Статья о запорожском поэте Анатолии Барылюке (1942–2011). К урокам литературного краеведения. Павел Баулин.
Воспоминания о запорожском поэте Анатолии Барылюке
(1942–2011)
(Дополнение к статье «Запорізькі письменники»)
По-моему, первое стихотворение, которое прочитал Анатолий на занятии легендарной литературной студии в ДК Металлургов, было это:
А мне и в море снится море,
Как снилось много лет назад.
И шторм из сна живому вторит,
Закрыв волной мои глаза.
И не понять мне: явь ли, сон ли
Со мной затеяли борьбу.
Но знаю то, что море солит
Штормами пресную судьбу.
Тому, кто, бури повидавши,
Уйдёт на берег навсегда,
«Ушёл не солоно хлебавши», –
оно не скажет никогда.
(«Море»)
Не случайные строки. Толя только что демобилизовался после четырёх лет срочной службы в Краснознамённой Каспийской флотилии. И было это в 1966-м – в год моего окончания десятилетки.
После студии, которую вёл незабвенный Александр Стешенко, разговорились с Анатолием. Ему тоже пришлись по душе какие-то мои стихи. На троллейбусной остановке (мне ехать на Правый берег, ему – в район нынешней Набережной), прощаясь, дембель Толя как-то по-детски предложил:
– Давай дружить.
– Давай.
Не скажу, что мы были «не разлей вода». Однако понимание, поддержка, искренность никогда не исчезали в наших взаимоотношениях.
...Конечно, ярче помнятся молодые годы!
После института с симпатичной спутницей я нередко заезжал к Толе домой – жил он с молодой женой Евгенией в коммуналке в районе проспекта Жданова (ныне бульвар Шевченко). Бывало, все вчетвером шли в летний кинотеатр «Мир» под открытым небом, иногда позволяли себе кафе «Марічка», но чаще всего, захватив пару-тройку бутылок виноградного «Біле міцне», сидели где-нибудь в парке на лавочке. Неспешно потягивали вино, обсуждали литературные новости, читали стихи. И свои, и классиков. Барылюк любил Блока, Есенина, нравились ему и поэты военного поколения: Юлия Друнина, Александр Межиров, Николай Майоров, Семён Гудзенко...
Ну, а зимние посиделки, как правило, проходили у поэта Бориса Ткали, по его неизменному адресу на улице Немировича-Данченко. Ах, какая компания там собиралась! По сути, все запорожские гении.
По поводу гениев, это, разумеется, с иронией, а вот в безоговорочно признанную «обойму» молодых запорожских поэтов Анатолий Барылюк вошёл практически сразу же по возвращению с Каспия. Толины стихи печатались в областных газетах, звучали по радио, частым гостем Барылюк был и на Запорожском телевидении.
Помню многие его строки.
Поэзия работа роз,
А не хмельное зелье.
Поэзия – ожоги розг
Безделью.
Поэзия – шипы в цвету.
Нектар и боль уколов.
Поэзия – пчелиный труд
Глагола.
(«Поэзия»)
…Конец шестидесятых. Публичность, популярность поэзии достигла в обществе своего апогея. И Запорожье шагало в ногу со временем. Мы часто выступали перед различными аудиториями и наиболее комфортно чувствовали себя в студенческой среде.
Весной 1967 г. комитет комсомола Запорожского машиностроительного института (ныне – технический университет) взялся организовать грандиозный вечер молодой поэзии. Была раскручена неплохая, по тем временам, реклама, выпущены пригласительные билеты, о вечере загодя и говорили, и писали. Понимая ответственность, мы даже репетицию провели, коллективно обсуждали, что будем читать.
Зал «машинки» был переполнен: будущие инженеры, девчонки из соседнего пединститута, пресса, ну, как водится, в первом ряду – комсомольские вожаки… Нас было шестеро: Борис Ткаля, Владимир Власенко, Александр Шостак, Светлана Скаргина, Анатолий Барылюк, Павел Баулин.
Мы были молоды, азартны и чуточку самоуверенны. Да и могло ли быть иначе?! Ведь самому старшему из нас было 26, а мне вообще – 18. Зал очень тепло встречал и эмоционального Власа (Власенко), и обворожительную Светлану, и «замріяного» Шостака, и сходу умеющего расположить к себе Борю Ткалю. Но самый громкий успех выпал тогда на долю Барылюка. Он был раскован, элегантен, легко и непринужденно общался с аудиторией. Но главное, конечно, Толины стихи.
Прекрасен грусти тайный зов,
Невесть куда зовущий душу,
Пришедший будничность разрушить
И оправдать шаманство снов.
Бездумной радостью давно
Не тешу жизнь. Мне полюбилась
Печали стойкая пытливость,
С которой петь мне век дано
Судьбою, дарящей прозренья –
Вне хилых дел и вне сует.
