Психосекты: Предпосылки «входа»

---

Психорынок как и всякий рынок действует по законам товарного производства с его неизменным спросом и предложением. Если бы не было спроса на услуги психосект, то не было бы и предложения с их стороны, не было бы и самих психосект. Но не психосекты создают эту движущую силу общественной потребности в духовном товаре. Их собственная роль в этом процессе паразитарная. Они, подобно спекулянтам находят свою нишу существования в дефиците. Кое-что из дефицита можно найти на Востоке, кое-что на Западе, кое-что на Севере, кое-что на Юге. Они, как некогда торговые народы древности, выполняют посредническую роль. При этом путем естественного отбора происходит распределение рынка духовно-душевного дефицита между «специализированными» сектами в соответствии с законом пропорциональности. Как и положено в современном супермаркете дефицит этот выставляется в витрине на манекенах, угодных вкусу данного потребителя. Любопытно, что и цены за этот товар соответствуют степени дефицитности и оплачиваются их потребителями как в непосредственном (деньги, неоплаченный труд), так и в опосредованном (износ физического и психического здоровья) выражении. Это та же эксплуатация, но против нее, к сожалению, не существует пока профсоюзов.
          Бывший сайентолог Валерий (он оставил для недоверчивых свой адрес в интернете: svisor@mail.ru) попытался по-своему оценить свое любопытство вхождения в культ («ну, понимаешь, надо же на своей шкуре испытать, как ОНО происходит»). «Причина, – сообщает он, – почему я даю согласие на публикацию: эдакие Безобразия надо останавливать... Слишком высока цена ошибок. Просто читать нравоучения – несерьезно. Другое дело, когда тебе кто говорит:
– Сначала будет ТАК-то и ТАК-то, потом – вот ТАК, а через некоторое время, когда ты совсем ’’войдешь в доверие’’, будет ТАК.
Как правило, последнее ’’ТАK’’ – это Развязка (или близкая к тому ситуация, которую уместней назвать ПРОБЛЕМОЙ), на решение которой должно быть затрачено много всего – нервов, времени, сил и, в конце концов, денег (как правило, НЕМАЛЫХ)... Иногда летят головы (это совсем мрачно, но такова реальность)»[1].
          Валерию кажется, что к сайентологам его привело простое любопытство. Но это в подавляющем большинстве случаев не так. Причин и мотивов вхож-дения в культ сотни. Они поддаются и классификации. Их общая черта – глуби-нная серьезность. В поисках смысла жизни, особенно под давлением неудач, человек может испытывать и глобальную неудовлетворенность и неудовлетво-ренность в тщетных поисках некоторой важной потребности: постоянной о себе заботы, любви, желании быть «в кругу своих» и т.д. Любой из этих вариантов – предпосылка «открыть глаза» на культовый продукт, благо сектанты предлага-ют всегда нечто необычное. 
Психолог Д. Г. Трунов, исходя из ценностного багажа обыденного человека, считает, что общим фоном этой системы ценностей можно считать стремление «к уменьшению одного неприятного чувства – некой несознаваемой тревоги»[2]. Это, видимо, надо понимать так, что в нынешнем сложном обществе «средний человек» живет с постоянным чувством такой тревоги, иногда выходящей наружу, но большей частью скрытой, сублимированной. Далее он пишет, имея в виду снятие этого баластного чувства: «Думаю, что в сектах и без ’’программирующих средств’’ имеется достаточное количество благоприятных факторов, которые сделают некоторых людей в буквальном смысле счастливыми и потому нуждающимися в этих организациях».
Нет слов, огромное число людей остаются членами деструктивных культов всю свою жизнь и всю свою жизнь ищут обещанного. Счастливы ли они при этом – другой вопрос. Неоспоримо и то, что люди могут получать в этих организациях позитивную психотерапию. Такая психотерапия заключена, например, указывает Трунов в мантре. Мантра является прекрасным средством заглушения тревог и надоевшего однообразия действительности; ее правильные звуки и образы являются внутренней „опорой для ума“, эффективной аутогенной тренировкой саморегуляции, в чем человек очень нуждается; «чувство общности, создаваемое единым ритмом, едиными словами, необычно целительно, поскольку возвращает человеку ощущение гармонии с окружающим миром. Отношение людей друг к другу в этот момент теряет всякую противоречивость, они становятся братьями». 
Верно. Жаль только, что во имя всеобщего братства невозможно оставаться в состоянии мантры всю жизнь и погрузить в нее остаток человечества. Не хочется выглядеть циничным, но трудно удержаться от воспоминания, что бутылка, раздавленная на троих, делает «отношение людей друг к другу в этот момент» настолько непротиворечивыми, что они становятся  братьями – не разольешь. Не перейти ли нам к тотальному пьянству?
