метафору.
О, рабочее заземленье,
Постигаю твой смысл непростой:
Не поможет и сверхнапряженье –
Без надёжнейшей связи с землёй.
Ни посадки, ни пуска, ни взлёта,
Ни стихов, ни проходки сквозной –
Никакой не бывает работы
Без надёжнейшей связи с землёй.
Его поэзия – воплощённый в живое слово труд всех и каждого. Каких только профессий не встретишь в каплановских стихах! Это же настоящая энциклопедия труда, вы только вчитайтесь: «Кем бы тебя не наметила виза: / дворник, кондуктор, завред, президент...»! Вот обычные разнорабочие: «Полуголые люди в центре города. Благородная бронза». Хоккеист: «Вратарь сжимает шайбу в коричневой клешне», «клюшка, как клюка, как клятва, как кликуша» («Хоккей»). Художник: «На деревянном полотне / художник раскидал картоны». Дирижёр: «Твой каждый жест глухонемой / от пут освобождает звуки». Девушка – почтовый работник: «Смуглый ангел министерства связи, / боль мою прими, как бандероль. / Рядом взвешивают, множат, делят, / жирным штемпелем стучат по шву». Геолог из стихотворения «Отец мой был геолог...»: «Фанатик, фантазёр, влюблённый вечно / в земные таинства и клады... / Он приезжал и снова уезжал / в Сибирь, на Север, к чёрту на кулички – / в земле порыться, ветер слушать, хвою нюхать, / в палатке мёрзнуть, греться у огня».
Юрий Григорьевич не был кабинетным поэтом-мечтателем, хотя его высокая поэзия и овеяна романтикой любовных отношений и романтикой труда. И то, и другое, впрочем, он определял одним словом – «любовь». Любовь к женщине, к людям, к своему родному Киеву и к своей работе – всё это было одно: любовь, – а любовь предполагает близость и единство. И поэт действительно был близок ко всем, о ком писал: простой, честный человек, не зазнавшийся, нагруженный своими проблемами и житейской суетой, со своей семьёй и небольшой зарплатой: «Я не божок элиты местной, / не набиваюсь в сыновья, / я тоже камень этой бездны... / – поэзия, любовь, семья». Без престижных материальных благ, но умеющий получать радость от любой мелочи, которыми нас благосклонно дарит жизнь: дружеское общение, ясный солнечный денёк, прогулка по любимым улицам города, катание на лодке по реке... Такая малость, но для обычного человека – это источник большой радости. Понимая и принимая всех, Юрий Григорьевич и был своим для всех. И для той продавщицы и грузчика из провинции, с которыми познакомился на рынке и помог устроиться в Киеве, – за что, вероятно, они и убили его одним не прекрасным вечером. Поэт шёл навстречу всем. И всем доверял.
Эта надёжная связь с землёй, вероятно, и стала причиной того, что сделало его Председателем Земного Шара: чувство братства с людьми, ответственность за всех и каждого. Не зря Каплан писал:
От славных дел, от сладких пут
Вдруг добровольно влезть в хомут.
И что мне пряник, что мне кнут,
Я сторож брату моему.
Друзья покрутят у виска,
Мол, горе горькое уму.
Мне ваша проповедь близка,
Я сторож брату моему.
И молча все мои враги
Пройдут сквозь тьму по одному.
Прости им, Господи, грехи.
Я сторож брату моему.
«Сторож» в данном случае – образ неравнодушного человека, который не может оставить никого без помощи, один на один со своим горем. Как будто ему было мало напряжённой работы и поэтического творчества – хотелось сделать для страны как можно больше, вместить в своё сердце как можно больше чужих забот... Только это огромное, всё вмещающее сердце, вечно горящее, всегда под высоким напряжением, и отличало поэта от других, а ещё – щедрость души, восторженное желание разделить с другими своё открытие мира, умение зажечь других тем, чем горишь сам: «Вопль мальчугана: – Глянь, что я нашёл!.. / Болельщики не потому ли – гол!!! / бросаются в объятия соседа?» («Щедрость»).
Юрий Каплан успел побывать на стройке прорабом, прежде чем его перевели в технический отдел, поработал начальником участка и завотделом строительного треста.