Чтобы случайное прозрел я:
И, отделив от тени свет,
Постиг высокое значенье,
Глубинной истины секрет.
…Анатолий Барылюк работал на Запорожском метизном заводе. Работа – физическая, тяжёлая. А он ведь не был от природы богатырём, уставал сильно; тут уж – не до стихов. И вот тогдашний главный редактор газеты «Комсомолець Запоріжжя» Александр Авраменко, ценивший поэтический талант Барылюка, предложил Толе место корреспондента. Анатолий проработал там, кажется, неделю. Потом рассказывал мне:
– Понимаешь, Паша, вот отличается журналистский труд от писательского! Сильно отличается. Дали мне одну тему, другую… Я сижу, слова подбираю, образы, мысли свежие, ну, чтобы не стыдно было за «первый блин». Тяжело идёт. За день страницу-полторы выдал. А мне говорят, старик, так это стихи, только в прозе. Мол, ты целый день корпел, а задачу такую надо за двадцать минут решать, отбрось ты свою художественность, давай фактаж, ну и выводы в свете решений последнего пленума ЦК…
Но так писать Барылюк не мог, не позволяла творческая натура. Ведь он всегда искал «глубинной истины секрет». В принципе, Толя мог бы оставаться «в газете», там с пониманием к нему относились, но он – человек совестливый, деликатный: чувствовал, не своё место занимает, поблагодарил главного редактора и ушёл. На родной завод.
Писал Анатолий (я вновь о его стихах) не много. Полагаю, за год несколько стихотворений. Впрочем, по поводу продуктивности поэта нет каких-то стандартов. Однако рукопись на добротную книгу у него к концу семидесятых уже была. А как издать? Тогда существовала такая практика: рукопись первой книги издательство (а все они были исключительно государственными) принимало только по рекомендации местной писательской организации. Но Толя был хлопец ершистый, своенравный, а в Спілці письменників это, мягко говоря, не приветствовалось. Само собой, что в те времена ни за свой счёт, ни за счёт спонсоров, минуя кабинеты писательских чиновников, книги не издавались. Существовал строгий издательский план, попаданию в который предшествовало предварительное прохождение всех соответствующих инстанций.
Да к тому же Барылюка тяготила рутинная работа по перепечатке стихотворений, вычитке, комплектованию рукописи, спрашиванию рекомендаций и прочим занудствам. Ну, не был он в этом плане организованным человеком!
В общем, ни в 70-е, ни в 80-е его книга так и не состоялась.
Но в периодике, на занятиях областного литобъединения, на поэтических вечерах стихи Анатолия Барылюка имели всё тот же заслуженный успех. У поэта было своё обострённое чувство природы.
Я весь притих и так молчу
Средь ивняка и корневища,
Что хоть бери меня – корчуй,
Но завтра – снова здесь отыщешь.
Загороди запретом плёс –
Я протеку ручьём в лощину.
Со мною тень моя, как пёс,
То впереди, то лижет спину.
«Пришёл июнь –
на рыбу плюнь», –
Всё поговорку вспоминаю.
А сам раздумьями дымлю,
Пасу тихонько рыбьи стаи.
И как замшелое весло,
Торчу здесь, а зачем – не знаю.
И то ли погружаюсь в сон,
И то ли в берег прорастаю.
(«Заветный берег»)
Перестройка. На Запорожском титаномагниевом комбинате – большой поэтический вечер с показом по телевидению. Среди выступавших – работники ЗТМК поэты Владимир Солодовников и Юрий Бессалов. Ведя этот вечер, я, помнится, сказал о том, что многие запорожские поэты до сих пор не имеют собственных изданных книг.
И вот на следующий день Володя Солодовников встретился с секретарём комитета комсомола комбината (к своему стыду, не могу вспомнить его фамилию!). Короче говоря, комсомольская организация ЗТМК решила выделить средства на издание книги «своих» поэтов: Солодовникова, Бессалова и Юрия Смирнова.
Володя поделился радостью со мной (я тогда возглавлял областное литературное объединение), вместе мы решили уговорить комсомольцев на более широкое издание, включить в сборник стихи других запорожских авторов. «Ну, хорошо, сказал комсомольский секретарь, – но давайте по такому принципу: издадим тех, кто работает на запорожских заводах».
Ясно, что в этом была некая идеология – рабочие-поэты. Но именно так в коллективный сборник «Созвучье» (мне доверили быть его составителем) были включены стихи Анатолия Барылюка! А ещё – заждавшихся крупных публикаций Петра Гришутина, Юрия Ершова, Вадима Зайдмана, Юрия Кнуренко…
По объёму у Толи Барылюка была самая внушительная подборка – два десятка стихотворений. И именно она заслуженно открывала сборник.
Вот – одно из Толиных стихотворений, тематически и по настроению очень характерное для того периода его творчества.
Былинка зыбкого огня
Мигнёт и гаснет снова…
Осенний ветер из меня
За словом вымел слово.
