Подари мне небо

Маргариты Мысляковой «Мольба»

Статья о сборнике духовных и философских стихов Маргариты Мысляковой. Стихи о вере и сомнениях, о Боге и любви, место поэта в современном мире. Для читателя, понимающего духовную поэзию и знакомого с Библией, с народными православными притчами и легендами.


     Мольба, молитва, моление... Слова очень близкие семантически, но разница, существующая между ними, лежит в духовной плоскости – там, где и пёрышко имеет вес, а луковица, протянутая голодному, облегчит на последнем Суде все грехи жертвователя. Впрочем, для того чтобы понять, что я имею в виду, читатель, конечно, должен быть знаком с Библией, равно как с народными легендами и мифами. Но лишь такому читателю и откроются смыслы книги Маргариты Мысляковой «Мольба».
     Поэзия её не принадлежит к той категории, которая продаётся, как горячие пирожки. Но среди думающих и ищущих, которым не всё равно, как и ради чего они живут, такая поэзия, несомненно, найдет своих поклонников, способных не только оценить разницу в значении близких слов, но и пойти до конца по цепочке смыслов, открывая по дороге глубины человеческой психики и то там, то здесь обнаруживая всё новые искорки Божьего отсвета в обычном человеке.
     Что обнаружите именно вы? Я не знаю. Каждый сам ответит на этот вопрос. Я же могу предварительно наметить вам эти смыслы в виде символической карты, на которой путник проходит через пустыню и царство мглы, чтобы найти и разглядеть самое главное – то, чем наполнено его сердце. Ведь в конце концов, мы – вовсе не то, что носим и что едим, а нечто гораздо более важное, ради чего и стоит тратить время на книги, размышления и отражённые в жизни в виде поступков выводы.
     «Отраден мне подвиг молитвы за ближнего – / слова-серафимы летят, шестикрылые». Именно так хотелось бы начать это исследование, дабы читатель, прежде чем пуститься в дебри семантики, утвердился на твёрдой почве понимания, что сейчас он имеет дело именно с духовной поэзией. Но если бы это был сборник рифмованных молитв, славословий и песнопений, проходящий уже не по литературному, а скорее по церковному ведомству, на обложке обязательно было бы что-нибудь такое: со свечками, образочками и куполами. Здесь же нет ничего подобного, к тому же, сборник открывается на первый взгляд странно звучащим признанием: «Врут масло и сахар. Лишь соль никогда не соврёт – / глубокая истина всей человеческой пищи». Значит, не масляных, умилённых улыбок и сладкого забвения ищет тот, кто вместе со многими другими идет по дороге веры, только способен ещё и извлекать поэтически-философские максимы из тяжкого опыта самопознания. Солёный вкус – вкус слёз и разочарований, вкус труда, усталости и поражений, вкус борьбы и поиска, а потому – и самой жизни, со всеми её многооттеночными истинами. Но это должно читателя и насторожить, ведь если он относится к тем, кто рассчитывает найти в поэзии М. Мысляковой нечто напоминающее проповедь, то будет глубоко разочарован. В любой проповеди истина только одна, а всё прочее – заблуждение. О многозначности и относительности истины в зависимости от очень многих составляющих условий не способен рассуждать проповедник. А философ или ученый-исследователь, специализирующийся на точных науках, изредка – поэт, обладающий духовным опытом или видением, которому открылись разные грани истины, не станут об этом проповедовать, ибо не в проповеди их призвание. Не для того чтобы конкретно вас зажечь и увлечь, пришли они на эту землю, но ради познания и уяснения самим себе противоречий и загадок человеческого бытия. Уясняешь же лучше, когда облекаешь в слова. А то, что попутно это можно показать и другим, далеко не всех из них волнует. По крайней мере, Маргарита вовсе не собирается посвящать свою жизнь просвещению человеческого племени на манер горящего сердца Данко. «Горение всегда утомляет зрение./ Какая несносная вещь – горение! /  Гореть самим, зажечь других…/ Гореть?!», – недоумевает она.
     Тем не менее, при отсутствии проповеди, автор не могла обойтись полностью без исповедания веры, поскольку, чтобы от чего-то оттолкнуться, сначала необходимо на что-то опереться. Символ веры у Маргариты совершенно очевидно православный: «чтобы я – деловитых времен неумёха – / научалась Отцу поклоняться и Сыну», «Весь гений – Твой, моё – одно злодейство», «Фавор не для всех: были избраны трое./ Иное число не приемлется тайной», «в едином лице то Мария, то Марфа», «А вдруг я с мечтою, не очень законною…/ отважилась нынче предстать пред иконою,/ взирая без страха на лик Богородицы?». А посему «грешно ворошить и тревожить былое,/ когда на вопрос не находишь ответа» и «Но не скажу, что ощущаю власть / над всей судьбой какого-либо знака./ Хотя бы здесь я чувствую покой./ Дай Бог и вам! Уверенной рукой / я зачеркнула карту Зодиака».
