Любовь в большом городе

(Днепропетровск, «Лира», 2012)

Привет, не хотите ли свежего неймдроппинга?

Внимание! Сейчас вас будут атаковать именами, сложными словами из энциклопедий, будто снежками... Хотите продолжить 5D-шоу? Дочитайте книгу до конца!

Разноплановые фразеологизмы, диковинные имена и названия, персонажи из школьной и внешкольной программы, поговорки, пословицы, современный компьютерный язык... Тра-та-та! – будто из пулемёта, вылетают смыслы, идеи, наброски, фразы, открытия и озарения.

Открытия вперемешку с нестройными набросками из полуснов: «Детская прелесть и тайнопись своевольна...», настоящие блестящие имена рядом с вымышленными. И всё через запятую. И всё спешит, суетится, каждая фраза живёт своей жизнью, идёт своей дорогой. И не смотрит порой на фразу соседнюю, и под неё не прогибается, и не берёт с неё пример. Разве что дразнит иногда одна фраза другую. Одна мысль другую. И опять идёт себе, погружённая в свои миры, и опять спешит.

Пестрота и суета строк напоминает Вокзал. Здесь не люди. Здесь пассажиры, отъезжающие и провожающие. У них у всех по идее, где-то глубоко спрятана душа, но это сейчас не главное. Главное: огромное табло с мельтешащими цифрами и названиями городов, местечек и закоулков.

Пёстрая богатейшая география рябит, выпирает и требует немедленного уважения к себе (ну почти как пятилетний ребёнок!). Сладостные названия улиц, озёр, рек земного шара темнеют загадкой-лошадкой, завораживают, нежат подсознание и слух любого мало-мальски интеллигентного и начитанного человека, а провинциала просто убивают наповал. (Бац! Бац! И мимо! – выкрикивает Попандопуло.) Вот только некоторые из этого помпезного, нагруженного, как товарняк, списка: Бессарабка, Фонтанка, Венеция, Рим, Сочи, Питер, Замоскворечье, Гурзуф, Тридевятое Царство! Просто ах, как вкусно! Здесь и голубой Дунай, и Байкал, и Ладога, и дорогой сердцу район улицы Фрунзе, и Караваевы дачи, и марево Колымы... Есть где русской душеньке разгуляться!

А какие именитые пассажиры в нашей цыганской многоголосой толпе! Здесь и Рейн с непременным Бродским, и Ремарк, и Вера Павлова, и Кант, и Прилепин, и Басё, и Рембо, и почти вся серия ЖЗЛ.

Как на настоящей ярмарке – галдёж и какофония. Каждый занят собой, своим делом. У каждого свой билет на свой поезд. Никто никому не мешает. Да и не помогает. Ощущение, что вся эта жизнь происходит где-то в параллельном мире, в зеркале, за стеклом. А может, это всего-навсего виртуальный мир? Да, слово «виртуальный» в книжке есть! И оно не случайно. 

Попадая в книгу Ольги Брагиной, попадаешь в интернет-пространство, в нескончаемые океанские волны информации – плотной, густой, случайной, необходимой и совсем не нужной тебе. Это как лента новостей в Контакте: яркие картинки, ссылки, фрагменты, иногда не связанные между собой.

Компьютерность мира этой книги обнаруживается сразу: «Новые тексты О. Брагиной в ЖЖ». – Чем не мини-стихотворение?

Третий от начала текст так и называется: «Розанов пишет в ЖЖшке...» И далее: «У нас есть такая игра – по утрам тосковать в ноутбуке».

Компьютерной и дорогой молодёжи лексики в этой книге полно, как грибов в Чернобыльских лесах. Здесь и флуд, и пост, и «битые ссылки», и сердечки со смайликами – в тексте о Розанове, например, – и ОК, которые вздыхают. Вообще, по неологизмам, самым популярным словам XXI века смело можно писать курсовую, а то и диссертацию.

Здесь и Яндекс, и пакет МТС, и много-много чего подобного.

Такие тексты, наверное, можно передавать инопланетянам для изучения нашей земной жизни. Человечество тут представлено очень ярко своими наворотами, оборотами и достижениями в области литературы, культуры и психологии. 

Сочно и по-журналистки метко подмечено многое. Например: «Офисный планктон начала девяностых» или: «хорошие дети, кисельные небоскрёбы, мобильные чувства» – похоже на экспресс-характеристику мечтаний землян.

