Поэзия Геннадия Семенченко

Киевский поэт и писатель. Член Конгресса литераторов Украины. Публиковался в Москве, в Ереване и в Украине. Вошел в Шорт-лист Международного конкурса им. Ю. Долгорукова-2008. Автор нескольких книг поэзии и прозы, в том числе «Буду заново жить» и «Избранные стихотворения». На нашем сайте есть две мои статьи об этих двух его лучших книгах: «Мы будем в этой Вечности» и «Дорога к раю»

* * *
Не оставь меня нечаянно, 
В нерешимости виня.
Без твоей любви отчаянной
Я – как факел без огня.

Я – как речка без течения,
Мёртвым илом зарасту.
Бить не пробуй отречением,
Словно птицу на лету.

Всё уладится, устроится,
Дождь прольется на золу,
Принесём травы на Троицу
И расстелем на полу.

Как здесь будет пахнуть мятою,
Если я гнездо совью!
Этой мятою примятою
Память выстелю свою.

 

* * *
Я не живу. Но я переживу,
Хоть не любить, покуда жив, не волен.
И я уже стал замечать траву
И в мыслях о тебе уже крамолен.

А нас теперь пускай рассудит Бог
На тех путях, что выбраны не нами.
Последний раз переступлю порог –
И хрустнут угольки под каблуками.

О, эти угли прошлого огня –
Они уже наш мир не распогодят.
В окно бы взглядом провела меня?.. –
Ах да, оно в другую жизнь выходит.

* * *
Слежались памяти скрижали,
Но тронь их – вспомнишь на заре,
Как ноги нас не удержали
На оступившейся горе,

Как нас подбрасывала к небу
Неукротимая волна,
Как заедали чёрствым хлебом
Две кружки терпкого вина...

Сложился к осени от ветра
Над полушарием Земли
Жёлто-горячий зонтик лета,
И тени долгие легли.

Под ним и вдох, и ноту слова
Дарил тебе, как певчий дрозд.
В моей галактике спрессован
Твой миллион слепящих звёзд.

Взамен и зори, и бессонье
Ты отдавала ни за грош.
И тёплый снег летит в лицо мне
С той стороны, где ты живешь.

* * *
Опускается ночь молодая.
Что ещё мы, упрямые, ждём?
Вот настойчиво нас ожидая, 
Пахнет свежая простынь дождём.

И придумывать правду не надо,
Все так просто, как рябь на воде.
Вспоминай, как ломает преграды
Запах лука на сковороде.

Мы найдём, чем под полночь согреться,
Только словом в душе подсвети.
Все таможни открою я в сердце.
Проходи. Ты устала в пути.

* * *
Дождались. По самой высшей ставке
Счёт за лето, кажется, готов.
Кто-то и не выдержит на лавке
Танковой атаки холодов.

Говорят, и хуже было прежде.
Замерзала в ноябре слеза.
На щенка, дрожащего в подъезде,
Наезжают траком небеса,

На тебя, прибившуюся к лету,
На меня, не ждущего весны.
Прикрепи мне скрепкою к ответу
С нашей тропки веточку сосны.

* * *
Вот и лета последний месяц.
Не был я или был влюблен?
Размечтавшийся старый месяц
Зацепился рогами за клен.

Как-то странно утихли желанья,
Будто снега сюда намело.
Мы раздали друг другу званья:
Ты – плутовка, а я – трепло.

Ну, раздали, а сажу стёрли,
Проведя по щеке рукой.
«До свиданья!» – застряло в горле.
Ты – такая, и я – такой.

Почему ж ты молчишь, как немая?
Я уже никуда не спешу.
Я вопросов тебе наломаю.
Я ответов себе накрошу.

НЕДОТРОГА

Богиня ты. И в профиль. И анфас.
Мое везенье или катастрофа?
Что в этот день соединило нас
У царственных фонтанов Петергофа?

Потом – чужого города накал,
Дворцы и храмы, и опять дорога.
Тебя на целый век я обогнал.
Ну, что с тобой мне делать, недотрога?

А ты, лукаво пальчик пригубя,
Естественная, как сама природа,
Все лепестки вдруг сбросила с себя,
Как мак, внесённый в спальню с огорода.

И всё вокруг – уже в других мирах,
И растворился шум соседних улиц,
И белый потолок в твоих глазах
Исчез, когда мои в них окунулись...

А времени всё так легко отнять!
Из глубины, как маг, тебя я вызвал,
И где-то у фонтанов – ты опять
Прекрасная, вся в золоте и брызгах.

* * *
Я вернулся в этот город, памятью томим.
Приземлился журавлёнком в парке перед ним.
Громко плачет грампластинка, дух разбередив,
Перед вальсом никнут пальмы африк и мальдив.