Но в его душе по-прежнему царила электрическая Дуга и вольты её напряжения. Он сам был – живой факел: «Ушёл бы на покой – / забота гложет: / кем же тёмный покой / освещён быть может?». А потому его девиз – «Лучше магниевой вспышкой – дотла, / чем, мерцая, – без конца, без конца».
Осмотрительность? Осторожность? –
Выжить – значит, сгореть дотла.
Есть единственная возможность
Оставаться живым – Дуга.
Живым – значит, горящим: тот, кто умеет лишь тлеть, мёртв уже при жизни. Оксюморон «Выжить – значит, сгореть дотла», связывающий два взаимоисключающих слова в единое понятие, подчёркивает принцип жизни как принцип горения на работе. Потому так чужда была Юрию Каплану чиновничья среда, бюрократы всех мастей, т.е. люди тлеющие и равнодушные. Это о них он писал в «Листке перекидного календаря»: «...Потом вопрос / решил в техническом отделе / о том, что до конца недели / желательно решить вопрос...» Но и технический отдел, где было больше бумаг и мотания нервов, чем живого дела, тоже вдохновлял поэта на творчество, ведь и чертежи имеют отношение к созиданию.
Поэт вычерчивает вектор,
Но грудь волнуют пустяки,
И на сиреневом проекте
Он пишет дерзкие стихи.
В ответ тем строчкам раздаётся
Небесный гром. Гроза свежа.
Душа с тех пор не расстаётся
С лиловым бликом чертежа.
Потому и Творца вселенной поэт видит как проектировщика: «Геометр, проектировщик, / у Тебя заказы чьи? / Кто замыслил эти рощи, / эти тучи и ручьи?».
«Хоть одним глазком на кульман разреши взглянуть и мне», – просит Юрий Каплан, считая и себя как поэта причастным к со-Творению. А поскольку душа больше не расставалась «с лиловым бликом чертежа», вид сверху, т.е. план, его «технический термин, обозначающий одну из проекций», вызывает ассоциацию, тоже связанную с Небом, Творением и вечными философскими вопросами: «Вид сверху – план?.. / Значит, Небо видит всё, что задумало в нас? / А то, чем в действительности / становятся наши судьба и душа, – / дело рук человеческих?..».
Ты ведь Единый видишь тайные мои тропы,
Ватман едва приколот, и я пред Тобой, как кульман.
Ты ж для меня вонзаешь в шипучую тучу штопор,
Господи... Поздняя готика. Шпиль колокольни в Ульме.
Да, ещё и это помогло Юрию Каплану стать Председателем Земного Шара – умение видеть глобально, смотреть в самую суть вещей: «Любая мелочь с Эверестом вровень...». Как умели прорицатели, праведники и лучшие из поэтов. Ведь только они могли разглядеть в малости – вечное. И только они всё связывали с космосом Сущего, ведали тайны стихий и читали звёзды как буквы Божьего Слова, восходя душой и словом в тонкую материю Пространства и Времени, в Надмирное: «Клавиатурой вздыбленной – в сверхзвуковые области» («Лестница в цветаевских ритмах»). Юрий Григорьевич тоже «пространство видел домом, времени расслышал ход». Он очень хорошо понимал, что в итоге – от каждого человека в памяти людей остаются лишь дерзание и неординарность, особенность, мужество быть собой и решимость на Поступок (в слове – в том числе): «А я, признаться, одного хочу: / остаться навсегда самим собою», «Лишь то, что вырывается из русла, / в тысячелетьях оставляет след...». У него был по-настоящему масштабный, космический взгляд на вещи, что совершенно необходимо для Председателя Земного Шара.
Потому и третий ПредЗемШара, киевский советский поэт Леонид Вышеславский, написал книгу стихов «Звёздные сонеты», которой зачитывался Юрий Гагарин. Её издание 61-го года даже вышло с гагаринским предисловием, а именем Вышеславского была названа малая планета – астероид. «Моя Вышеславия», – трогательно говорил о ней автор «Звёздных сонетов». «Да воспарит над суетой / твой венценосный астероид», – обращался к Вышелавскому его преемник Юрий Каплан и, словно пророча миру нелёгкое будущее («Гонимы своим же бешенством, ...мы все скоро станем беженцами / в какой-нибудь чёрной дыре»), просил за человечество: «Но, мэтр, подрядись в отцы, / позволь хоть на Вышеславии, / на сказочной Вышеславии / опробовать новый цикл».