Почему именно землян, а не русских-украинцев? Украинцев тут не видать почти. А вот русские мотивы здесь хорошо разгулялись. О том, что автор из России, узнаёшь по милым аббревиатурам типа ЖКХ, ЖЗЛ, слов типа «велеречиво» и изысканно книжных фраз типа «вольно тебе молчать». 

Обилие поговорок, их переосмысление, игра фразеологизмами, пословицами, цитатами, думается, основа стилистики автора. Читатель среди прорвы загадочных фраз радостно узнаёт с детства знакомые «Кощеево яйцо», вспоминает, что «простота хуже воровства» и массу других крылатых и бескрылых выражений и словосочетаний, ставших народными.

Куча-мала из сказок, мифов, классики создаёт причудливые кружева аллюзий и намёков. Такой себе кроссворд с намёком на поэзию. И очень хитрым намёком. «Какая корысть в том, батюшка, что каждый король наш гол и вся его пакля серая выглядывает наружу», – говорит автор. Узнаваемо? До боли. 

А как вам такое: «Лучше платить по счетам, пока воздух ворован». Каково?! Здесь начитанный поэт-филолог с романтической душой самодовольно узнает Осипа Мандельштама и нарисует вам ссылку на его густую мудрую прозу.

Удивить читателя, завлечь, загипнотизировать, вобрать в кольцо власти своих текстов – это уже славная попытка, это уже Шаг в Поэзию. Знание такого широкого и глубокого объёма литературы обязывает. Когда человек много знает, ему есть что сказать.

Что, о чём говорит поэзия Ольги Брагиной? Говорит ли она что-то важное читателю? Сказать сложно. 

На что похожа книга «Неймдроппинг»? Начнём с ассоциаций.

Слова бегут, мечутся, им тесно и узко. Слово рвутся, будто из радиоприёмника. Возможно, тот самый «Маяк». Скрипит, пыхтит, шипит... И вдруг! О чудо! Поймали волну! Маленькая ночная серенада! Узнали. Опять шумы. А здесь – сводка новостей. Канцеляризмов и терминов автор не боится. Наверное, они нужны «для сокрытия бесполезного солипсизма». Опять базар... Помехи... Слова на английском, французском, будто в романах XIX в., даже украинском... И вдруг, ни с того ни с сего – Вивальди! Пара-тройка нот и... на голову нам падает очень важное сообщение: «в английском языке нет категории рода».

Кому, куда говорит радио? Домохозяйке, варящей борщи? Маршрутчику в знойный полдень? Или радио забыли выключить? 

Просто в воздух. Говорит, болтает, трещит без умолку.

Достаточно игры в ассоциации! Прикинемся взрослыми и отложим эту игру на пару минут.

Какова идея этой книги? – зададим умный вопрос, но сразу не ответим. Дабы помучить читателя.

Основной Идеи и Темы экзотических текстов Ольги Брагиной не видно за узорами.

А где же сама Оля? Ау?! Её тоже не видно. Своё личное-приличное Я автор тоже прячет в толще имён и высказываний, умозаключений. Хотя именно живую нагую душу автора, его сокровенные чувства и идеи хочется видеть, слышать, сопереживать читателю. Может, автору читатель пофиг? Вряд ли. Такого не бывает. «Имя моё прячет OL». Славы, прочитанности хочется всем и всегда. Даже в стихах о любви этот вопрос в первых строках: «просыпалась по утрам и говорила себе: "Что ты сделала для русской литературы? ”» Казалось бы, самоирония, шутка. Но в каждой шутке есть доля шутки, – скажут нам крылатые слова. Быть знаменитым некрасиво, но очень приятно, скажу от себя, перефразируя классика. (Теперь играю в ту же Игру, что и автор! Мы – соучастники!) Хочется что-то важное сделать для родной русской литературы. Да так, чтобы тебя заметили.

«Поэты не интересуются чужими стихами, поэты такое могут и сами», – заявляет Ольга. «И Бунин, и Мережковский, и Иван Шмелёв непрочитанные рядом»!

«Мальчики пишут стихи, чтобы понравится девочкам, девочки пишут непонятно зачем». Вечные вопросы – быть или не быть, для чего быть, писать – мучают, наверное, каждого писателя. 

«Гении чистящей красоты», – с некоторой издёвкой бросает автор о соплеменниках-коллегах.