В сектах и, в частности, в деструктивных культах есть еще немало «терапевтических» эффектов, за которыми может охотиться слабый, а то и порочный человек. Регулирующие принципы культа с казарменной простотой наводят порядок в беспорядочной голове, оставленной на произвол судьбы в огромном и равнодушном мире. Даже чертвость чувств, чему учат некоторые восточные культы или богородичцы, отказ от обогащающей и украшающей человека чувственности, ласки, нежности, сердечности и пр. созвучна житейским нормам определенных людей. Это, воспитанные улицей беспризорные; люди, вышедшие из неблагополучных семей, где побои и пьянство – норма; всякого рода преступники, да и просто душевные уродцы. Они тоже потенциальные кандидаты в некоторые тантрические секты, где найдут свой терапевтический эффект[3].
Позитивная психотерапия является притягательным магнитом культовой организации. Но речь должна идти о целом ряде терапевтических эффектов внутри культовой жизни, которые получает нуждающийся в них человек не благодаря гуманистическим целям деструктивного культа, а благодаря тому, что эта психотерапия, в конечном итоге, оказывается рекламной упаковкой, в которую заворачивается нечто иное. «Индивид приходит в группу, – пишет другой психолог А. В. Романов, – с не разрешенными во „внешнем“ обществе проблемами, комплексами, нереализованными мотивами (самоутверждения, стремления к человеческим отношениям, личностного роста). И в рамках культа эта гуманистическая, психотерапевтическая направленность имеет большую вероятность реализоваться в русле деструктивности»[4]. Разумеется, и в деструктивном культе есть приемлемое, позитивное. Иначе туда не заманишь людей никакими калачами. Но это как раз тот первый, открытый, рекламный, витринный план воздействия, о чем уже упоминалось. На нем лихо гарцует вся избранная элита авторитарного культа и пришпоривает тех, кто тянет на себе всю основную поклажу.
Почему это происходит так, а не иначе? Американские специалисты Филипп Зимбардо и Сьюзен Андерсен объяснили суть этих психологических манипуляций. Инстинктивно человек стремится к наиболее простым ответам и простым действиям для нахождения наилучшего выхода. Так легче выжить. Они приводят пример с заключенным, который несколько лет провел в одиночной камере. Он выжил благодаря тому, что сумел отключить свои эмоции прежде, чем они успели бы его замучить. Можно избежать заражения гриппом, если весь опасный период ни с кем не общаться. Не хочешь споткнуться – сиди не двигайся. И т.д. Но самоотстранение от жизни, от социального общения, чтобы не споткнуться, чтобы тебя не «использовали» – это очевидный абсурд, это жизнь салтыковского пескаря. Более того, крайние формы такого поведения могут вести к уходу от жизни, к паранойе.
Человек, замученный неудачами, неустроенностью, ставший в тупик перед сложными вопросами жизни, находится как раз в фазе отстраненности, и он охотно пойдет туда, где дают простые ответы на сложные вопросы, в сильную сплоченную группу, под авторитет всезнающего и харизматического лидера. Ради этой «пропитанности» жизнью, ради желания наконец доверять, ради ощущения быть среди «своих» соискатель смысла жизни откажется от обороны. В самом деле, кто устремляется в атаку, тот в этот момент не обороняется. Внутри же группы, когда человек полностью погружен в учение сильного лидера, когда он испытывает и другие позитивные терапевтические эффекты, он успокаивается. Но при этом теряет свое собственное «Я». Он, подобно тому заключенному, инстинктивно отключает свое критическое мышление. Но тоталитарная группа – это улица с односторонним движением. В принципе, человек пришел в группу с точки зрения культа «ни с чем» и, чтобы избежать обвинения в неблагодарности, он, отключив свое критическое мышление, быстро воспринимает убеждения и нормы поведения «хозяев», не подозревая в них потенциальных насильников. При этом, как и положено в классическом тоталитаризме, главный насильник осуществляет свой план чужими руками. Чтобы пришелцу ситуация не показалась опасной, вся атмосфера культа организуется как нормальная, как ориентированная на заботу о члене культа и его духовном росте и так, чтобы ни на мгновение не поколебать его безвозмездно приобретенное доверие. Мягко, ненавязчиво, шаг за шагом будут меняться воззренческие установки личности и, в конце концов, член культа уверует, что изменился он самостоятельно.