     Блаженные и юродивые – неотъемлемые персоналии православного вероисповедания, особенно ценимые простым народом, искренне верующим и (сердцем, а не разумом) понимающим заключённые в данных образах символы и оттенки именно той – многогранной – Истины. «Но здесь – обрыв строки. И здесь – благоговенье / пред блажью всех времен, юродством бытия». Саму себя автор в некоторых смыслах тоже относит к категории блаженных и юродивых: «От мира не секрет, что обе мы блаженны, – / ну что ж, пусть знают все! Мы тайны не блюдём» («Стихи в честь Ксении Петербургской»), и в этом ощущении она не одинока. Подобное чувствовали и другие поэты, слишком сильно захваченные Словом, чтобы успевать вертеться в ежедневной сутолоке и придерживаться всех её требований.
     Однако именно здесь начинается тот процесс самопознания, пустыня и царство мрака, которые у ищущего человека ознаменованы дорогами противоречий.
     Кто в современной жизни больше всех может быть уподоблен юродивому? Конечно, бомж. К бомжу и отправляется автор, чтобы не только накормить, но и развлечь, и – через слово – приблизиться и уподобиться. «Почитаю стихи бомжу – / вдруг оценит и вдруг поймёт?!», «Понесу тебе хлеб и борщ,/ улыбнусь, развяжу язык./ Погутарю про жизнь и смерть,/ между ними сожгу мосты…/ Я люблю тебя, бомж, заметь,/ я такая почти, как ты./ Оттого и пришла, дрожа,/ двойника отыскать в бомже./ Без прописки моя душа,/ без нормального ПМЖ./ И пока что никто не смог,/ хоть у многих был аппетит,/ разогнать депрессивный смог, – / тот, в котором она летит».
     Вот оно, ценное самонаблюдение, с которого начинает раскручиваться лента сомнений, оговорок и всплесков – от удивительных озарений до полного погружения в болото хаоса. «Депрессивный смог» окутывает оттого, что слишком большое несоответствие получается между запросами и потребностями, с одной стороны, и тем, что человеку удаётся получить и осуществить в своей реальной жизни, с другой. Но ещё и оттого, что целая бездна лежит между тем, кем он ощущает себя в перспективе, на что в глубине души чувствует себя способным, и тем, кем он является на данном этапе: «я вижу всё то в человеке,/ что в нём намечалось от Бога». И ведь, заметьте, кроме внутренней уверенности, никто не может человеку подтвердить то, что его ощущения не блажь, а истина. А посему и возникающие депрессии вполне обоснованны и мотивированны. Как без них?!
     Маленький чёртик депрессии подбивает на споры: «Всё крепнет, крепнет спор! И радуется чёрт,/ застрельщик антитез, ваятель диалогов». Хотя автору прекрасно известно, «что молчание – от Слова / и потому бывает громче слов». Зато споры побуждают к наблюдениям над собой, к метаниям и сомнениям («Сомнения растут, как сорняки из грядок»), а в результате нередко выливаются в попытки заняться самосовершенствованием. Что, в конечном счете, и искомо.
     «Не дерзко ль на нашу соборность надеяться? – / о, вечная благостность чеховской Душечки!», – иронизирует поэтесса над собственными потугами молитвы (пока ещё именно молитвы). Жизнь, заставляющая глядеть на неё как на «подобие ада» («Ад, наверно, добрей, чем подобие ада»), не может не вызывать пессимистического настроя с налётом иронии, которой автор прикрывается как щитом: «не любит небо наших самолетов,/ не любит море наших кораблей», «Там, наверху, не судят по уму./ Угоден Богу гибнущий «Титаник»,/ и смутно понимаешь, почему». Речь, конечно, не о «Титанике». «Титаник» – каждый из тех, кто на что-то надеется и рвётся из плена обстоятельств, особенно – если это рывок к высокому. Не умствуй, – призывает нас православие. «Но все в нас влюблены, и все должны нам радость,/ и все боятся нас, встречая по уму», – признаётся автор, обращаясь к блаженной Ксении. «Куда ж мы? А туда, где клеятся осколки,/ где обретают плоть скелеты мертвецов» – т.е. намерения настолько высокие, что не могут не вызвать желания «обрушить башню» и потопить «Титаник». Особенно понятны и знакомы такие желания в среде «ближних»: «Душа изголодалась по чужим – / по дуракам, кретинам и ублюдкам!/ Любимым ничего нельзя простить./ Обиды проникают в кровь и в кости./ (Что, неправа?) А эти будут льстить./ К чужому не испытываешь злости». В попытках защищаться от наносимых «ближними» обид и от «зависти богов» Маргарита идёт на явный вызов, отвергая чтимые обычаем постулаты: «Но я не верю в красоту, спасающую мир./ Да в ней мирская суета / не смыслит ни рожна!/ Лишь тех спасает красота,/ кому она нужна,/ кто бережет её, хранясь / от бездны и огня...». И даже так: «Ведь может случиться – / бывает же всяко, – / что вместе с бесовским / исчезнет и Богово».
     Вызов, дерзость, отчаяние, маска иронии, тем не менее, не могут скрыть главного: «Прижаться бы к Богу, как заяц к Мазаю./ Он близ и глядит, удивившись, как поздно я / устала дерзить и пока лишь дерзаю». Прижаться к кому-то, кто сильнее, увереннее, за которым себя ощущаешь спокойней и уютней, будь это Бог или просто «кто-то», земной и близкий: «и надобен кто-то./ Ах, вечный мой кто-то, вся жизнь без которого / меня превращает в сварливую бабку! / Надеюсь на встречу! Как было бы здорово / капканом любви защемить твою лапку!»
