Мама так до самого конца и не примирилась с тем, что Андрюша не вернулся с фронта.
– Нет, чует моё сердце, что он где-то... ходит по белу свету... – говорила она, светясь навстречу собеседнику своим морщинистым от трудов и старости лицом.
И мелко-мелко крестилась:
– Господи, не казни, дай дождаться сыночка...
Да не дождалась. А её младший сынок, Андрюша, пропал без вести ещё в пыльное лето сорок первого года.
После войны, куда ни писали, отовсюду приходил один ответ: «В списках не значится...»
Старшие её дети с грустью примирились с неизбежным а она – нет. Выйдет к калитке – и часами смотрит на дорогу, которая, замерев на мгновение возле их двора, резко брала вправо и исчезала в ближайшей лесопосадке. Как будто ожидала, что вот именно сейчас выйдет из-за поворота её младшенький и откроет в улыбке свои белоснежные зубы.
– Мамочка, дорогая, – вздохнёт кто-нибудь из детей, – пожалей себя...
И она покорно уйдёт в дом, да как только в суматохе забудут о ней, вновь возникнет возле калитки, горбясь навстречу редкому прохожему,
В её маленькой, тёмненькой из-за живых цветов на единственном окне комнатке висел над кроватью большой портрет сына, сделанный заезжим фотографом из фотокарточки, сохранившейся на каком-то удостоверении.
Смотрел он куда-то в окно, зимой, на большое, до самого горизонта, заснеженное поле, а летом его взгляд упирался в высокую траву, которая начиналась сразу же у забора, загораживая собою всё, что можно было увидеть здесь в другую пору года.
Его братья и сестры тихо старели, а он оставался по-прежнему молодым, и так же давил ему на фотографии туго застёгнутый на все пуговицы воротник вишнёвой в редкую чёрную полоску рубашки.
А незнакомые ему племянники и племянницы густою чередою шумно карабкались на крутые ступени жизни, в твёрдой уверенности, что у них все будет намного лучше, чем у их дяди Андрюши.
С каждым годом фигурка матери становилась все ниже и ниже у забора, потом сравнялась с ним, и, наконец, наступил тот печальный день, когда уже никто не белел платочком у старой калитки. Мамы не стало...
И буквально через месяц в их районной газете кто-то напечатал странное объявление: «Андрюша Ефименко. Отзовись. Мой адрес... Твоя сокурсница Мария».
Сидели и стояли вокруг стола его братья и сестры, смотрели на беленький листочек районки, на это странное объявление, и сжималось у каждого сердце от вновь вспыхнувшей надежды: а вдруг эта неизвестная Мария им все объяснит?
В ближайшую субботу собрались они и поехали в соседний район, по адресу, указанному в газете, – там перед самой войной учительствовал брат.
Потом они стояли во дворе перед домом, и из него вышел молоденький паренёк, как две капли воды похожий на Андрюшу. Бросив работу, прибежала его мать, та самая Мария, застеснявшись от нежданно-негаданно объявившейся огромной толпы родственников, и пригласила всех в дом.
А там их встретил сам Андрюша, большой фотографией на стене, весело рассматривая своих немного растерявшихся братьев и сестёр.
На столе появилась наспех собранная закуска: и Мария постаралась, и они с собой прихватили. Распечатали бутылку беленькой и выпили по стопочке, помянули своего брата и суженого, а он смотрел на них, радуясь, что, наконец, собрались они все вместе.
Жаль только, что мама не дожила до этого дня. А ведь недалеко, всего каких-то тридцать километров. Никто раньше не догадался.
– Я всё ждала, особенно сразу после войны, что не сегодня–завтра он объявится, – тихо говорила всем Мария, стараясь сдержать выступившие на глазах слёзы.
А они все смотрели на сидевшего рядом с Марией паренька, с редкими веснушками на загорелом лице, так похожего на их брата, радуясь и печалясь одновременно.
