Картинка из прошлого
Дождь временами усиливался, и тогда приходилось пережидать в подъездах, что темными прямоугольными пятнами встречались по дороге. Потом выходил оттуда и шел дальше.
А ветер хватал за полы пальто, как будто хотел спросить:
– Идешь туда?
– Да, иду! – отвечал, осторожно прижимая к себе букет гвоздик и обходя лужи, матово блестевшие на тротуарах.
Оглянулся: чья-то тень мелькнула и спряталась за углом. Или это показалось? На всякий случай свернул в переулок, знал, что через него можно выйти на соседнюю улицу, а там уже и рукой подать до цели.
Осенний день короток, поэтому сумерки спустились быстро, а тут вновь рванул ветер, обдавая лицо дождевой пылью. Как бы невзначай отвернулся, прикрываясь рукой от дождя, но сзади никого не было, чисто, можно идти дальше. Здесь вдалеке, в начале переулка, блеснула фарами въехавшая в него легковая машина.
Он свернул в подвернувшийся подъезд и переждал, пока она не проехала мимо. Покачиваясь на рессорах, та медленно, как будто высматривая что-то, проползла дальше и выехала на улицу, напоследок мигнув красными огоньками задних фар.
Прислушавшись и не услыхав ничего, кроме стука дождя и завывания ветра, он поглубже нахлобучил на лицо шляпу и пошел дальше.
Там, куда он шел, его уже ждали, и, как только открылась дверь, ему навстречу понеслись радостные возгласы, сияли лица, тянулись руки:
– Наконец-то, дождались!
– Думали, что не придете!
– Проходите, проходите, раздевайтесь…
А к нему уже спешила виновница торжества в тщательно отутюженном по случаю новом вишневом платье:
– Милая Вы наша… с восьмидесятилетием вас, – целуя руки и вручая букет, говорил он в прихожей.
– А я думала, что Вы уже не придете, как в прошлый раз, – радостно улыбаясь, отчего сверкали ее вставные зубы, говорила она, довольно прижимая к груди цветы.
– Снимайте, снимайте пальто, – откуда-то сбоку выскочил ее супруг, девяностолетний старичок, коротко остриженный и совершенно глухой, отчего говорил и делал все невпопад.
Старичок вцепился мертвой хваткой в пальто, и поэтому ему пришлось с ним расстаться. А она, взяв его под руку и прижавшись к плечу, ввела в комнату, где в центре уже стоял празднично накрытый стол, за которым сидели знакомые и незнакомые люди.
– Можно начинать! – весело обратилась она ко всей компании. – Все уже собрались!
Он был усажен между старичком, тут же начавшем петь песенку, вне всякого сомнения, конца прошлого века, хитро посматривая на окружающих:
– Мы с Вами встретились когда-то…
И моложавой женщиной, которая все никак не могла натянуть платье на свои полные колени.
– Первый тост за именинницу! – сказал кто-то сбоку, и у всех тут же оказались в руках фужеры, наполненные каким-то восточным, таинственно пахнущим вином.
– Да, да, да, – заговорили все сразу и потянулись к имениннице, цокаясь с ней и желая ей многия лета и крепкого здоровья, что было особенно немаловажно, ведь в старые времена ей пришлось год простоять в камере с водой по самое колено.
Тотчас все оживленно задвигали тарелками, замелькали вилки и ложки в руках, вино развязало языки и обострило аппетиты.
–Ах, как вкусно! – говорила возле него соседка, примирившись с тем, как розово блестели ее круглые колени. – Вы все это сами готовили?
– Конечно! – невозмутимо говорила именинница. – Вы еще попробуйте моей фаршированной рыбы. Пальчики оближете!
– Вы ешьте, не стесняйтесь! – наклонилась к нему соседка, с готовностью накладывая в его тарелку большой кусок буженины, сверху посыпанный мелко изрезанным зеленым луком.
– Я целые три недели не выходила из магазинов, чтобы все достать! – делилась своими достижениями хозяйка за столом.
– Кушайте, кушайте! – все подкладывала ему в тарелку соседка, и он стал изнемогать от такого количества еды.
– Куда нашему Кравчуку до Ельцина! И в подметки не годится, – перешел кто-то за столом на политику, разоруженный стопкой водки.
– Уфф, хррсстшш, – таинственно включился в беседу всеми забытый телефон в прихожей.
– А Сталин говорит мне: «Если не обеспечите Ленинград спичками, то сами знаете, что будет с Вами!». И положил трубку, – блестя глазами, громко говорил старичок, влюблено рассматривая супругу. И тут же добавил:
– Пьем за наших дам!
Он еще что-то хотел сказать, но именинница бесцеремонно отобрала у него бутылку и поставила возле себя.
– Тебе нельзя столько пить. Хватит!
– А я в этом году похоронила мужа и маму, – сказала соседка и посмотрела на него.
– Как только узнают, какой я национальности, сразу перестают со мной здороваться, – сказал густой женский голос за спиной, и он оглянулся, чтобы увидеть говорившую.
– Кушайте, кушайте, – вновь склонилась к нему соседка, добавляя в его тарелку большой кусок куриного мяса. – Мужчины много едят. Не стесняйтесь.
– И что Вы думаете? Я обеспечил Ленинград спичками, – восторгался старичок. – Ах, молодость, молодость!
– Эти полковники такие голосистые. Особенно один из них. Кажется по фамилии Палкснис. – Трудно было разобрать, кто это сказал.
«А вдруг тут кто-нибудь сидит с большими ушами и все запоминает?» – обреченно подумалось ему. И вновь таинственно звякнул телефон в прихожей.
Пора было уходить. Вечер удался на славу. У именинницы не сходила с лица счастливая улыбка.
Когда он одевался, она подошла к нему со свертком в руке и протягивая, сказала:
– Это Вашей жене. Сама пекла. По рецепту еще моей мамы.
Улица встретила его дождем и ветром. Он на секунду замер на крыльце, стараясь рассмотреть улицу и ближайшие дома. Нет, никого поблизости не было.
И тогда он решительно зашагал по тротуару, спеша подальше уйти от этого дома. Квартала через четыре его осветила сзади машина, вынырнувшая из переулка, но он успел заскочить в подъезд какого-то дома. Машина медленно ехала по улице, как будто кого-то выслеживала. Когда она поравнялась с подъездом, в котором притаился он, ему даже показалось, что за рулем сидит кто-то в военном. Тускло сверкнули погоны на свету.
Подождав, пока она не отъедет на безопасное расстояние, он вышел из подъезда, перебежал улицу, свернул в проем между домами и пошел дворами. Так было безопаснее.
29.12.1990 г.