Он с большим пиететом отзывался о своём предшественнике и учителе и даже посвятил ему – как Председателю Земного Шара – несколько стихотворений, где образ Леонида Вышеславского поистине стихийный и космический:
Балкон вплывает в облака
Террасой горнего Парнаса.
Ты в этих гневных облаках,
Как олимпийский Бог, раскован,
Причастен каждою строкою
К раскрою грозовых лекал.
Ты тоже мастер этих дуг
И виртуоз, похлеще ливня.
Пусть древний Город осчастливят
Высокий слог и беглый звук.
И над тобой, и под тобой
Клубятся тучи, ливень хлещет,
А ты глядишь на Город.
Вещий.
Бессмертный. Мудрый. Молодой.
(«Вид на город с балкона Вышеславского»)
Звёзды и стихии были непосредственно близки и Юрию Каплану. И хотя он не сочинял звёздам, в отличие от Вышеславского, специальных посвящений, космическая тематика пронизывает всё его творчество насквозь. То в виде стихов, посвящённых кометам:
Спит бетонных монстров строй.
Бурных перемен примета –
Светится в окне комета
Перед утренней зарёй.
…………………………….
Я ведь тоже тех кровей.
А душа из звёздной зыби
Не подобна ль этой рыбе
В чёрном неводе ветвей?
(«Две кометы»)
или самому Солнцу, которое он называл «Багровая, горячая звезда» и призывал не скрывать от юного поколения своих изъянов, являющихся всего лишь продолжением достоинств: «Дай им увидеть крутизну восходов, / и огненные пропасти закатов, / и яростный порыв протуберанцев» («Ждут солнца восьмиклассники...»).
То как непосредственно стихи об освоении человеком космоса: «Как молот вокруг головы атлета, / спутник вокруг планеты. / Сгустки сигналов разносят герцы, / словно удары сердца», «Нам будут звёздами сиять / тела погибших астронавтов».
И, продрав атмосферы космы,
Натянув приводные ремни,
Вектор века направлен в космос,
В бесконечность Пространства и Времени.
(«Джордано Бруно») –
Прислушайтесь к звучанию, почувствуйте, какая вкусная, удачная, весёлая рифма «ремни – Времени» (т.н. разноударная)!
Или вот такие, совершенно дерзкие и, в то же время, задорные и забавные стихи о Моисее и инопланетянах:
Я циник. Я зёрна сомнений посею,
А вы возмущайтесь, вопя и стеная.
Не Гость ли оттуда являлся Мойсею
В магнитных полях на вершине Синая?
Пора оглянуться. Пора оглядеться.
Пора пораскинуть умом хоть немного.
Пришельцы клонировали младенца,
А люди поверили: это от Бога.
…………………………………………
Забудь свои догмы, мудрец крутолобый,
Утрой свои выпады, яростный критик.
От Бога наш род? Или мы от микроба,
Который размножился в метеорите?
А то и просто разливное сияние рассыпанных буквально на всех его страницах «звёзд», «метеоритов», «галактик», «Знаков Зодиака», «Млечной спирали», «ночных созвездий», «вселенских пульсаров» и «затерянных миров», коих бесчисленное множество, а потому цитировать их просто бессмысленно.
Юрий Григорьевич мог в одной строфе соединить несоединимое, вроде грузчика с тяжёлыми лотками и запуска первого спутника:
И новый искусственный спутник Земли
Дорогу прогрёб в метеорной пыли.
А здесь, на глазах, среди нас, в самой гуще,
Тягает лотки перекошенный грузчик.
(«Грузчик»)
Для него звезда – это свет, свет – это жизнь, а жизнь не в радость без любимой работы, потому «Я одержим падучей, как звезда, / и мне иных не надо траекторий» и «Гореть и падать. Падать и гореть. / Единственные верные глаголы».
Что уж говорить о блистательных молниях, близких ему своей электрической природой: «Чёрная молния – моё начало, / я облучён глазами звёзд далеких...» – отсюда «молнией меня не испугать... я сам высоковольтник», «Что нам порывистый ветер, и дождь, и гроза? – / Я ведь по юности сам походил в громовержцах».
А сколько красоты в следующих прекрасных метафорах, связанных с природными стихиями, которые только выигрывают от того, что в них используются профессиональные термины!