Ушли холодным сквозняком
И запахи, и краски.
Как будто я их под замком
Держал, боясь огласки.
Брожу, глотая дымный день,
С сумою ожиданий.
Авось подаст через плетень
Мне осень образ пряный.
Но нет ни маковки с зари.
Лишь лай собачий в спину…
Да, как преддверие зимы, –
По травам жухлым – иней.
(«Поиск»)
Выход «Созвучья» (Днепропетровск, «Промінь», 1990) стал событием не только для Запорожского края. Это было одно из первых на Украине изданий за счёт спонсоров, вне очередей и планов. Это была альтернатива изданиям пусть и добротным, но выходившим исключительно по инициативе функционеров от литературы. Это стало прорывом для большинства авторов «Созвучья». Уровень их поэзии был высоко оценён критикой.
После «Созвучья» процесс пошёл… Многие запорожские авторы начали издавать книги за свой счёт или находя меценатов. Сейчас это обычное явление, а тогда было в новинку. Таким образом, в начале девяностых вышли первые книги наших земляков-поэтов Александра Фесюка, Татьяны Нещерет, Святослава Футоровича, Сергея Туинова, Владимира Солодовникова, Лилии Клименко и других.
И ровесники Анатолия Барылюка, да и те, кто помоложе, становились авторами книг, членами Союза писателей… А у Толи, уже отметившего своё 50-летие, ничего в этом плане, увы, не получалось. Скромный заработок уходил на содержание семьи и… лекарства (у Анатолия начались нелады со здоровьем), а спонсоры-меценаты… Пробовали их найти, писали руководству завода, где многие годы проработал Барылюк, но всё без толку. Знаете, есть люди, которые умеют «выбивать» деньги, – Толя к таковым не относился. Жизненные установки не позволяли ему что-то выпрашивать, клянчить.
Такая вот нереализованность, болезни наложили отпечаток на Толин характер, поведение. Общительный, жизнерадостный, каким мы его знали прежде, он всё более замыкался в себе, порой был раздражителен…
Когда-то Барылюк писал о Блоке, о непростом периоде в жизни поэта:
Тоска, мистический туман…
И безысходность провидений.
В ночном трактире русский гений
Забытый музой, полупьян.
Он молча бродит по Морской,
Оставив вымысел полночный,
Наедине с крутой тоской
В Царьграде, словно в одиночке…
(Из стихотворения «Предчувствие поэта»)
В последние годы жизни нечто похожее испытал и сам Анатолий. Изредка он появлялся на заседаниях литературного объединения «Поиск» в ДК им. Горького, которое вёл Владимир Солодовников, ещё реже читал свои новые стихи. Друзья пытались как-то «растормошить» Толю, а молодые поэты… А что молодые? Для них Барылюк был лишь отзвуком давно минувшей эпохи. Молодые (как и мы когда-то!) торили свою дорогу.
Не скажу, что поздние стихи Анатолия сквозят некой обречённостью. Нет, по сути, это констатация фактов, примет нынешней жизни, выверенных высокой поэтичностью.
Уж не горят, а лишь дымят костры,
И ночью жутко одному у плёса.
Сова заплачет – ветер вытрет слёзы,
Зайдётся сердце от тоски…
Метнётся в страхе серенькая мысль,
Несмелая, а всё-таки живая.
Испуганная мысль – летучья мышь –
Ослепшая судьба кажана.
С печалью детской в сумерках следишь
За существом таинственно нелепым.
Что это? Птица покидает небо,
Или высоты заселяет мышь?
(«У ночного костра»)
А разве не про сегодняшний день, покидающих небо Птиц и заселяющих высоты мышей, серости, сказано?! Точно сказано.
По-разному воспринимаешь одни и те же строки поэта при его жизни и после ухода. Казалось, о женщине стихи:
И понял я, ты – безвозвратна!
Январь – сегодня, март – не завтра.
И глупо снова ждать апрель –
Надеяться на оттепель.
(Из стихотворения «Ты назвала разлуки имя…»)
А, может, о собственной жизни, о собственной судьбе провидческие строки? Январь – сегодня, март – не завтра.
Умер Анатолий Барылюк в феврале. Снежном-снежном феврале.
…Апрель, конечно, пришёл, и оттепель наступила, и май цветистый, но уже без Толи. И степь запорожская снова проросла такими яркими и такими недолговечными пунцово-рдяными маками, которые когда-то воспел поэт.
Зенит степей, живой огонь…
Когда его ты встретишь в поле,
Не торопи к нему ладонь –
Ожогом закричит от боли!
Погасит, словно мотылёк,
Своё реликтовое пламя.
Он не умеет – наутёк,
Он только может быть – на память!
(«Дикий мак»)
Память – благостное качество человеческой сущности. Её не отнять, не успокоить. Она будоражит, радует, укоряет. И обязывает.
Не забывайте делиться материалами в социальных сетях!