«В городском саду играет духовой оркестр...»,
Бьётся звуками живыми в прибыль и реестр
И скользит в журнальном блеске бизнес-полосы...
Что услышать могут души в гомоне попсы?

Мчатся   ...чели-карусели, девочка, ты тут?
Только бабушкой не дразнят – бабушкой зовут.
Между нынешним и прошлым – шаткие весы,
Долетает до сегодня ветер от косы.

А меня узнать не можешь, всё же – борода!
Разбежалась по планете пацанов орда.
Проросли уже над кем-то дерево и крест.
«На скамейке, где сидишь ты, нет свободных мест...»

* * *
Звезды холодные, будто и нет в них,
Как нынче в печи, огня.
Тоже мне август: примазался к летним
И эвтаназит меня!

Взошёл бы рассвет, словно парус на рее,
А то Богу душу отдам.
Меня без тебя – ничто не согреет,
Даже гранёный грамм,

Хоть и горилка, и русская водка
Верней «Антилопы-Гну».
Краешек неба до подбородка
Ближе к утру натяну.

* * *
Куда тороплюсь я в такую погоду?
Промозгло под небом, и в сердце серо.
Туда, повинуясь вселенскому коду,
Где сойка кричит и роняет перо.

Продымлен весь город авто и пиаром,
Галдит от пиковых мастей до червей,
А ты надели меня, Господи, даром
Великое видеть в травинке Твоей!

Прильнёт ко мне яблоня в платьице бальном.
Я здесь мальчуган, и любовник, и вождь.
А верба ко мне обратится вербально –
Ветвями по небу напишет про дождь.

* * *
Лепестков абрикосовых снится метелище,
Только кто-то рукой закрывает мне свет.
Ни у нас на Земле, ни на небе святеющем,
Ни в душе у меня равновесия нет.

Это блик. Это сон. Изоблудная студия.
Вот ещё один день я швырнул на весы.
Что со мной? Я  не жду от любви правосудия,
Так пощады не ждут от летящей косы.

Пропущу мимо сердца главу пробуждения,
Как ленивый читатель щепотку страниц,
Но святой ритуал моего каждодения:
Перед вздрогом ресниц опускаюсь я ниц.

Лепестки мимо глаз, мимо сердца метелятся,
Между явью и сном пролетая черту.
Перебудется всё, перейдёт, перемелется...
Хоть на миг равновесие я обрету.


* * *
Я не помнил ни имени предка, ни дат,
Я не знал Митридата, не жил здесь, я не был.
Я ещё был прозрачной молекулой неба,
Проскользившей по склону горы Митридат.

И не думал никто, что её назовут
Этим именем царским на память потомкам.
Я ещё был ничтожной ворсинкой котомки
Винодела, случайно прожившего тут.

Я ещё был пылинкой, упавшей в следы
Пастуха, приручившего скифские ветры,
Я бы мог быть кровинкой богини Деметры,
В равной мере и каплей днепровской воды.

А сегодня я взглядом раскопки бурю,
Докажите теперь мне, что я не отсюда!
Вот смотрю и смотрю на рисунок сосуда,
Будто завтра Деметре его подарю.

* * *
Я искал тебя, ту, что осталась в назойливых снах,
Поднимал тебя ввысь десятью притяженьями пальцев.
Это было тогда в четырех безоконных стенах
Нашей странной любви, не прописанной в душах скитальцев,

Нас лепили слова, те, что мимо прошли словарей,
Я не вспомню их смысл,  в темноте на молитву похожих,
Не искавших спокойствия и золотых алтарей
И ушедших в себя даже от полуночных прохожих.

Я искал тебя, ту, что осталась в далекой весне,
Занесённую ворохом лет и альбомною пылью,
А  ещё помню тот, до сих пор не растаявший снег,
Сквозь него наши души дорогу друг к другу забыли.

А сейчас это блажь – на фактаж переплавить мираж.
Остаётся  во сне рук твоих колдовское касанье.
У любви той – такой векового забвения стаж,
Что забыл я тех слов и свеченье, и правописанье.

* * *
Пиано и форте. Пиано и форте.
Лето на выдохе.  Запах апорта.
Шар биллиардный не падает в лузу.
Танечка, Таня, на краешке блюза
Плавят нас медленно томные танцы.
Вы отдыхайте сегодня, испанцы.
Это – дыхание. Это – прощение.
Это – касание. Это – крещение.
Пиано и форте. Пиано и форте.
Вот уже осень наснежила корты.
Ангел, безумица, аборигенка,
Ты уже там, где бушует фламенко.
Не дотанцуем с тобой до весны.
Руки мои тебе, видно, тесны.
Я не люблю тебя больше, Татьяна.
Форте. Пиано. Форте. Пиано.

