Поэзия Светланы Скорик. Краткий анализ поэтического стиля Светланы Скорик. Особенности художественного стиля. Поэт Светлана Скорик. Каковы основные черты индивидуального стиля поэзии Светланы Скорик и в чём состоит её сила.
Представляется, одной из самых сильных стилевых сторон поэзии Светланы Скорик является сочетание естественности выражения с его глубиной. Не слишком просто найти поэта, который бы мог так легко, музыкально, гармонично сочетать эти качества в одном и том же тексте.
Второе – ярко выраженная женственность, феминическая утончённость чувств и образов. Женственность в самом полноценном её смысле – от высокодуховной до эротической. Женская – не значит слабая. Наоборот, здесь присутствуют все самые сильные стороны женственности, которых мужчина не в состоянии продуцировать. При чтении можно испытывать наслаждение не только от эстетической ценности стихов, но и от женской эманации, энергетики, исходящей от них. Они действуют и притягивают на всех планах: духовных людей – своим духовным Началом; жаждущих сочувствия, сопереживания – душевным; а читателей-мужчин – и энергетико-физическим.
Третье – используемые художественные средства. Прежде всего, мегаметафоры. С.Скорик – мастер этого наиболее сложного поэтического средства. Уже само владение им ставит любого поэта, как минимум, на уровень выше того, кто ещё не освоил данного приёма.
Четвёртое – изобразительность поэтического пера автора, способная достигать почти эффекта искусства материальной живописи. Яркие сенсорные зрительные и слуховые впечатления адекватно передаются читателю, мощно воздействуя на его представление и воображение.
Естественность и глубина
Эта особенность характерна больше стихам с философским содержанием. Вот пример её:
«Бытия» дефис и «небытия» все мы –
люди, львы, удоды, ромашки, дубы, сомы –
повторяем форму по-своему, но с одного образца,
отличаясь при этом характером, типом лица
………………......
Он – причина творенья. И Он же – догадки о Нём,
изменение мира ветром, льдом и огнём,
……………………
то создание, то распадение на немоту,
разложение атомов, сложение в пустоту.
И вот эту безадресность сложения в пустоте
повторяют собою с мирами вместе все те,
кто живёт мгновенье в сравнении с эонами лет,
мы как будто есть, но сейчас и здесь нас нет,
потому что мы тоже впадаем в хаос порой,
увлекаясь вечной и старой, как мир, Игрой.
А сказать попроще – мы все обретаем покой
лишь на время, поскольку мы вечны,
как наш Всеблагой,
и впадая в одном из циклов натуры в «смерть»
или в «сумрак богов», умирает Он лишь на треть,
а Его две части – Отец да и Дух Святой
возрождают имя, адрес, формы и непокой.
И срастается Он, словно живая вода
из страны Ниоткуда хлынула в Здесь и Сюда,
и срослись все члены разрубленные Его,
возрождением мира случилось Его естество,
и мы тоже случились опять и опять,
начиная Книгу новых форм и судеб листать.
(«Сумерки богов»)
Спонтанно развивающаяся мысль приходит к уяснению одинаковости умирающей и возрождающейся природы Божьего Сына и человека, вечность Которого поддерживают две других Ипостаси. Здесь, если можно так сказать, горизонталь поэзии переходит в её вертикаль. Познавательный поплавок, постепенно погружаясь в реку мироздания, вытаскивает оттуда на крючке художественного открытия рыбку истины. Это же происходит в следующем примере:
Я присутствую в этих кошмарах вселенских страстей
и не просто касаюсь – пытаю их смыслы и веру,
……………...
Почему-то не тянет в отсутствие с жизнью играть.
в посиделки в гостях у любимого Бога.
Я учусь – не играю. И не за небесное «5»,
а за право, нащупав, все тайны у мира потрогать.
Глубочайшая тайна из всех, что дозволено вскрыть, –
познаванье своих совершенств и болот, до азарта.
Доходи до предела, оставшись в границах игры,
Не старайся поставить всю суть на блестящую карту.
Ведь нащупать себя, знать, каков на излом и на сгиб,
Кто ты есть, для чего
пущен в мир дух свободный, летящий,
это выше, чем право на святостью купленный нимб.
Это ты, Настоящий.