     Тема любви вообще очень важна в понимании творчества Маргариты. Это чувство, которым она руководствуется в понимании мира, в допущении или, напротив, недопущении его власти над собой: «и строить свой дом для Вечности – / берусь я за этот гуж, – / для радостной безупречности / общения близких душ!». Старт задаётся сразу, рывком к высокому накалу чувств, готовностью к полету духовной гармонии «сквозь все "никогда", "nevermorе" и "jamais"»: «И тропкою любою / пойду с тобой на суд, на плаху, под венец, – / ещё куда-нибудь, ведь главное – с тобою!», «Так грех, натолкнувшись на милость прощенья,/ ... растает, растает... О, смелая нежность,/ спасение Гердой упрямого Кая!», поскольку, как хочет уверить себя автор, «владеют любовью приливы-отливы,/ она – это волны, она – это море!», «есть только начала, концов – не бывает./ В уходе таится огонь возвращенья,/ день Лазаря пятый». А стоит желаемому оказаться далеким от реальности и поэтесса убеждается в этом, её «чёртик» – тёмная сторона нашей души – «посылает, когда одиноко,/ навязчивый помысел "око за око"».
     Но это как раз то, чего Маргарита Мыслякова как человек православный и глубоко верующий старательно избегает. Понимая, что «союз двоих – развитие, процесс,/ где важен дух, а вовсе не итоги», а итогом «навязчивых помыслов» между ею и противной стороной может оказаться противостояние Каина и Авеля («словно Каин и Авель, дойдём до вражды,/ кто-то будет убийцей, а кто-то убитым»), поэтесса заявляет: «не каждому счастье полезно. – О, да! / Прилежно готова быть им обойденной». Звучит несколько сенсационно для современного взгляда на вещи, но, в сущности, гораздо более соответствует истине, чем последний. «Я поклонник дистанций в общении с миром / и отважно прошу, чтоб меня с моим милым / одарили разлукой для пущей любви», «страшный закон: настоящей любови / стоит не сбыться, чтоб сделаться вечной». Не отсюда ли у многих преобладают сентиментальные воспоминания о первой любви (обычно неразделённой или кончившейся разрывом)? Этот «страшный закон», открытый автором и вылитый им в чеканную формулу, видимо, имеет прочное основание в человеческой психике, и это одно из тех золотых самонаблюдений, которые Маргарита Мыслякова добавляет своей поэзией в сокровищницу прозрений Пушкина, Лермонтова, Тютчева и Гоголя.
     Нельзя не заметить, насколько верно автор отображает женский взгляд на вещи, колеблющийся от «Я молюсь о любви и боюсь, что молитвы дойдут, – / вот тогда заживём, с головой окунаясь в мирское!» до «и в поту, и в крови я./ Вместо просьб о любви – к небу дым папиросы». Обратите внимание: вот здесь «молитва» в значении уже не «моления», а «мольбы». Разница между значениями буквально вырастает из этих признаний. Отсюда и общий вывод: «одно остаётся: умерить хотение праздное», «говорю Тебе, Боже: пусть воля Твоя, не моя...». Страстность натуры требует себе выхода в чём-то очень эмоциональном. Прекрасно понимая, что «приливам и отливам» любви не будет конца, и не желая этим мучиться, поэтесса проходит неизбежный этап метаний («Хитрюга-лиса, превратившись в овечку,/ сокрыв от мирян и гордыню, и злость,/ она за греховное ставила свечку,/ прося, чтоб оно непременно сбылось», «И все посещения всенощных бдений,/ поклоны и вздохи, и слезы ея / питались желаньем земных наслаждений./ Как пошло, читатель, но то была я!»), чтобы избрать девиз: «и только в веру вкладываю страсть: / поймите, люди, некуда мне больше!».
     Наблюдая за своим «чувственным нутром», Маргарита и для читателя делает ценные «сердца горестные заметы»; делает, конечно, невольно, но как знать, вдруг кому-то они действительно могут лишний раз пригодиться: «Ах, тело ты, тело, ну чем же ты занято?/ Тем, что тобой съедено, что в тебя залито», «взамен смиренья – гордый стоицизм,/ весёлый нуль, поправший единицу», «во мне есть ад, твердящий без конца,/ что больше отдаю, чем получаю», «И пятятся друзья, как бы враги,/ от крика: – Ты мне должен, должен, должен». «Подобие ада» на земле и внутренний ад, терзающий душу, – всё объединяется в этом мире, чтобы потопить «Титаник». И каждому решать, стоит ли пытаться вовремя разглядеть айсберги и грамотно от них увернуться, или пускай всё идёт, как идёт.
