Славянская печаль

Поэзия Людмилы Буратынской (Донецк) – удивительно чистый ручеёк гармонии в мире современных ритмов, вечной суеты и неустроенности. Это стихи целебные, стихи, которые лечат душу – издёрганную, опечаленную, уставшую.
Не каждое красивое и талантливое творчество может врачевать. Откуда же у Людмилы эта способность поэта-психотерапевта? Только догадываешься, сколько надо поэту выстрадать самому, чтобы понимать и чувствовать очень многих, да ещё и уметь выразить это абсолютно народно – на самом широком уровне понимания: на подсознании.

Ах, сентябрь! Ненадёжный и шаткий верёвочный мостик,
Из прекрасного «было» в забвения тихую грусть.

Когда крушение надежд не сражает душу насмерть и вызывает не депрессию отчаяния и следующее за этим безразличие ко всему, а лишь лёгкую ностальгию по более счастливым временам («Дождь не уныние рождает, а ностальгическую грусть»); когда «других желаний в сердце нет» – только желание «уйти в тепло воспоминаний, укутавшись в уютный плед», – это и есть показатель выздоровления и признак сильной, устойчивой души. Она грустит, но успокаивается, гармонизируется, примиряется с несправедливостями мира земного, где мало шансов достичь полного счастья, и учится ценить то, что есть, – извлекает из ударов судьбы вечную мудрость жизни. Ещё Диоген заповедовал людям довольствоваться малым: тем, что сегодня ты ещё жив, можешь ходить, любоваться природой, что у тебя есть пристанище, есть люди, которые тебя помнят и с тобой общаются, что ты и сам можешь этой жизни что-то подарить от себя. Достаточно, что у тебя есть «утро – запаха и вкуса свежемолотого кофе». Как мало нужно человеку для того, чтобы не чувствовать отвращения к жизни! Вот об этом и мудрые, прекрасные стихи Людмилы. Её «душа восторженно дрожит» при встрече с природой, она ощущает: «вот минута, которой ради – стоит жить!», и происходит полное примирение со всем, что мешает впитывать счастье:

А камни, что ты собирал про запас,
Годами храня их для мнимого недруга,
Оставишь ты здесь и поймёшь, как сейчас:
Свободным таким – никогда ещё не был!

О чём её поэзия? Да о вечном, женском: о желании личного счастья, неустроенности и одиночестве, о судьбе, о ценности мгновений общения с природой и о её вечной красоте; иногда пробиваются размышления исторического, гражданского или философского характера, ненавязчивые, удачно вписывающиеся в общую канву пейзажной или любовной лирики. Есть и детские стихи – весёлая азбука, стихи о домашних животных. Здесь тот случай, когда в одном человеке соединились талант и чуткая, отзывчивая душа, – абсолютно достаточно этих двух Господних даров, чтобы стихи были глубоко психологичными, мудрыми, красивыми и врачующими. Миссия таких поэтов, как Людмила Буратынская, не в эпатажности модных течений, экспериментирующих с формой и помогающих усовершенствовать и продвинуть вперёд технику стихосложения; не в ораторских способностях поэта-трибуна, поэта-гражданина; не в тщательном изучении жизни и постижении каких-то её подспудных законов, чем занимаются поэты-философы и поэты-историки. Её миссия – удержать на этом свете людей отчаявшихся, изверившихся, несчастных, смягчить души людей ожесточённых и озлобившихся, примирить друг с другом враждующих и тем самым соединить их с Богом. Её поэзия – поэзия умягчения, умиротворения, любви ко всему живому.
Что же помогает Людмиле писать так, чтобы стихи были действенными и достигали цели? Да, конечно, писательская интуиция, прежде всего, но и прекрасное владение техническими навыками мастерства – то, что можно условно назвать законами поэзии или поэтическими приёмами.
Вглядитесь в её образную систему – ведь здесь настоящая живопись словом, и пишутся эти поэтические акварели изумительными метафорами, сравнениями, олицетворениями: «Тонкий срез янтаря – день осенний и жёлт и прозрачен», «И уже молодые морозы пробежались по парковым тропам, румяно дыша», «И в снегах зарезвится заря», «Из сна черёмуховой пены на берег ступит юный день», «Будто серый монумент, дождь встал стеною и затмил свет», «коркой дынной всплыла иссохшая, усталая луна», «Мотает головой заиндевелой славянская печаль». Отдельные из стихотворений сами по себе являются целой расширенной метафорой, т.е. метафорой, расширенной до объёма всего произведения.

В медленном танце, беззвучном адажио
Кружит на белых пуантах зима.
Снег, опускаясь крылами лебяжьими,
Тихо прикрыл полусонный лиман.

Ждут берега, в горностаи одетые,
Что в декорацию юной зимы
Выплывет лебедь прекрасной Одеттою
И оживит заколдованный мир.

...Здесь на минутку, отринув сомнения,
Веришь, что жизнь безмятежно-чиста...
Если б не знать, что и в это мгновение
Кто-то навечно смыкает уста.