Для чего написаны ЭТИ тексты? Будь я журналистом, обязательно бы спросила Олю Брагину.

«"Внутренний автор” всё бывшее с ним забыл», – замечает поэтесса. И это так. Здесь невероятные события происходят с кем угодно: с точками, тире, рыбами, философами... Запутанные улицы-строки, ведущие... в подсознание? В его тёмные коридоры? Возможно. Это не «поток сознания», а скорее «поток подсознания».

«У тебя нет подсознания, всё выложено на стол», – вздыхает автор.

Любимая заповедь Гайдара: «Главное – чтобы всё в книге было искренно» не нарушается. Некая юношеская спонтанная искренность тут наблюдается. И уход от простоты и смысла. Строки целятся не в сердце, а «всё проходит мимо, всё проходит дальше, туда, где скоро уже одинокий север». То, что простота хуже воровства, здесь эта истина горит большими буквами. 

Холодность, текучесть этих текстов не ошибка, не порок, а стиль, может, попытка, поиск стиля. Эти строки не для всех. Для ограниченного круга друзей и филологов. Однако этот стиль нынче не редок. Сейчас так пишут. Так видят. Так живут. Особенно популярен этот стиль у молодёжи.

Сложность, запутанность, загадочность текстов. Обилие имён, реалий, деталей, терминов делает текст ярче и эпатажней, современней и необычней. «Гімн очеретяних хлопчиків», на мой взгляд, написан в той же современной манере. Ассоциативная поэзия – так можно сказать про написанное. Рифмованные тексты, которые косят под прозу, – тоже редкость, даже на фоне многообразия интернет-пространства. Такие стихи раньше встречала у Марины Матвеевой и ещё у некоторых авторов с Поэзии.ру. Кстати, это были очень качественные тексты.

Стихи Брагиной могли бы быть верлибрами, похожи на верлибры. Рифма здесь не главное. Ритм играет здесь более важную роль. Канцеляризмы, неологизмы, термины делают лексику насыщенной, современной. Ирония и сюр здесь дышат полной грудью: «Повтори десять раз: "Я хочу уют”, и это станет плотью твоей парадигмы». Или: «Хочу тростник в знак отрицания политкорректности». Во как закручено! Не каждый поймёт. И нужно ли понимать? Мне иногда кажется, что здесь главное, не чтобы ВЫСЛУШАЛИ до конца, а чтобы УСЛЫШАЛИ.

«Полюбите меня хоть кто-то!» – выкрикивает поэт в пустоту многолюдного города. Не сразу приходит в голову, что эти стихи о Мега-Городе и о любви. Это тексты, рождённые городом. Это любовь, выросшая в клетке города. Стремление к усложнённости подчёркивает многообразие и тесноту мира-мегаполиса, где всем и всему тесно, где строки стихов тяжелы и сбиваются в прозу, где на всех не хватает любви и света, «...хорошей пищи и красоты, которая всех спасает». И эта страшная фраза произносится без обиды, без какой-либо другой эмоции, а так, брошено в закрытое окно, насыпано, как новости или реклама. Бесстрастно и честно. Как факт.

Наш привычный мегаполис! Колдун, превращающий людей в толпу, стихи в прозу, простоту в сложность, ясность ума в клубок запутанных мыслей, улыбку юмора в гримасу цинизма. И никто в этом не виноват. Это всё мегаполис-жизнь. Так нужно. Ничего не поделаешь. Обречённость и экзистенциальное одиночество сквозит из всех щелей. Сто лет одиночества. Сто улиц одиночества. Сто городов одиночества. Вавилонское столпотворение во всей красе: «Феи смешения всех языков укололи, с пальчика кровь и письмо на Поэзию.орг».

Ах, лирический герой! «Мир тебя ловил, и наконец, поймал!» Вот от этой хищной лапы мира, ловушки цепкой и сильной, становится душно и скучно. Эта ссылка на известейшую фразу Григория Сковороды многое объясняет. В этой мудрёной поэзии. В нашей суетливой, забитой бытовухой и поп-культурой жизни. Дай Бог в этой суете, давке, круговерти отличить любовь от жажды приключений, высокие религиозные чувства от игры в набожность, чёрное от белого, правое от левого. Пресыщенность событиями, нескончаемые поток информации рождает пресыщенность и скуку. Равнодушие и эгоцентризм. Таков наш урбанистический мир, в который мы все попались. Слова «скучно», «на досуге», «всё равно» повторяются очень часто, особенно в стихах о любви, которых здесь немало.