(«Познание»)
Автор, рассуждая, выходит на фундаментальные мировоззренческие вопросы, в этом конкретном стихе – бытия человека во вселенной, его обязанности быть честным пред собой, а значит, по большому счёту, перед Богом. Блестящая карта небесной «пятёрки» обретает смысл только тогда, когда соблюдено условие искренности во взаимодействии с кошмарами мирских страстей.
Или вот пример:
Выдумаешь свой мир –
есть у тебя права
бога, то бишь творца,
в общем, отца всем сущим
там, где гуляет месяц,
молча растёт трава
и зацветает пламя
неопалимых кущей.
…………….....
Порхают бабочки. И не гнездится зло,
поскольку мир задуман без Адама.
И ты сидишь за письменным столом
у виртуального экрана
и сеешь буквы, а растут слова,
из них и появляется живое.
И миссия творца здесь такова:
всего лишь быть собою.
(«Сотворение мира»)
Без натуги выявляется подобие, идентичность бога и человека-творца. Мир последнего такой же реальный, живой, как созданный Всевышним, художественные образы являются теми же «всеми сущими», как их материальные воплощения, т.е. полноправными субъектами действительности, созданными по доброй воле и подобию демиурга.
Ещё образец:
Мы ездим на юга
оставлять в песке
тёплые вмятины от своего живота
и стёкла пивных бутылок,
перемещать гальку,
отделять шейки креветок от панциря,
сплёвывать в прибой
и зевать на колдовские пурпурные закаты.
Это и называется «чувство превосходства» цивилизации над дикостью.
Вот только в палеолите
в прибой не плевали:
некогда,
надо было топор изобретать.
(«Мои верлибры. Превосходство»)
Или такой:
Ещё чуть-чуть… ещё на тот бархан…
Но что это?..
Мой бог, глазам не верю!
Неужто здесь промчался ураган,
От здания оставив только двери…
…………….
И ни Земли нет больше, ни меня –
Букашка: три ноги, четыре глаза,
С усами и без тени.
Не хочу!
Куда угодно, лишь бы мне остаться
Собою!
… почему-то не кричу,
Могу лишь металлически смеяться…
(«Параллельный мир»)
Здесь естественное описание ситуации открывает читателю глубины тяжёлого психологического потрясения героя.
Etc.
Женственность
Вот подтверждение:
Не невеста, не подруга, не жена,
просто болью я твоей обожжена,
Не жалею, не желаю, не зову –
потому, быть может, как бы не живу.
Не красив, не смел, не молод и не мой –
и с чего так привязалась? Бог с тобой!
Прикарманил? огорошил? прикормил?
Чёрным блеском глаз печальных придавил?
Безнадёжный, отрешившийся, ничей,
как забыть тебя мне, свет моих очей?
Не хотел, не призывал, не приручал,
к своей выжженной душе не приучал.
Просто рядышком сидела не дыша –
к Человеку прилепилася душа,
словно знала до рожденья, до звезды,
словно нет милей на свете – сироты.
А и был-то лишь полночный разговор…
Отчего тобой больная я с тех пор?
Не красив, не смел, не молод… Бог с тобой!
Моя небыль, моя песня, моя боль.
(«Живой душе»)
Разве мужчина может так тонко прочувствовать суть отношений двух людей противоположного пола, грани и границы этих отношений?
Женственность присутствует даже в «безличных стихотворениях», где нет лирического героя-женщины.
Давно с тобой такого не случалось,
Чтоб с головой, как в омут, – в сердца боль?
Но весень так душист, а ночка чала,
И травы могут взять нас на постой…
……………
Отчётливо ловлю себя на мысли,
что с веснем споры плохи. Он, байстрюк,
на чувства себестоимость повысит –
и это сходит посезонно с рук.
(«Любовь и весна»)
Золотое с коричневым. Девственный взгляд ипомеи.
Животворное лоно. Здоровой любви берега.
................
У любви и у страсти исток обнаружился общий.
Золотое с коричневым. Дождь их осенних листов.
Это зрелая женщина, да негламурная вовсе,
хороша и естественна, и не тупица притом.
................
...Златое с коричневым, зрелое хмели-сунели,
искушение Евы, горчичный семнадцатый век!...