     Маргарита в своей весёлой маске напускного будды («насколько приятней не сделать карьеры,/ остаться никем – нищетой, пустотою», «просто живу: занимаюсь лицом и нарядами») хоть и провозглашает «Вздор – intuitio, главное, милый мой, ratio» и «нужно жить с оглядкой на людей, писать их буквы, складывать их числа», поскольку «в мире тормозов,/ среди шлагбаумов, стоп-кранов и таможен.../ спешащий двигаться да будет приторможен», всё же, в конце концов, признаётся нам в «болезни совершенства», которой она стыдится и скрывает её от самой себя: «Но, люди, не верьте, я вас надуваю! / Одною рукою пишу этот комикс,/ другою – талант из земли вырываю», «О, сладок контроль над сумятицей чувств! / Он мастер, мой ум, и не ведал бы сбою,/ но я – не волшебник. Я только учусь./ Я слишком мала по сравненью с собою./ Как страстно подобие к образу льнёт,/ как хочет расти». Мольба ли это? Скорее молитва, даже моление. А если «мольба», то «о высоком»: «И мозг мой – скворечник пустой без скворца,/ когда он не занят мольбой о высоком».
     И к поэзии у Мысляковой отношение такое же: «Вы тянетесь к простеньким строкам – / я жарко от них чертыхаюсь./ Мне нужно писать о высоком – / в обыденном я задыхаюсь», «Носить на руках никого не прошу./ Пишу не для славы – для Бога пишу». Может быть, кому-то эта позиция покажется глупой или демонстративно-лживой. Что ж, против последнего свидетельствует хотя бы то, что не только данная книга, но и всё творчество Маргариты стройно выдержано в соответствии с её собственным выстраданным кредо. Что касается «глупостей ума», то не исключено, что именно они наряду с золотыми крупицами самонаблюдений окажутся завтра тем, что будет оценено новыми поколениями читателей как достойный вклад в русскую высокую Поэзию.
     «Нам дадены воздух, вода и еда./ Стихи же нужны далеко не всегда./ Чему удивляться? Народ наш таков,/ что может отлично прожить без стихов./ И ты, образующий с музой дуэт,/ известен друзьям лишь. Смиряйся, поэт!». Да, сегодня ценится иное – напускная ирония, игра в слова: «В наш чёрный век легко сказать о том,/ что жизнь – фонтан, похожий на фантом, – / встревожить смысл, не понимая смысла», «слова – игра! Чего искал ПерсЕй?! / Да-да, конечно, пЕрсей Андромеды». В ходу и легионы манерных «красивостей», от которых так же далеко до понимания истинной красоты, как от взгляда «профанов,/ неохотно внимающих высшим идеям» и заклинающих «безобразьем красивых словес», до тех, кто способен на такие прозрения: «Познанье себя – ничего не видать: / лишь худенький свет да прокуренный воздух./ А что-то узреешь – уйдёт благодать.../ Живи же сокрытым, глубинное «я».../ Но как же, скажите, увидеться с миром,/ когда мы, по сути, не видим себя?!» В зеркале Маргариты мы видим себя. Настоящих.
     На фоне духовной гармонии, к которой она тщетно пытается пришвартовать свои «любовные шлюпки», человек выглядит не особенно привлекательно: «Не изменишь нас, влекомых / к умерщвленью вся и всех», «в детстве мучая жуков,/ стал великим некрофилом.../ Стал? А может, был таков?!» Человек уже настолько отдалился от природы, из которой когда-то вышел («Для деревьев все мы лишь эмигранты»), что всегда противопоставляет себя ей и считает нормой что-то в ней принимать, а что-то отвергать: «прохожий хмурится и злится,/ вослед метели плюнуть норовит», «Сердцем дрожу и держу со страхом / лютик и астру, что станут прахом./ Холод небесный – смущает ум он./ Осень – закон, что не мной придуман».
     Было бы неверно понимать книгу «Мольба» только как исповедь о пути, пройденном душой поэтессы, вневременном и условном. Автор предстаёт в живом окружении современников, в гуще жизни с очень узнаваемыми реалиями («как будто вовек не отмыться от грязи,/ которой помечена наша свобода», «Мы шли во дворец, а проснулись в трущобах»), захваченный её потоком и с трудом уклоняющийся от её стандартов. Маргарита не считает для себя возможным постоянно отклоняться от требований современных норм, даже когда считает их «опусканием» себя: «Стою, не стяжая особой приметы,/ глазами вбирая тот пласт бытия,/ где цену имеют не мы, а предметы», «Разделяю вой толпы скотский,/ выбираю из двух зол оба...»
     Я намеренно не писала в этой статье о достоинствах поэзии Маргариты Мысляковой с точки зрения профессионализма. Кому это будет интересно – разве что филологам? Уверяю, есть в её книге и россыпи прекрасных метафор («Как загадочен Месяца срезанный ноготь,/ незаметно свалившийся с Божьего пальца!», «Звёзды смотрятся гречнево, рисово, пшённо,/ не похожи ни капли на тайные знаки», «семья лепестков, навостряющих уши,/ как только зайдёт разговор о букете», «Вот лужа на асфальте, как выкройка на ткани»), и безукоризненно грамотные и свежие рифмы («речь вести – нечисти», «пела но – сделано», «о том – фантом», «жёрнова – фольклорного», «вещами – завещали», «медленно – мебелью», «органом – огненном», «излома – знакомых»), но разве в данном случае дело в них?!
     «Прошу, приди! Ничтожна та молва,/ что нет Тебя, лишь космос над домами…/ Мной правит не молитва, а мольба! – / есть разница меж этими словами».
     Есть разница, есть! И возможно, эта «Мольба» и является той попыткой молитвы, моления, когда «стоит проникнуться сим сокрушением, – / любовь настоящая в сердце затеплится / нездешнею волей, нездешним решением...». Затеплится как «высокое чудо», «не по заслугам – по Чьей-то негаданной милости».