Вот такое, например: «Осенью Сева стал скучать и от скуки женился, но вскоре развёлся». Каково? Жениться, развестись – будто пройтись по проспекту. Никакого высшего божественного, сакрального значения любви. Или такая фраза: «Скучен наш город и очень мал. Лучше бы ты меня тут не крал». 

Отстранённостью и равнодушием блестит такая строка: «если бы я тебя любила, я бы создала идеальный дискурс, просыпалась по утрам и говорила себе: "Что ты сделала для русской литературы, скверная девочка и его милая, его расписанная по столбикам, продегустированная в сети”». И это о любви! Просыпаясь, девушка говорит СЕБЕ, о СЕБЕ, о своей роли в литературе, а не о любви. «Расписанная по столбикам» вообще звучит жестоко, будто скальпелем по сердцу. Одиночество, самосозерцание здесь лежит огромным снежным сугробом. Книги заменяют лирической героине реальную жизнь – жизнь прикосновений, тонких ощущений. Героине хочется жизни искренней, но она не кричит об этом, не поёт, а тихо шепчет, прячет свои мечты в толщах-толпах-глубинах строк, умствований и цитат. Это тайна, которую не каждый заметит, эта тайное желание Любви, почти невозможной в большом городе. «Никто не держит тебя за руку, не держит тебя здесь, не держит тебя нигде». «Каждой строкой – полюбите меня хоть кто-то». Здесь важнее не полюбить, а чтобы полюбили. Не подарить, а чтобы подарили. Так говорят огромные глаза детей в городских, ухоженных детдомах, куда ездим время от времени выступать.

Любовь – чувство хрупкое, бескорыстное и почти бесполезное, как одуванчик вне клумбы, – неважно чувствует себя в прокуренном центре города. Любовь – это природа. А от природы мы далеки, как мамонты от открытий Канта и Сковороды. В этом наша беда и наше счастье. Кстати, описаний природы здесь нет. Упоминаний и изречений из писателей-поэтов-пейзажистов здесь не встретишь. (Паустовского, например, или Бианки.) Однажды: «на Фонтанке шумят деревья», вот вам и вся природа разливанная. «Мы будем мечтать о бумажном цветке, самом настоящем цветке на свете», – признаётся автор. Искусственность не страшит лирического героя, это его (её) среда обитания. В посадке – непривычней, чем в библиотеке.

Что отличает Человека от зверей? Любовь и вера. Совесть и мечты. Творчество и способность к самопожертвованию.

Любовь и вера стоят в первой строке базовых высших отличительных черт Человечества. Любовь и вера – эти понятия встречаются в стихах Ольги Брагиной. Самое слово «Бог» встречается часто в этой книге. Религиозная лексика тоже не чужда автору. «Ныне отпущаеши», «город Марий и Марф» и т. д.

Но каков Он, бог мегаполиса, бог поэзии О. Брагиной? Скажем так: отнюдь не хрестоматийный. Он не утешает, но и не устрашает. От его ангельского присутствия не взлетаешь, не поднимаешься над суетой, не плачешь, не растёшь. Здесь скорее веет религией буддизма или индуизма, где жизнь – это игра воображения, вибраций, всего лишь игра, иллюзия, майя, и ничего более. 

Создаётся впечатление, что автор – мастер «активировать кундалини», как сам он и говорит. Но нет! Господь и библейские персонажи здесь наши, русские, европейские. О Господе и о вещах священных, дорогих истинно религиозным и искренне верующим, здесь говорится вскользь, походя, между прочим, с лукавой улыбочкой. Господь и святые здесь выступают наравне со всеми, кружатся в общем хороводе, и им ничто человеческое не чуждо, в том числе выпендрёж.

«Приходи ко мне, Мишутка, всё равно, ни трезв, ни пьян, мы всего лишь Божья шутка, Божья шутка и капкан», – вот как поётся в самом народном стише этой книжки. Или: «воскрешением всех мертвецов заняться бы на досуге». И ещё: «пообещайте Вас не увидеть снова и отвечать перед Богом за аппетит». И вот так: «И водить себя по Невскому строго, и в витринах трещины наблюдать, что внутри отражается мир без Бога». И вот эдак: «Будьте как дети, и будет играть с вами в салки он». И даже так: «планомерно создавать из себя Златоуста, чтоб увидеть Апокакалипсис между строк, а куда его потом приделать...» Здесь и богоборческие мотивы, и опять безнадёга, скука, отсутствие смысла и радости в своём творчестве. Подумаешь, Апокалипсис! И похлеще видали!