("Хмели-сунели")
Женственным является стиль любых стихотворений с любым содержанием, но наиболее выражен в описаниях животных, природы, картин, детских стихах, в сферах, предполагающих проявление тонкости, чуткости и впечатлительности души. Для этого используются, в частности, нежные, ласковые, «обволакивающие» слова, с уменьшительно-ласкательными суффиксами.
Вот так бы и слушать побеги древесных слов,
слов травных листочки шуршали бы мне родство,
и аленький цвет на подстилке б сосны пасло
душистое лето. И плюс двадцать пять всего.
(«Мотылёк покоя»)
Коло-коло-колокольчик,
дом шмеля и звона прыть,
пусть бедовый твой бемольчик
не устанет голосить!
(«Колокольчик»)
На тонкой нитке Божьего шитья
Подвешен бисеринкой голубою
Наш малый шарик, место обретя
И украшая ткань миров собою.
(«Планета Земля»)
Как травы шорохом полны,
а звук смычков смятенно пылок…
полынь луною залита,
небесный луг – огнём костров.
О вы, оркестры-табуны
степных кузнечиков-кобылок!
О ты, молчащая звезда
на перекрестии миров!
(«Травы под луной»)
Полосочки, и пятнышки, и рябь,
и ржавчина оранжево-горячая,
и скоропись по снегу быстрых лап,
и маха в перьях, и пернатый мачо.
(«Фазаны. Зимний лес»)
Женственности звучания нередко способствует также характер использования стилистических фигур и специфическая звукопись.
Драме серебряной,
карме серебряной
воды судить, полыхая,
вечно лелеять, глотать и голубить
глубей игривую стаю.
Тайне серебряной,
тучке серебряной
как не остаться манящей,
вечные млечные воды пронзая,
толщи клубящейся чащи…
(«Серебряное»)
Анафорическим словом «серебряной» поэтесса как бы поглаживает, ласкает любовью Творение, изобилующее сияющим Божьим оттенком, душевно смакуя его.
В розовой комнате – розовой-розовой! –
и занавески нескромны:
в них перламутрово светятся, резвы,
нежной идиллии волны.
Рюши, воланы, кружавчики-шторочки –
комната шёлк их вобрала.
Комната розовых миленьких штучек
цвета зари и коралла.
(«В розовой комнате»)
Мегаметафора
Возьмём, к примеру, стихотворение «Сквозь боярышник алый...»:
Сквозь боярышник алый,
сквозь терновник густой –
клинья листьев усталых,
сон тропы золотой.
Богородичной травкой
улыбнулся восход.
Грустью сладкой и краткой
паутинка плывёт.
Скорбный Ангел склонился,
перст – к печальным устам.
Нежный запах мелиссы.
Солнца скудный кристалл.
Смотрит Сергий из лога,
из-за туч – Михаил.
Всех, кто плачет по Богу,
дух Любви осенил.
Уходящие в осень,
оглянитесь на гроздь.
Ходит голубь меж сосен,
видит души насквозь.
Казалось бы, простое описание природы с параллельным сопоставлением с духовным планом. Но всё не так просто. От этого сопоставления, формально вроде бы и не связанного, образуется новый мощный мегасмысл.
Как это понять?:
«Богородичной травкой улыбнулся восход».
Почему появилась Богородичная травка и отчего ею улыбнулся восход? И почему далее «сладкая», но всё-таки «грусть» в движении паутинки?
А это?:
«Скорбный Ангел склонился, перст – к печальным устам».
Над чем или кем склонился Ангел? Чей и почему перст к печальным устам? И отчего далее «нежный запах мелиссы» сочетается со «скудным кристаллом солнца»?
Но вот противопоставления начинают сливаться – интегрироваться! – в единый цельный смысл:
«Смотрит Сергий из лога,
из-за туч – Михаил.
Всех, кто плачет по Богу,
дух Любви осенил».
Сергий из лога – ещё трудновато представить, но Михаил из-за туч – уже теплей, это Его место, органично-небесно связанное с общим представлением о божественном. Но тут же ощущаешь, что не только небо, а вся природа может смотреть глазами святых на человека!
И далее уже очень естественный выход на идентичность материального и духовного планов. Хотя требуется ещё маленькое усилие-наслаждение, чтоб радостно открыть смысл слова «гроздь». И в читательском катарсисе все точки расставляются над «і»:
Уходящие в осень,
оглянитесь на гроздь.