«Как только некто заполучил наше доверие,– пишут выше упомянутые американские психологи, – этот человек может изменить наши установки, возбуждая эмоционально отягощенный конфликт, требующий немедленного разрешения. Заставляя нас ощущать себя испуганными, виновными или неловкими, этот манипулятор находится в позиции, позволяющей облегчать наш дискомфорт, обеспечивая разумные объяснения и успокоительные решения»[5]. Есте-ственно, это будут его устраивающие решения. Так профессиональные нищие добиваются успеха не столько тем, что пробуждают в нас чувство сочувствия, сколько тем, что заставляют нас чувствовать себя перед ними виноватыми за наше здоровье, за то, что мы хорошо одеты и накормлены. Для этого они себя особым образом подают. Чтобы снять с себя этот душевный дискомфорт, мы подаем им. Дайна Луи, одна из тех немногих, кто сумел спастись бегством из смертельных объятий Народного Храма неподчинением, достигла этого благодаря отказу от привилегий, которые ей, больной, предложил накануне катастрофы Джим Джонс, лидер секты. Этим она избежала дискомфорта, компенсацией которого, прими она эти привилегии, было бы обязательное подчинение. 
Собственно, правила самозащиты тривиально просты: «Доверяй, но проверяй!». В психосектах вторая половина формулы стирается из сознания ее членов манипуляторными приемами управления сознанием.
А. В. Романов вслед за американскими экспертами   Джоан К. Росс и Майклом Д. Лангоуни выделяет несколько наиболее важных факторов уязвимости индивида перед психокультом. Ими, помимо психологической расположенности, являются особенности личной биографии, ситуативный фактор и период вызревания личности. Подчеркнем: психологическая предрасположенность подразумевает вполне здоровых людей и, следовательно, их добровольное вхождение в культ. То же можно сказать о так называемом неврозе «взрослого ребенка». 
Психология тинэйджера уже сама по себе носит во многом культовый, групповой характер. Подростковый возраст и поздняя зрелость (за 60) особенно подвержены психосоциальным кризизам и потому опасны для этой категории людей. Такая биографическая особенность тинэйджеров, как принадлежность к благополучным семьям, повышает уязвимость их для вербовщиков. Более устойчивы те, кто уже хлебнул известную дозу уличного цинизма, выработали иммунитет в межгрупповых уличных конфликтах, но не пали окончательно на дно. Этих последних вербовщикам как раз удается стимулировать на новую попытку поиска смысла жизни в заботливом коллективе.
Как уже упоминалось, и психические заболевания, а не только маргинальные состояния определяют потенциальных жертв. «С другой стороны, – подчеркивает А. В. Романов, – „секты“ могут провоцировать предрасположенность к психическим заболеваниям. Трансовые культы, практикующие состояния медитации, транса, мистического экстаза особенно опасны и одновременно привлекательны для истериков. В целом же подлинная религиозность противостоит психической неустойчивости... Группы, акцентирующие внимание на переживании сострадания и жертвенности, привлекают депрессантов. Идея ненависти к врагам вероучения притягивает параноиков, которые особенно расположены к религиозному фанатизму. Проповедь собственной духовной элитарности и исключительности, характерная для религиозных культов в целом, влечет людей с нарциссическими комплексами»[6]. Можно ли считать вхождение именно этих типов людей в культ как добровольное – это отдельный вопрос, и он, конечно, важен для определения методик вызволения их из под культового влияния.
Если исходить из реальной действительности русскоязычной иммиграции в Германии, то здесь особенно пышный набор ситуативного фактора, т.е. состо-яний неустойчивого перехода старого образа жизни в новый. Такова уже сама эмиграция, которая выбивает из под ног весь привычный комплекс отработанного существования. Особенно большая нагрузка ложится на подростков при их возрастной неопытности. Не только новый язык и новая школа, но непонимание и отчуждение их местными соучениками, утрата старых дружеских связей, которые обеспечивали устойчивость мировосприятия, оказываются выше пороговой адаптации подростка, юноши или девушки. В результате большая степень риска быть втянутым в секту. Следует иметь в виду, что отношения между родителями и детьми в наших семьях более авторитарны, чем на Западе. Это порождает дисбаланс отношений, как только дети узнают, что может быть иначе. Психокульты также авторитарны, но перешедший в него молодой человек переживает более высокий статус, чем он имел в своей семье, а подчинение другому «общественному» авторитету понимается им как духовное возрастание. К тому же «безопасный» уход из родительского дома в объятия культовой «семьи» воспринимается как первичная свобода от надоевшей родительской опеки.
Разводы, переезды, вынужденная смена квалификации, непривычная и пугающая независимость свободного предпринимательства – несть числа этим факторам – превращают наших людей, безусловно, в группу повышенного риска и это хорошо известно манипуляторам психосект.


Продолжение следует