Во мне прибой ревел подспудно
И обвивал меня, как спутник,
Я сам гудел, как трансформатор,
В его невидимых витках.
(«Я спал на ноздреватом камне...»)
...какой исполнен небывалой мощью
Твой каждый выдох, каждый киловатт.
(«Холодный ветер...»)
Небес свинцовое предгрозье.
Застенчивый колеблет звук
Свеченье электронной грозди.
(«Сирень в Ботаническом саду»)
Буквально чувствуешь, как пронизаны напряжением всех стихий горячие, пламенные строки, как экспериментальна и в то же время по-земному устойчива поэзия Юрия Григорьевича Каплана. Это действительно поэзия высочайшего уровня, предземшаровская!
Мне иной доверил пламень
Праархангел Уриил.
Я его отмечен метой,
Он ведь смертного меня
Научил делиться светом
От небесного огня.
Юрий Григорьевич «брал» читателя не только космическим размахом. Глубина содержания – это была тоже его коронная черта. В его стихи о быте помещались философские мысли о Вечности, в стихах о любви встречались отголоски исторических событий, а в городской поэзии вдруг вспыхивали гражданские мотивы. А главное, он не просто ставил вопросы, как обычно поступают все авторы, дерзающие называть себя поэтом-философом, не облегчал себе этим задачи, но любил докапываться до сути: «Я смысл во всём искал».
Чего же хочешь ты, философ,
И отчего к стеклу приник?
Поменьше задавай вопросов,
Побольше отвечай на них...
И конечно, как и положено Председателю Земного Шара, Юрий Каплан брал на себя ответственность во всём – и в организации условий для развития поэтического процесса, и во влиянии на умы и настроения своих сограждан. Его решимость быть всегда вровень с веком, не отставая, на передовых рубежах борьбы за будущее – непоколебима: «Все мы смертны в этом мире меры. / Вот – лимит. И преступить нельзя. / Я – решаюсь. Выхожу к барьеру». (Это уже традиция для ПЗШ – беспокоиться о будущих поколениях. Недаром 5-й ПредЗемШара Анатолий Мозжухин в своих книгах – особенно в книге «Власть» и брошюре «От "грядущего хама" к Человеку будущего» – немало внимания уделяет проблемам образования и воспитания.)
Юрий Григорьевич хоть и был поэт-лирик, но никогда не переставал высказываться о том, что волновало общество, – более того, даже о том, что общество в упор не видело и не желало замечать. Например, о мире, стремительно катящемся к войне. ПредЗемШары не могут, не должны молчать, если планируется взорвать гармонию существования! И у Юрия Григорьевича по многим стихам последних лет проходит предупреждение: не дайте вовлечь себя в поток ненависти, повести на убийство – чем бы ни было оно оправдано. Если специально перечесть и выбрать у поэта то, что относится к грозящему Апокалипсису, наберётся на отдельный сборник. Он, как Ангел-Хранитель, пытался предостеречь, взывал к нашей совести... «Мы приучены так: после дня трудового – итог. / И живём, как кассирши. К чему нам прозренья Кассандры?..» («Путь на кладбище»). Он чувствовал приближение страшных событий как нашу кару за бездумную жизнь: «Какие кары нас постигли, / что выплавится в этом тигле / неуправляемой жары!..», «Я как электрик знаю это: / от мудреца и до глупца / все так и ждут начала света, / никто не ждёт его конца». Может быть, теперь – оттуда, приняв мученическую смерть, – поэт до сих пор наблюдает за нами как защищающий, оберегающий ангел-хранитель...
Ему были ведомы «тайные пути окольные, где рождаются стихии». Однако, ничем не гордясь, безыскусственно и просто признаётся Юрий Григорьевич в своём тайноведении, словно в самых обычных, мелких свойствах души, не стоящих внимания: «мне дано услышать / бесшумный рост травы», «замысел Господень / мне явлен в темноте». – Вероятно, поэтому его слова воспринимали как преувеличение? А возможно, это просто свойство человеческой психики – воспринимать всех, кто тебе близок, кто с тобой запросто общается, как обычных людей, ничем от тебя не отличающихся. Особенно если это люди скромные и интеллигентные.
Меня затапливает свет сиреневый,
И ток струится, как по проводам.
Ни в исповеди, ни в стихотворении
Я этого тебе не передам.