* * *
Наступает ниоткуда,
В плен берёт со всех сторон,
Чудо трав и света чудо –
Летний снег – оксюморон.

Залепил глаза и губы –
Се-ля-вью от се-ля-ви...
Боже, он меня погубит,
Этот снег моей любви!

Всепланетный, всепогодный,
Перепутал времена,
Для зимы он не пригодный,
Но поймёт его одна,

Та, что спросит: «Милый, што там,
Разве всё ещё зима?»
«Небо, милая, заштопать
Ты попробуй-ка сама,

Чтобы снова с моря пена
Добегала до щеки
И покалывали спину
Молодые колоски!»

* * *
Мы все идём по лестнице одной,
и с каждым шагом ощутимей небо.
Собьёт кого-то лопнувшей струной.
Не доиграл. Не доискался. Недо-

любил. Не был... Сожители Земли,
здесь нет перил, лишь облачные пущи.
Последняя ступень пока вдали
нам не видна за спинами идущих.
 
ПОРТРЕТ

По памяти я рисовал портрет.
Я исказил твои черты, наверно.
Прости мне этот бледный и неверный,
Баюкающий душу свет.

Мне надоели резкие мазки.
Глаза и сердце вновь боюсь изранить.
Где прядки, словно ночь, я с замираньем
Вдруг положил белила на виски.

Чуть холодней нарисовал уста,
Размыл ко мне стремящуюся руку.
И лишь глаза – я помню эту муку –
Взошли живыми на небе холста.

ПЕРЕПЛЁТЧИК
 
Книги рвутся, отец. Зачитали их люди.
Голой лампочки свет над твоей ворожбой.
Немудрёный набор переплётных орудий –
Вот и крылья раскрылись у книги чужой.

Будто бури трепали растрёпанный томик.
Словно солнце прошло по шпалерам страниц.
Сколько книг в этом худеньком глиняном доме,
Сколько ветра и света на крыльях у птиц!

Точно с нитью суровой, нет с памятью сладу.
Вязь цыганской иглы вновь и вновь у лица.
Разлетятся и на руки где-то присядут
Стайки стареньких книг в переплётах отца.

* * *
Я напишу надревно и наскально,
Как будто повесть главную свою,
Я подниму три слова вертикально
Для всех живущих: «Я тебя люблю!»
 
Три слова здесь, на всех листках блокнота,
Взамен пометок важных и стихов.
Сильней огня души моей работа,
Честнее, чем пророчества волхвов.

Не будет им, языческим, замены –
Как пламени следы на них видны!
Кому ещё в границах Ойкумены
Они в сей час, в сей миг посвящены?!

Бессмертные! Живут без переводов.
Всесильные, когда стоят подряд.
На языке затерянных народов
Они о том же вечно говорят.

О как живуча слов тугая завязь!
Смотрю в глаза, не каясь, не виня.
А ты потом попробуй, расставаясь,
Стереть, замазать, вытравить меня!

* * *
Создай меня из образов своих
И оживи горячими руками.
Наш мир не будет тесен для двоих,
Мы вместе уберём с дороги камень.

Но если же, создав меня, поймёшь,
Что вышло вдруг не то, что было надо,
Не принимай, как не приемлют ложь,
И уничтожь одним остывшим взглядом.

* * *
Мы забрели в непуганый ивняк.
Клочок песка и муравьиный трафик.
Под ветками наш тайный особняк,
И своды расчертил способный график.

Воздушных арок ивовый нахлёст
И ложе под сквозящими лучами.
Наш синий купол. Солнечный форпост.
И сговор между четырьмя плечами.

* * *
И вновь живу я с голого листа.
В душе опять такая простота!
Предметы льнут к руке наперебой,
Чтоб я их взял на чистый лист с собой.
 
На спинке стула брюки и пиджак.
Поблёскивает начатый «Жан-Жак».
На ломтики порезана кета.
В ногах калачик спящего кота.

Стихи. Блокнот раскрытый. Что ещё?
Бретелька, оголившая плечо.
Ночной листок, скользнувший по стеклу.
Две сцепленных серёжки на полу.

* * *
Не надо ни рая, ни ада, ни между...
Оттуда кажусь только точкой скользящей.
Гоняюсь за фата-морганой надежды
То догом, а то собачонком скулящим.

И всюду раздетые нордами ветви,
На краешке чьей-то души убываю.
Вопросы земле задаю, а ответы
Она не даёт, уже полуживая.

На самой верхушке противостоянья
Декабрьской ночи, скучая по свету,
Я жду потепления, как подаянья,
И грежу шмелиным и горличьим летом.
 
ПОЭТ
2.