От «слишком человеческого», суетного лирический герой устал, оттого, может быть, вся эта онегинская тоска и печоринская хандра. «Всё человеческое слишком – Богу, Кесарю, Крыму, ликёроводочному спасению на воде», – улыбаясь, попивая кофе, говорит герой нашего времени, нашей книжки. Веет юношеским нигилизмом и усталой опытностью, осторожным атеизмом и маленькой верочкой в существование высших и низших сил. Стихи о любви, почти все, содержат упоминание о Господе. Эти темы перекликаются, идут рядом и почти держатся за руки. Только тема скуки и отсутствия смысла в жизни мешает, подначивает, хохочет серой старушкой-ведьмой.

«Можно даже во что-нибудь поверить на досуге, а почему бы и нет... Можно даже поверить, что скоро лето и ковчег построит из пробок Ной». Или вот такой пассаж:

«И не знаю больше, чем руку твою привлечь на своё плечо и там задержать навеки, перед Богом своим отвечать за Родную речь, когда он в церкви пустой поднимет веки...»

Здесь Бог скорее напоминает Гоголевского персонажа... Тут уже становится сташновато.

«Подвенечное платье и патефон выиграть мечтаю», – две экзотические, почти ненужные вещи – через запятую.

Один мой трепетно верующий друг, поэт, прочитав по моей просьбе пару-тройку строк из книги О. Брагиной, в сердцах сказал: «эти тексты – проходные дворы, где клубятся бесы и Бога нет».

Проходные дворы – да! Согласна. Но насчёт бога поспорила бы. Господь здесь есть, но он своеобразный, особенный. Он мегаполисный, недолюбленный. Здесь Царь-Город. А бог в нём – лишний, маленький, затёртый в толпе. Здесь правят законы Города. Инстинкты. Умные мысли людей. Ничто не важно, не свято, не дорого сердцу. Здесь все равны и всё равно.

Вера – это тоже нечто неважное, прикладное, на досуге. Вера зыбка и хила, затравлена, вытеснена всеобъемлющим компьютерным миром и стенами равнодушия. Безысходность, взрослость, запутанность и пессимизм рулят и побеждают в этом мире. «Точно все мы для радости рождены», – искренне сомневается автор. И эта строка, якобы о радости, разбивается об асфальт неверия. 

Господь здесь чуть ли не в роли шута, но он есть. Его мир не летает НАД, он встроен в общую толпу и так же болен, как и человечество.

Перевёрнутость, вывернутость мира наизнанку преследуют лирического Героя: «Луч света в конце и всё-таки впереди!» – неожиданно восклицает автор. Автор не боится ничего, он привык. Он привык, что любви на всех не хватает.

Самое хрестоматийное, серебряное стихотворение на эту тему: «Что ты делал в начале года»: «...И в сиянии высшей славы или лишнего существа под асфальтом бушуют травы, на Фонтанке шумит листва...» – строки звучат просторно, красиво и мелодично. Или вот такие трогательные строки: «Как ты жил без меня сегодня, на вчерашний проспект смотрел, осыпается длань Господня, простирается жёлтый мел...» Здесь струится магия силлабо-тонической песенной русской традиции. Здесь почти видна, пусть под асфальтом, природа. Здесь чистые цвета: зелёный, жёлтый мел. Завораживающие повторы: что ты делал в начале года? Здесь русская тоска, от которой едут на всю ночь к цыганам, а потом возвращаются в своё уютное одиночество.

Так же привлекает звонкими рефренами стихотворение, в котором «интуиция заменяет женщине ум». Эта мысль обыгрывается иронично и забавно. Вообще песенные повторы –  не редкость в творчестве Ольги Брагиной: «девица-девица», «Много любили, мало любили нас» и многое другое. Своеобразна, интересна песня «Нам некуда больше стремиться». Та же тема знаменитого ямщика, но ритмический рисунок будто из песни не менее известной – «Раскинулось море широко».

Что понравилось, запомнилось в этой непростой книге? Фейерверк философии, филологии, хитросплетения строк, смыслов, персонажей, стилей, времён, стран. Что еще нельзя не отметить? Автор – тот ещё эрудит. Широта и многоэтажность знаний восхищает.