……………………………………...
Но вижу, вижу контуры светящиеся
Обыкновенных, будничных вещей.
И чувствую – разверзлась твердь небесная...
Поэт не может передать, объяснить и потому смущается и теряется, как будто думает, что его обвинят во лжи и злоупотреблении красным словцом. Но тайноведение объяснить нельзя, как нельзя объяснить предвидение, предчувствие, предзнание. Это даётся немногим, и природа этого явления до сих пор не объяснена. Не зря поэт как-то заметил: «есть и высший смысл... – рассчитывать на то, что так неуловимо», поскольку всегда полагался на интуицию: «Предчувствие сбудется или мечта». Просить доказательств в подобных случаях – нелепо: какие могут быть доказательства у исповеди? «С тьмой небытия сливаясь постепенно», поэт уже становился «в черноте пространства почти неразличим», да и сам чувствовал, что постепенно уходит. Стихи Каплана последних лет – и есть его поэтическая исповедь, в которой он не утаил о себе ни один факт, говорящий не в его пользу, но и вынужден был признаться в чём-то, что выше обычного человеческого понимания.
Звякнуло траурно. Связи обрыв.
В космосе выдох ответный.
А на душе одиночества гриф,
Гриф «Совершенно Секретно».
Высоковольтник. Повелитель стихий, облучённый звёздами и горячей молнией, который говорил Самому Творцу: «В моей душе огонь Твой горний». Председатель Земного Шара, простой и великий. Слышишь ли ты нас? Прости за то, что не сполна рассмотрели при жизни... Высоким напряжением души и воли ты выжил, выстоял и останешься таким же – сильным, честным, открытым и мудрым – в памяти своих читателей. Да ты и сам это знал...
Время – берёт своё,
Но оставляет наше.
Всем толоконным лбам:
Смейтесь. Слову не верьте.
Наше – не по зубам
Времени.
Даже смерти.
Такие стихи – читать взахлёб, чувствуя энергетику, наслаждаясь звукописью великого мастера, прослеживая весёлую игру метафор и каламбуров, вовлекаясь вслед за автором в высотные области мыслей о всей планете Земля, наконец – составляя вместе с поэтом Общество ПредЗемШара, общество людей небезразличных, не пассивных, ощущающих свою ответственность за всё, что происходит в их социуме. Может быть, ради воспитания таких людей будущего жил и творил выдающийся поэт рубежа 20-21 веков Юрий Григорьевич Каплан, наш четвёртый Председатель Земного Шара, одержимый любовью к человечеству и к созиданию, а оттого и постоянно преступающий черту запрета:
Гул Пламени – сто граней буквы «П».
Она недаром целый том у Даля.
Вам кажется уже, что это бред,
что я мечусь, безумием отмечен.
Мне поздно вовремя. Мне надо пред-:
преддверия. Предчувствия. Предтечи.
Там холодно, как флагу на копре,
туда скрипят разболтанные сходни.
Мне пресно наравне. Мне надо пре-...
Он понимал значимость – не свою, гордиться собой он никогда не умел и не хотел! – а значимость содержания своей поэзии, которая была так необходима людям, так важна для развития общества, и надеялся: «Твердь меня примет, а небо услышит», и «ржавая ветка» судьбы «пальмовой ветвью ещё прошумит» – символом читательского признания. Но при жизни Юрию Каплану приходилось остро переживать глухую «молчанку», в которую играли с его поэзией судьба, время, читатели и критики. «Бывают пересуды, но горше – недосуд», «Не оставляй в пространстве и времени – меня», – взывал он к грядущим поколениям.
Покуда живу – не оставлю.
13–17.05.17 г.
Читайте: Юрий Каплан. Стихи и жизнь
Вступление: РУССКИЙ ПОЭТ 20 ВЕКА ЮРИЙ КАПЛАН
1. ВСЯ ЖИЗНЬ – ЛЮБОВЬ
2. НА РУБЕЖЕ ВЕКОВ
3. «ЗОВ ПРАЩУРОВ МОИХ...»
4. ЮРИЙ КАПЛАН – ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ЗЕМНОГО ШАРА
Все стихи Юрия Каплана на его авторской странице (добавляются постоянно)
Раздел воспоминаний: «КАПЛАНТИДА» (там же статьи о всех Председателях Земного Шара)