Этот текст может показаться сложным неподготовленному читателю. Но, как говорится, слов из песни не выбросишь. Бердяев не строит философскую систему, после Гегеля этим никто больше не занимается, да и нет в этом необходимости. Науки созрели, они имеют свою методологию. Тем не менее философские взгляды Н. Бердяева формировались не в стороне от духовного процесса человечества и, хотя не существует его прямых последователей, сам он кое-что заимствовал, кое-что создал в категориях философии своё. Этим и интересен.
Бердяев философ многогранной учености. Хорошо известно, что его философия питалась из многочисленных источников от индуизма до современных ему философских учений. У исследователей его творчества, порой, может создаться впечатление эклектичности его взглядов. Собственно говоря, таким представляла его советская критика15.
Для историка философии процесс вхождения старого знания в новое и тайна его перерождения является самым увлекательным и вместе с тем наиболее ответственным исследовательским моментом. Философия Бердяева весьма благодарный в этом отношении предмет. Конечно, знание, выработанное Бердяевым, не возникло из совершенного «ничто», чем является его свобода; оно сотворено им, выработано с опорой на предшествующее знание. Но в то же время нельзя отказать Бердяеву в оригинальности. Приведу один, но характерный пример.
Известна любовь Бердяева к средневековой мистике, к Майстеру Экхарту, к Я. Бёме. Любoпытно,что имя Я. Бёме Бердяев всегда поминал в своих молитвах. Но вот как отличаются у М. Экхарта и Бердяева основные категории об Абсолютном и человеке. Оба исходят из неизреченного «Ничто». у Экхарта это Gottheit, у Бердяева - это свобода. у Экхарта Божество (Gottheit) есть безосновная основа (Ungrund) Бога, у Бердяева - несотворенная свобода. у Экхарта учение пантеистично, следовательно, зло подчиненно Богу. У Бердяева зло вне Бога, оно есть отпадение творения от Бога и образ творения, каким оно не должно быть. У Экхарта природа человека тождественна природе Божества. У Бердяева природа человека подобна природе Абсолютного Человека-Христа. У Экхарта душа через диалектику "Искорки" (Funklein) погружается в божественное «Ничто» и сливается с ним. Для Бердяева, для которого душа есть универсальное в индивидуальном, неприемлемо растворение личности в безликой божественности, в отвлеченном божественном единстве, что, как он считает, противоположно христианской идее о человеке и богочеловечности. В вечности человек обоживается, но сохраняет свою человечность. Экхарт близок духу Индии. Бердяев, как и Бёме, семитически-каббалистичен. Экхарт национален. Бердяев хочет быть сверхнациональным и сверхконфессиональным.
Если продолжить подобные параллели, то можно, конечно, найти точки пересечения и влияния на Бердяева Иоанна Дунса Скотта, Я. Бёме, Фр. Баадера, И.Канта и т .д., но в большей мере можно обнаружить, что идеи тех или иных философских учений служили ему толчком для пробуждения мысли, взятой, как говорил Бердяев, в целостность духа. Так, в Ницше он воспринимает не столько идеи, сколько само явление Ницше. Вместе с Ницше он переживает его драму, его стремление к высоте; но там, где Ницше остается «посюсторонним», «верным земле» Бердяев – «потусторонен», трансцендентен. И Ницше, и Бердяев остро, эсхатологически ставят проблему человека. Но пафос Ницше, его героизм и экстаз с убитым Богом завершаются возведением на костях погибшего человечества жуткого Идола Сверхчеловека. Бердяев же, в соответствии с христианской традицией берет человека во всем аспекте, включая его бесмертие, и приходит к антроподицее.
Бердяев многим обязан немецкой философии, в особенности Канту. Только по отношению к Канту, признавался Бердяев, у него осталось «что-то» на всю жизнь16. Но Бердяев не кантианец в строгом смысле слова. Его не устраивает религия в пределах только разума, категорический императив и этический формализм, невозможность по-Канту духовного опыта, закрытость у него «вещи в себе». Бердяев активирует кантовский априоризм, внедряется в сферу ноуменального, возбуждая иррациональные силы в человеке и разрушая железный занавес рационализма. Если для Канта «вещь в себе» в общем-то мертвая для познания сфера, и он смиряется с этим, становясь на пугь агностицизма, то Бердяев, наоборот, делает установку на познаваемость "вещи в себе", но "не через понятие"17. Трансцендентность требует гносиса. Он вообще закладывает иное понимание реальности. Подлинной реальностью по Бердяеву яляется «мир субъективный и персоналистический»18.
Философия Бердяева - религиозный персонализм. Эго означает не только особый взгляд на человека, но и особый подход, особые требования к религии. Бердяев считает возможным поэтому существование антиперсоналистической религии и этики и, соответственно, христианства, антиперсоналистской христианской теологии. Такую религию он называет «религией социальной обыденности»19. В то же время Бердяев говорит, что «христианство есть персонализм»20. Это выглядит противоречивым, но философ и не хочет отказываться от подобных противоречий. В одной из своих лучших книг: «О рабстве и свободе человека» он разъясняет: «Противоречия, которые можно найти в моей мысли, -- противоречия духовной борьбы, противоречия в самом существовании, которые не могут быть преодолены кажущимся логическим единством. Подлинное единство мысли, связанное с единством личности, есть единство экзистенциальное, а не логическое. Экзистенциальность же противоречива»21.
Стоит подчеркнуть, что Бердяев -- верующий вольнодумец, революционер духа. Творчество, царство свободы, царство Духа -- это тот масштаб, который накладывается Бердяевым на все проявления деятельности человека в материальном мире. Отсюда вытекает характерная и неизбежная для его мышления переоценка ценностей в отношении ко всем философским учениям прошлого. Так, например, у Гегеля Бердяев находит тот порок, что из-за завершенности его философской системы динамика духа остановлена как бы на полпути. Это ложно символизирует о наступившем конце мира, в то время как «до конца мира, -- пишет Бердяев,-- противоречие не может быть снято. Поэтому мысль неотвратимо упирается в эсхатологическую перспективу. Эсхатологическая перспектива бросает обратный свет на мысль и порождает противоречивость и парадоксальность внутри мировой жизни» 22.
Как персоналист Бердяев имеет, разумеется, немало общего с этим течением философской мысли. Многое роднит его, в особенности, с французским персонализмом. Такие идеи Мунье и Лакруа как наличие в человеке спиритуальной энергии, обращенной к Богу и объясняющей смысл активности человека; поиски среднего пути, основанном на внутреннем содержании личности и отличающего его принципиально от тоталитаризма и индивидуализма; персоналистская и общинная революция; «неподлинность» земного существования, существование в этом мире путем личностных потерь и отсюда христианская интерпретация смерти как "просветления" имеет место и развитие также и у Бердяева.
Точки сопряжения есть у Бердяева и с американским персонализмом (Боун, Брайтмен, Флюэллинг): принцип плюрализма, атака на гносеологического субекта, отношение к науке и дискурсивному мышлению, религиозная философия, личность с ее экзистенциальным опытом как единственная реальность, принципиальная враждебность человека и общества. Но есть отличия и, что особенно важно, у Бердяева при определенной общности проблем и взглядов рассмотрения, при котором он не только дистанцируется от неприемлемого, но и синтезирует в себе все в прошлой философии ценное.
Так, для Бердяева не все, что носит имя персонализма приемлемо. У Лейбница, Штерна, Лосского мир представлен как иерархическая система личностей. Лейбниц вынужден из-за этого конструировать предустановленную гармонию; близок к этому и Лосский в своей концепции мира как «единого целого»; у Штерна – личность «психофизически нейтральная», «интегральная целостность», теряющая свою автономность и самоценность. В иерархическом персонализме принижается главное в личности: ее субъективность, т.е. обязательность экзистенциального центра, чувствилища радости и страдания, наличие личной судьбы. Человеческая личность получает здесь лишь свою долю ценности, как часть целого, часть личностей более высокой ступени: наций, общества, государства, мирового целого. Личности коллективные, личности сверхличные в отношении к личности страдающей (Бог, человек) не более как иллюзия объективации, отличающиеся массивностью, но не целостностью, универсальностью. Есть лишь субъективные личности. Космос же, человечество, нация и пр. «находятся в человеческой личности, как в индивидуализированном универсуме или микрокосме»23. Только такая точка зрения есть последовательный персонализм, считает Бердяев.