Автор не стремится к целостности, благозвучию, понятности и доступности. Здесь нет согласия и дружбы народов, но нет и войны, агрессивного конфликта, вызова, лозунгов и деклараций. И это радует.

Нет здесь и женской плаксивой эмоциональности, Цветаевского взлёта и нерва, характерного для русской женской поэзии. Зато есть остроумное переосмысление многочисленных фразеологизмов и поговорок: «кто в молоке утоп, тот воду студит, чтоб в молоко ещё раз не упасть». Или вот такой шедевр селекции, вкусный, как изысканное новаторское блюдо: «На полпути форель разбивает лёд, и оставляет перья в руках синица». Вот такой Мичурин наша Ольга Брагина! Фраз надёргать можно много. Но зачем? Их здесь тьма. Как звёзд на небе.

Автор пишет, как дышит, не стремится быть понятным всем и вся, порой даже себе. Но, уверена, Поэт хочет быть замеченным, хочет быть фактом в современной литературе, сам же и говорит об этом. Частица «не» не читается, мы все это знаем из популярной психологии. И автор – неплохой психолог. Вообще, на мой взгляд, писатель – хороший психолог по умолчанию. Душа – вот страна, которую исследует поэт, писатель, художник. Душа интересна читателю. В чужой душе читатель ищет и находит свою душу, свои, подобные мечты и страдания, болезни и надежды. Эти урбанистические тексты вряд ли можно назвать душевными. Они скорее духовные. Но духовные не в русском, традиционно-православном формате, а скорее в немецком. Гессе духовным обозначает умственное (См. «Нарцисс и Гольдмунд» Гессе). Здесь присутствует и разум и душа-интуиция.

А СВЕТ, освещение книги? По традиции должна сказать о времени суток книги, исходя из освещения. Скорее всего – ночь. Время перед рассветом, самое тёмное и рассветообещающее. Возможно, это день. Но день в метро или при опущенных шторах, скрывающий солнце. Впервые в жизни читаю сборник текстов, где ТОЛЬКО ИСКУССТВЕННОЕ ОСВЕЩЕНИЕ!

Фонари, станции метро не однажды встречаются в книге. И любовь происходит под аккомпанемент лампы: «Мы будем на свет искусственный вместе жмуриться близоруко и особое удовольствие находить почему-то в нём». То есть здесь нет разницы – день или ночь, утро или вечер.

ЦВЕТ.

Цвет? Самый разноцветный, который смешивается у нас на глазах. Так дети перемешивают пластилин. И получается коричневый, с вкраплениями других оттенков. Вспоминается мультик «Пластилиновая ворона». Ах, Ольга! «Буквы твои разноцветны и разнополы».

МУЗЫКАЛЬНОЕ сопровождение? Это «какофония звуков земные тверди». Об эффекте радиоприёмника, который пытается поймать мир, я уже говорила в начале.

Идём дальше. СТИХИИ.

Здесь мало воздуха – разве что ворованный. Здесь мало воды. Разве что некоторая речная текучесть текста, обилие запятых. Здесь мало огня, т. е. страсти, обнажённых нервов, истерик и проч. Но здесь довольно много металла – острых слов и суждений, резких оборотов, мыслей. Острые углы домов. Блестящие, как инструменты хирурга мыслеконструкции. Здесь много земли. Земли-камня. Земли-глины, из которой когда-то что-то будет создано. «Земные тверди» – самая близкая Человеку стихия.

СИМВОЛ книги. Скорее всего – пентограмма. Звезда с острыми углами.

Ощущается молодость автора, даже юность. И в то же время – стариковская мудрая опытность. Возраст лирического героя: лет 15–22. И лет 300–500. Такой вот сюр.

Сюр здесь балдеет. Превосходно выполнено оформление: цвет обложки, подбор рисунков идеально подобран.

Эти произведения хочется называть текстами. Эти штучки нужно не читать на досуге, а изучать. Эти вещи интересны и заманчивы.

Стихи ли это? Да. Поэзия ли это? Она бывает и такой. У неё много лиц.

Истину нужно искать везде, даже в «детском лепете», советует автор. В образах, аллюзиях, пословицах, в тонких и толстых книгах ищите истину. В запутанных каменных городах, где не хватает воздуха и света, ищите Любовь. Кто ищет, тому откроется...