Это неожиданное завершение чисто пейзажного стихотворения, полного поэтическими красивостями (в лучшем смысле этого выражения) и поэтому вроде бы обречённого только на развитие в читателе чувства прекрасного, на передачу эстетических ценностей, как раз и помогает ощутить жизнь во всей её сложности. Так описание превращается в эмоционально-чувственный отклик, в мгновенное сопереживание всему, что смертно.
И звучит оно, пожалуй, даже как афоризм.
Иногда в стихотворениях Людмилы Буратынской встречаются такие ненавязчивые, вроде этого, похожие на афоризмы поэтические заключения: «Ты мне отдал очень многое, я ж хотела – быть любимою», «И дождик этот – просто повод, обнявшись, посидеть вдвоём», «И жизнь за короля отдать не жалко... Да нет уже на свете короля». Чаще они бывают в произведениях с сюжетной линией – даже в коротких, на восемь строк. Но в целом это не её излюбленный поэтический инструмент, а лишь один из способов сделать стихи более жизненными, драматичными и глубокими, несущими какие-то наблюдения и размышления. В них нет блеска мастеров афористики, которые умеют превращать свои изречения в потенциальные крылатые фразы, но есть подлинная сердечность, простота выражения и мелодичность – то, что наравне с настоящими афоризмами способно запоминаться и цитироваться при случае.
«Простота выражения» – это лишь звучит вроде, как бы, несколько обидно. На самом деле достичь подлинной простоты дано лишь немногим из поэтов высокого уровня. Можно быть изумительным поэтом, но любимым только в очень узкой среде, – такие поэты имеют свой устойчивый, но немногочисленный круг читателей. И чаще всего такое положение дел связано не с узкой темой, интересной для немногих, не с глубиной «копания» в жизни и её законах, что, естественно, вместимо не каждым человеком, а именно со сложностью выражения мысли, даже самой простой и тривиальной. Поэты почему-то любят усложнять и то, где никакой глубины и сложности вовсе нет, – только для придания её видимости. Да и тяжело, честно говоря, облечь смутно прозреваемое, а не ярко явленное, в простую напевную форму, тем более – в драгоценный слиток афоризма.
Людмилина «простота» – не та, что хуже воровства, что идёт от примитивности мышления. Напротив, её простота – от избытка понимания души народа, слитности с нею. И подтверждается это целым рядом примет и признаков.
Во-первых, излюбленные автором повторения-уточнения, часто в сочетании с перечислениями:

Осыпаются розы, осенние поздние розы.
Зрелой осени сын, ясноокий седеющий сын.

Ты не спишь, ты грустишь в глубине одинокой квартиры.
Не грусти, я иду, я спешу, я тебя отогрею,
Я теплом и уютом наполню остывший твой дом.

Бабьего лета прощальный скупой поцелуй,
Вздох троекратный – отметинка, оттиск, печать...
Вынуть из сердца последних сомнений иглу,
В осень уйти и молчать, и молчать, и молчать.

Во-вторых, сама лексика и устойчивые выражения из обихода былин, сказок, народных песен и примет: «В полях за семидальними лесами», «коренник-январь», «Всего прибавился денёк на воробьиный скок», «И к непогоде над селом кружится вороньё», «И тоска ложилась на душу. И была я недотрогою, и слыла я нелюдимою», «марьяж с богатым и красивым».
И наконец, не в последней степени – маленькие, но постоянные вкрапления рассыпанных то здесь, то там аксиом – обиходностей, не требующих доказательства и уже приобретших форму устойчивых выражений, даже писательских штампов. Это создаёт устойчивое основание для привлечения читательского внимания, читатель активно реагирует на такие варианты народной мудрости, как «неужели мне на судьбе пора поставить крест?» или:

Вот и радуйся, что ты цел.
Жги мосты и строй, пока жив,
На пределе, на струне – пой!
Чтоб не зря ты на земле жил,
Чтоб остался яркий след твой.

В этом и заключается мастерство – не идти на поводу у читателей, но в то же время умело использовать формы, любимые всеми.
Хотя будет совершенно неправильным сказать, что вся поэзия Людмилы – это простота речи и народность формы выражения. Нет. У неё есть напевные, музыкальные, льющиеся, как народные песни, произведения. Но налицо несомненное владение всем богатством размеров и ритмов, самых разнообразных, в том числе далёких от напевности. А простота и народность не препятствуют широкому использованию Людмилой других, усложнённых приёмов поэтического творчества – например, аллитерации.

Хлещет и хлещет!.. Наотмашь пощёчины лепит,
Привкус солёный рождая в горячих губах –
Это июль меня хлёсткими ливнями лечит.

Чувствуете эту разлитую гамму мягкого «эль»: ле-ли-лё?

Но рассказывать о красоте чьего-то творчества, пытаться убедить в чудесности его дара влиять на человеческие души – дело неблагодарное. Гораздо больше убеждает собственное прочтение. Вот и попробуйте – просто наберите в «Поиске» интернета слова «Людмила Буратынская» и прочитайте то, что появится в выдаче. Или прочтите её книги, неторопливо перелистывая страницы и наслаждаясь каждым отдельным образом. Почувствуйте мягкую, душевную, умиротворяющую, гармоничную грусть – «славянскую печаль». Печаль, которая помогает выжить. Счастливого чтения!

Поэзия Людмилы Буратынской (Донецк) 2014 г.

Поэтесса Людмила Буратынская