При сопоставлении взглядов Бердяева с Флюэллингом также нетрудно установить, что он сходится с ним в вопросе о моральном выборе личности, определяемым ее творческой активностью и свободой. Немалый вклад, как и Флюэллинг24, вносит Бердяев в концепцию возврата философии к личным истокам и ценностям в связи с неизменно обнаруживавшей себя иллюзорностью усилий человека на построение прогрессивных обществено-исторических структур, так называемого объективного мира. И вместе с тем он идет гораздо глубже в мировоззренческий и историко-философский контекст. Бердяеву становится ясным, что без проникновения в тайну трансцендентного невозможно постижение смысла человеческого существования и выявления реальных ценностей. Ему ясно и то, что обходной путь, предложенный томизмом, т .е. рациональное, дискурсивное постижение Бога, обнаруживающего себя в мире конечнных вещей, также несостоятелен, так как иллюзорным и падшим, абсурдным и небожественным в его концепции оказался весь предметный мир. Следовательно, философия не только не должна оставаться «служанкой богословия». В этом случае она стоит на ложном пути и зашла в тупик, так как познает ложный мир. Как раз наоборот. Её предметом только и может быть первореальность, т .е. положительная метафизика или абсолютное бытие. А это есть путь непосредственного гностического проникновения в тайну трансцендентного через опыт религиозного переживания. Можно сказать, что по Бердяеву, персоналистская философия единородная сестра богословия.
Бердяев ставит очень высоко значение и роль философии, гносиса, мистики в победе царства Духа над царством Кесаря. Но в истории человечества существовали и существуют десятки философских школ и направлений, «плененных мировой данностью»25, и, иначе говоря, путающих в своих построениях логические категории с Логосом, придающих логическим категориям, которые от мира сего, высший и абсолютный онтологический смысл. Такое наукообразное философствование есть ложная философия. И ложность её не в отдельных положениях и достижениях, которые могут быть истинными, а в её устремленности: к свободе или необходимости, к творчеству или приспособлению, к искусству выхода за пределы этого мира или к науке согласования себя с этим миром. Эго, собственно говоря, и есть основной водораздел, основной вопрос философии. В истине живет Логос, в этом её ценность и смысл. Но можно ли постичь Божественный Логос через доказательство? И откуда, спрашивает Бердяев, так твердо известно, что истина это то, что наиболее доказано? Существует гносис, который не только не зависит от науки, но и превышает ее. «Догматы Христовы непостижимы, сверхразумны и отречение, отвержение соблазнов рациональных есть условие религиозного гносиса»26.
Между Богом и человеком, между Истиной и человеком стоит непрошенный посредник -- человеческое сознание, которое есть всегда ограниченное сознание. Оно источник прельщений и рабства человека у бытия и у идеи Бога, у космоса и у природы, у общества и у цивилизации, у самого себя, у национализма, аристократизма, коллективизма и т.д. поэтому у персоналистской философии много работы. Но не на пути абсолютного послушания категориям философского познания. Как не должна персоналистская философия быть в послушании у богословия, так не должна она быть в послушании у категорий науки. И то и другое порождает схоластику. Философия должна бьпь свободна от любого вне её находящегося авторитета и не ей присущих способов познания. Её задача находить наиболее совершенные формулировки истины, увиденные в интуиции и синтезировать формулы27. Бог открывает человеку истины религии. Истины же философии открываются человеком. Внутренне свободным творческим актом в соединении Божественного и человеческого, религиозного и философского окончательно познается единая истина28.
_____________________
15 См., например, Кувакин В.А. Религиозная философия в России. М. (Мысль) 1980, с. 141-184.
16 Бердяев, Н. Самопознание... С. 107.
17 Там же, с. 110.
18 Там же, с. 111.
19 Бердяев, Н. О рабстве и свободе человека. Париж (Имка-Пресс) 1939. С. 38 (= О рабстве...).
20 Бердяев, Н. Самопознание,.. с. 335.
21 О рабстве,.. с. 10.
22 Там же.
23 Там же, с. 37.
24 См.: Twentieth century philosophy. N.Y., 1947, р. 327.
25 Бердяев, Н. Смысл творчества. М. (Правда) 1989, с. 270 (= Смысл...).
26 Бердяев, Н. Философия свободы. М., 1989, с. 214.
27 Бердяев, Н. Смысл,.. с. 285.
28 Там же, с. 290.
Продолжение следует
Не забывайте делиться материалами в социальных сетях!