Ходит голубь меж сосен,
видит души насквозь.
Т.е. появляется мегасмысл всех сопоставлений и противопоставлений, который не виден при взгляде поверхностном, но раскрывающий все карты глубинных значений: зрелость человеческой личности, уже «плачущей по Богу», отождествляется с осенней природой. Когда уже и «солнца скудный кристалл», и скорбный ангел жизненного опыта внимает усталой душе, заградив её уста перстом накопленной мудрости. И чего стоит одна последняя строфа: уходящие в осень бытия, оглянитесь на полновесную гроздь Божьей Любви – вашу жизнь, и тогда увидите за лесом её событий Лице Господне, Альфу и Омегу вашей души, явление Святого Духа в ней, от которого никуда не спрятаться…
Разумеется, владение мегаметафорой автоматически подразумевает владение метафорой обычной. И умение находить яркие, выразительные, сильные тропы, точно передающие конкретные чувство, мысль, предмет, у поэтессы на высоком уровне.
Изобразительная сила текста
Уйдёт обожжённое лето,
окрасив в соломенный цвет
горячие травы планеты
и крыш черепичный берет.
(«Конец лета»)
Как пудреницы розовой
взлетевшая пыльца,
ложится снег глюкозовый
на ямочки крыльца.
(«На пороге декабря»)
На глади рек, на полотне озёр
зима охотно вышивает шёлком,
но ледохода трепетный узор –
последний трепет белого восторга.
Звенят и трутся льдистые бока,
взрываются хлопком и грозным гулом –
то просто просыпается река,
и тянется, и трёт спросонья скулы.
(«Ледоход»)
Цвет, который причастен зверю,
светло-огненный, как заря,
уходящий корнями в Север
и питавший богатыря.
(«Золотые луга России»)
Восторгом фуэте обрызганы,
грома – из оркестровой ямы,
и скрипки сахарными визгами
уже берут всю власть над нами.
(«Балет»)
Белопенная, снежная, нежная дрёма.
Белоснежный и пенистый, ласковый сон.
Опускаются хлопья светло, невесомо, –
Так легко их подвесил Охара Косон.
(«Цапли. Зимний пейзаж»)
Чаще смотрите на радость
листьев умытых, дрожащих,
в гущу небесного града,
в облака кроткую чащу.
(«Смотрите в небо»)
Просто, ни слова о цвете, а картина воссоздаётся полностью.
…синенький, белый, ранний,
невероятно нежный, –
словно клочок тумана
и огонёк надежды.
(«Пусть это будет нежно»)
И клетки дней горчичные горели,
закатный запах плыл на шум листвы,
и серебристой стайкою макрелей
плескались тучки в круге синевы…
(«Ходила осень с зонтиком весёлым»)
Как и женственность, изобразительность порой выражается и усиливается аллитерацией:
Скатерти розовы, розовы стены,
гроздья цветов и томлений…
Люверсы, ленточки и ламбрекены –
символы ласковой лени.
(«В розовой комнате»)
Звуковая живопись ска-сте, роз-гроз, люв-лен-лам-лас. Калейдоскопические переливы розовой шкатулки-комнаты.
И т.п.
В конце можно кратко подытожить, каковы основные черты индивидуального стиля поэзии Светланы Скорик и в чём состоит её сила:
1. Естественность изложения при его глубине.
2. Женственность как эстетическая ценность.
3. Мегаметафора (как реализованная сверхзадача). Использование широкого спектра средств поэтической выразительности.
4. Изобразительное богатство слова.
Осмелюсь даже утверждать, что в целом творчество поэтессы сильнее, чем произведения такого признанного поэтического мэтра, как Ю.Каплан.
Пусть творческие поиски, поэтические откровения этого незаурядного автора и далее рождают на свет золотые слитки изящной словесности, образцы высокого художественно-литературного звучания. И у читателя, потребляющего прекрасный эстетический продукт, будет возможность самому становиться немножко совершенней, выше. Ведь не хлебом единым жив человек, а в начале было Слово – как живительная и спасительная пища для души. Оно существовало до возникновения всего, есть исток Творения, а потому прикосновение к слову духовно-творческому – прообразу Изначального – приобщает души к Вечности, соединяет их с Нею.
Читайте также:
«Стихи Светланы Скорик» и «Неизвестные стихи: Светлана Скорик».