Если б просто «вечный бой»! ...Бойня.
Подари мне, милый друг, небо...

2010 г.



(Читать ещё: Поэзия Маргариты Мысляковой, Теодицея: сказ о Вечности Маргариты Мысляковой)

 

  © Светлана Скорик 

  Статья опубликована, защищена авторским правом. Распространение в Интернете запрещается.

Не забывайте делиться материалами в социальных сетях!
Избранное: литературно-критическая статья, запорожские поэты, статьи о поэзии, стихи молитва
Свидетельство о публикации № 114 Автор имеет исключительное право на произведение. Перепечатка без согласия автора запрещена и преследуется...


Стихи.Про

Маргариты Мысляковой «Мольба»

Статья о сборнике духовных и философских стихов Маргариты Мысляковой. Стихи о вере и сомнениях, о Боге и любви, место поэта в современном мире. Для читателя, понимающего духовную поэзию и знакомого с Библией, с народными православными притчами и легендами.


Краткое описание и ключевые слова для: Подари мне небо

Проголосуйте за: Подари мне небо



  • Михаил Перченко Автор offline 23-01-2022
Поэзия для души. Прекрасна. Статья полна душевного тепла и восторга.
 
  Добавление комментария
 
 
 
 
Ваше Имя:
Ваш E-Mail: