Воскресение Владимира Владимировича

---

Воскресение Владимира Владимировича.
Мое поколение прохладно относилось к творчеству Владимира Владимировича Маяковского. Для нас он был глашатаем партийной идеологиии. А таких глашатаев мы видели слишком часто на разных трибунах и строго обязательных мероприятиях. Эти ораторы были откровенными циниками и приспособленцами. Эпоха искренне верующих, или хорошо замаскированых, прошла.
Со временем пришло понимание, что Маяковский не был просто приспособленцем, что он, скорее всего, искренне поверил в будущее «царство небесное» на земле. Но все-таки было что-то отталкивающее, неестественное в его позе, надрыве даже в любовной лирике.
В то время встречались любители и даже ярые поклонники Владимира Владимировича. Это, как правило, были люди старшего поколения. В нашей семье таковых не было. Вряд ли поклонники Маяковского знали и понимали все его творчество. Думаю, для большинства из них стало бы открытием вера поэта в грядущее воскресение.
В конце ХІХ века большую популярность в образованых, и не очень, слоях Российской империи преобрела теория философа Л.Ф.Федорова о грядущем воскрешении «патрификации», «возвращение к жизни отцов», обращение энергии рождения в энергию воскрешения, силой науки. В определенной степени под ее влияние попал и Циолковский, потерявший своего сына.
Верили в эту «научную» теорию и многие большевики. Они подобно древним египтянам (правда это было 5 тысяч лет назад) считали, что душе на небе тем комфортнее чем лучше сохранилось тело. Чтобы облегчить будущее воскрешение, они забальзамировали тело Ленина и поместили его в пирамиду-мавзолей.
Сталин щедро финансировал институт геронтологии в Киеве. Правда, довольно ранняя смерть Богомольца – директора этого института, несколько охладила его пыл. Но тем не мение «вождь всех народов» твердо обещал дожить до коммунизма.
Мы же вернемся к Владимиру Владимировичу. В 1916-17 годах он пишет поэму «Человек» о себе любимом. Вначале краткое предысловие:
Священнослужителя мира, отпустителя всех грехов – солнца ладонь на голове моей.
Благочестивейшей из монашествущих – ночи облачения на плечах моих.
Дней любви моей тысячелистое Евангелие целую.
Вы что-то поняли? По моему скудному разумению – полная маячня.
Назовем некоторые главы: «Рождество Маяковского» о его сошествии к нам, грешным, далее «Жизнь…», «Страсти…» а вот следующая уже интересная «Вознесение Маяковского», далее «Маяковский в небе» - там, естественно, поэту становится скучно. Наступает «Возвращение Маяковского», тут уже почти что Лермонтовское:
Дух
бездомный давно
полон дум о давних
днях.
Далее «Маяковский векам»:
Ожившее сердце шарахнулось грузно
Я снова земным мученьем узнан.
Да здравствует
- снова –
мое сумасшедствие.
Там ему отвечают про название улицы:
- Она – Маяковского тысячи лет:
он здесь застрелился у двери любимой.
В общем-то, пророчество о смерти, почти как у Лермонтова, правда последний не называет улицы будущего своим именем.
В написаной примерно в это же время «Войне и мире» (скромностью Маяковский не страдал) он пишет:
Это встают из могильных курганов,
мясом обрастающие хороненные кости.
Тема воскрешения отнюдь не случайна. В своей поэме «Про это» (1923) он вспоминает свою попытку броситься под грузовой автомобиль, который внезапно свернул в другую сторону.
Владимир!
Остановись!
На панель!
Зачем ты тогда не позволил мне броситься!
С размаху сердце разбить о быт?
Поэт вспоминает о своих метаниях между жизнью и смертью:
Луне.
Подо мною
льдистый Машук.
Поэт делиться грядущим опытом:
Верить бы в загробь!
Легко прогулку пробную
Стоит
только руку протянуть –
пуля
мигом
в жизнь загробную
начертит гремящий путь.
Раздел «Вера»:
Вижу,
вижу ясно до деталей.
Воздух в воздух,
будто камень в камень,
недоступная для тленов и прошений, рассиявшись
высится веками
мастерская человечьих воскрешений.
Я свое земное, не дожил
на земле,
свое не долюбил.
Поэт надеется:
Она красивая –
ее, наверно, воскресят.
Он просит химика:
Воскреси
хотя б за то,
что я
поэтом
ждал тебя,
откинув будничную чушь!
Воскреси меня
хотя б за это!
Воскреси –
свое дожить хочу!
Вообще-то В.В.Маяковский умер молодым и красивым. А вот Лидия Юрьевна Брик жила еще долго и многих любила. В глубокой старости, не захотела доживать в одиночестве с переломом бедра и покончила жизнь самоубийством.
В своей феерической комедии «Клоп» (1928-1929) Маяковский более основательно показал работу института человеческих воскрещений. События происходят в весьма отдаленном, но датированном будущем – 12 мая 1979 года. Автор напоминает, что после создания федерации земли, декретом от 7 ноября 1965 года жизнь человека неприкосновенна.
Институтом воскрешения решается вопрос об воскрешении трупа пятидесятилетней давности, найденого в замороженном состоянии. Вначале производится опрос общественного мнения. Практически все высказываются за быстрейшее воскрешение. Среди них «Известия чикагского совета», «Рымская красная газета», «Шанхайская беднота», «Мадридская батрачка» и «Кабульский пионер». Земледельческие районы Сибири просят отложить мероприятие до осени, до окончания полевых работ, чтобы не отвлекать трудящихся. А вот предприятия Донбасса выступают против, они боятся опасности распространения бактерий подхалимства и чванства.
Естественно, институт готов воскресить отнюдь не каждого, а только высших представителей «гомо сапиенс», относящихся к классу робочих. Но тут все хорошо: в подлежащего воскрешению мозолистые руки. Но, увы, воскресшему рабочему в коммунистическом раю не понравилось. Показалось невыносимо скучно – нет пьянства, танцев, ухаживания и прочих прелестей живой жизни. Ведь в будущем не только не знают что такое буза, богема, бублики, богоискательство, но и кто такой Булгаков. Впрочем, там неизвестно и влюбленность, романсы, гитара, грёзы и многое другое.
В.В.Маяковский не просто грезил будущим в котором, как он считал, не будет ни семьи, ни детей, ведь для них просто не будет места среди воскресших красивых женщин, правильных поэтов и пролетариев. Он сам жил «шведской семьей», личным примером показывае свое отрицательное отношение к такому «буржуазному предрассудку» как брак.
«В духовном мире Маяковского с его отвлеченной верой в грядущее преображение мира, закономерно сопряжена ненависть к дурной бесконечности конкретного завтрашнего дня, продолжающего сегодняшний («календарь как календарь»). Неудержимая вражда к той «любовишке наседки», которая снова и снова воспроизводит нынешний быт» - пишет Роман Якобсон у изданом в Берлине в 1931 году сборнике «Смерть Владимира Маяковского».
Юношеское стихотворение Маяковского «Несколько слов обо мне самом» начинается словами: «Я люблю смотреть как умирают дети». Об этом же и у «Войне и мире»:
… это я, Маяковский,
подножию идола
нес
обезглавленого младенца.

А теперь позволю себе сравнить «певца советской действительности, поэта светлого будущего» Маяковского и глубоко чуждого этому Александра Грина. «Каждое новое произведение которого превращается в глухую тяжбу с советской действительностью, с революцией» - как писал А.Роскин.
Борис Пастернак, описывая молодого Маяковского, апелирует к Грину: «Передо мной сидел красивый мрачного вида юноша с басом протодиякона и кулаком боксера, неистощимо, убийственно остроумный, нечто среднее между мифическим героем Александра Грина и испанским тореодором». Но сам Грин видел в футуристах идеологов механической безблагодатной жизни.«Бесплодный мечтатель» Грин прекрасно ориентировался в этой самой действительности, в которой утонул Маяковский. Еще в 1914 году отвечая на вопрос анкеты «Что будет через сто лет», Грин писал: «Человек… останется этим самым, неизменным… леса исчезнут, реки изуродованные шлюзами переменят течение… Человечество огрубеет».
Какое-то время оба работали в редакции «Нового сатирикона», но никакого общения между ними не было.
Казалось бы, обеих обьединяла ненависть к обыденному, ненависть к мещанину и обывательской жизни. Если иметь в виду пошлость обывательского быта, то пожалуй, да. А вот к житейским благам А.Грин относился вполне нормально. Он умел радоваться и хорошему вину, и мебели, и картинам, чистоте и красоте жилища. Он прекрасно понимал неистребимость и естественность человеческой потребности тепла и уюта, комфорта и красоты. Об этом он прямо пишет в стихотворении «Буржуазный дух» (1917):
Жена играет Листа и Шопена,
А я – с Дюма люблю к камину сесть
Иль повторить у По про мысль Дюпена;
Дюма дает мне героизм и страсть,
А Эдгар По – над ужасами власть.
У нас есть дети, двое…
В одном из своих писем А.Грин так отзывается о В.Маяковском: «Черт знает! Непонятен мне этот молодой человек. Начал с футуризма, ходил в желтой кофте с деревянной ложкой в петлице. Это желание прежде всего привлечь к себе внимание, хотя бы и скандальное. Умеет, видимо, из всего извлечь материальную выгоду, даже из рекламы обыкновенной. Стихи сильны, грубы,завоевывает… Не моего представления об искусстве человек. Демагог, политик, - да, сильный и смелый. Нечист в любви, вернее не брезглив. Брак втроем…бр…»
Действительно, у Маяковского стихи крикливые, трибунные, маршевые:
Кто там шагает
правой?
Левой!
Левой!
Левой!
Маяковский тоже не жаловал Грина.
А.Грин не любил ни поэзии, ни образа жизни Маяковского. Правда, после его трагической смерти, он понял что и там было не все так просто. «что-то я просмотрел в этом человеке. Тот извозчик в поэзии, котрый виделся мне в его лице, не смог бы покончить самоубийством. Значить, была в душе рана, боль, скрывал ее под буйством слов и не выдержал борьбы этой».
Мы воспринимаем прозу А.Грина как высокую поэзию, а ведь он писал также и неплохие стихи.
Свой путь в противостоянии «быту» А.Грин видел не в будущих утопиях. Он вообще страшился победы механического начала в жизни. И в этом отношении близок нам сейчас как никогда. Маяковский же остался символом давно ушедшей эпохи. А.Грин описал о вечном и неизменном, которое он видел в красоте индивидуальных отношений между близкими людьми, в первую очередь, благородными, мужественными мужчинами и прекрасными, чистыми женщинами, которые были и будут во все времена. Для него фон как и время не имеют существенного значения, а только оттеняют все психологические сложности отношений, и здесь великий сказочник выступает великим психологом, знатоком глубочайших переживаний и поэтому мы ему верим. Он искал эту красоту, показывал ее нам и тем помагал найти в реальной жизни и превратить, приблизить жизнь свою и близких в эту мечту, не ожидая чуда от других.
Вот что писал о тайне творчества А.Грина, которая скрыта не только от молодых, но старых, священник из Сыктывкара П.Жуков,: «потому что читая сердцем умудренным и усталым, они только отдыхают, возвращаясь к бесценным минутам далекой юности. Но прошу вас, присмотритесь к этой книге внимательней. Она наполнена особыми символами, указывающими на тайны духовной жизни, а ключ к пониманию этой сказачной феерии можна найти на страницах Евангелия». На первый взгляд это суждение кажется несколько странным, во всяком случае, непривычным. Но разве не о вечном: Любви, Надежде и Вере все книги зрелого А.Грина. Трудности эпохи, тяжесть жизненых обстоятельств еще четче заставляли видить А.Грина все то светлое, доброе, вечное чем и жив человек, пока он Человек.
Мечта разыскивает путь, -
Закрыты все пути;
Мечта разыскивает путь, -
Намечены пути;
Мечта разыскивает путь, -
Открыты все пути.
Это написано А.Грином в 1919 году, ровно сто лет назад.