Юбилей. Глава десятая

С середины 1939 года "аризация" еврейской частной собственности почти полностью завершена. Евреи больше не нужны и начинается уплотнение их жилой площади. Евреев селят компактно с целью удобства депортации в лагеря смерти. Семье Кона остаётся все меньше времени. Обеим семьям: Кона и Краузе удаётся провести нацистские власти за нос. Бернхарда Краузе призывают в армию. Он потрясён зверствами эсэсовцев. Семья Краузе теряет имение. Конам приказано покинуть квартиру. Их также уплотняют. Йеттка умирает.

На Заарштрассе тревожно


         Вторая мировая война определила судьбу всех европейских евреев в местах, куда ступил милитаристский сапог немецкого вермахта. 

Преследование чешских евреев начинается сразу с оккупации страны 15 марта 1939 года. Польских евреев стараются выкурить из Германии неоднократно. Сначала в течение нескольких дней в октябре 1938 года около семнадцати тысяч евреев были переброшены на польскую границу в общественном транспорте, а многих заставили добираться пешком. Польские власти принять их отказались. 

От наплыва евреев старались избавиться и другие европейские страны, но действия польских властей, в отличие от других стран, были направлены против собственных граждан. Несколько тысяч человек бродили по нейтральной полосе, ютились на территории железной дороги, жили в здании вокзала или на близлежащих площадях в польском приграничном городке Бенчен, на лугах, окружающих город, пока не была как-то решена проблема их возврата на родину. 8 мая 1939 года из Германии в Польшу изгоняется ещё десять тысяч польских евреев. А после нападения на Польшу 1 сентября 1939 года — причём по-фашистски, без объявления войны — уже 18-20 сентября в Гродно происходит еврейский погром.

Для немецких же евреев судьба больше не означала принудительной эмиграции. По всей стране к середине 1939 года «аризация» частной еврейской собственности за счёт рвения провинциальных властей была почти завершена. Евреи были больше не нужны, если только не для принудительных работ или утилизации частей их тел, как позже происходило в концентрационных лагерях. Если в мае 1939 года в Германии всё еще проживало 213 000 так называемых «полных евреев», то к концу года их осталось 190 000. Их надо было собрать, обобрать и окончательно выбросить. С 11 ноября 1939 года евреям запрещено менять место жительства. Имеется в виду, конечно, по их собственной воле. Принудительным уплотнением займутся муниципальные власти, собирая людей в ещё существующих частных домах и жилой собственности синагог. Поскольку требовалось при этом отделить овец от козлищ, в апреле 1939 года вводится в действие «Закон об аренде с евреями», чтобы вывести из этого жилья арендаторов-ариев. С 12 февраля 1940 года начинается депортация немецких евреев из Германии в Польшу, для этого были организованы охраняемые гетто в Лодзи и в Варшаве. 

Любая государственная машина, в том числе и нацистская, достаточно громоздка, и логические схемы политики в действительности растягиваются во времени и тормозятся из-за непредвиденных препятствий. 

Берлин не провинция. В 1940 году евреи здесь ещё живут в домах вместе с немцами, некоторые врачи-евреи работают и обслуживают пациентов, в том  числе и немецких, есть ещё и еврейские магазины. Для семьи же Кона со времени погрома в ноябре 1938 года и изобретательности Штеффи, когда удалось избежать полного грабежа магазина, вопрос о его существовании встал вплотную. Было понятно, что гестапо без проверки заявления Штеффи дело не оставит. Можно было оттягивать процедуру продажи, но не отменять. Симон автоматически вернулся к идее анонимного товарищества и участия в нём как негласного компаньона, чтобы сохранить хоть какой-либо доход для выживания. Теперь в согласии Краузе он не сомневался, а Штеффи горела желанием стать хозяйкой собственного дела.

В один из выходных дней обе семьи собрались вместе для обсуждения плана действий. Однако на пути вставали расистские законы и постановления, которые, хоть и с риском, но следовало обойти. Это касалось прежде всего начала, то есть утверждения самого договора об организации анонимного товарищества. И вновь выручил острый ум Штеффи. Она предложила привлечь старого больного адвоката Штефана Любке, бывшего приятеля её отца. 

— Ты хоть понимаешь, с чем мы к нему идём? — взволновалась Хельга. 

— Шимэн, оставь это. Что ты подставляешь людей! — согласилась с Хельгой  Августа.

— Да не беспокойтесь, мама, — возразила Штеффи, — Любке никогда не занимался политикой, но всегда сочувствовал социал-демократам. Учтите, национал-социалисты замучили сына его брата, и мы вполне можем рассчитывать на его согласие в пику национал-социалистам. 

— Я думаю, Штеффи права, — подвёл итог сомнениям Бернхард, — человек в его возрасте и состоянии, который ненавидит эту систему сыска, не дрогнет. А с его опытом ему будет нетрудно обвести вокруг пальца гестаповских дилетантов.

Обсудили, взвесили и решили действовать. Сперва необходимо было «продать» магазин, а затем составить и провести  договор. Тогда, в середине 1939 года, это было ещё возможно. 

Как и предполагала Штеффи, Любке соглашается, но идёт по стандартному пути. Кадастровая контора определяет рыночную стоимость в 10 000 рейхсмарок на текущий период, а цена покупки официально устанавливается в размере 7 000. Заявление отправляется администрации района, и его администратор даёт разрешение на сделку в интересах арийской семьи. Любке обрабатывает договор купли-продажи, осуществляемый на основании указа об устранении евреев из экономической жизни Германии от 23 ноября 1938 года и в связи с законом о защите розничной торговли от 12 мая 1933 г. Но при следующих условиях: поскольку в деле имеется предъявленный вексель на 6 000 рейхсмарок, деньги продавцу будут выплачены только в размере 1 000 рейхсмарок. 

Администрация против такого исхода дела не возражает и не удивлена, понимая безысходность положения продавца, а обе стороны чрезвычайно удовлетворены. Они провели нацистское государство за нос. Дело в том, что даже эти 7 000 рейхсмарок Кон всё равно на руки не получил бы, так как покупная цена вносится на блокированный счёт валютного офиса. Разблокировать его можно только в случае эмиграции, а такого плана у Конов нет. Таким образом, при всей очевидности сделки как грабительской, потери составили 1 000 рейхсмарок. Остальные 6 000 решили засчитать на взнос негласного компаньонства, а доходы делить на две семьи поровну. 

У Кона особые мотивы быть довольным результатом. Штеффи становится хозяйкой магазина. Бернхард посмеивается, но понимает, что талантливая Штеффи даже в это трудное время справится, тем более Симон щедро делится с ней опытом. Разумеется, это событие две семьи отметили потихоньку вместе.   

С нападением Германии на Польшу и началом Второй Мировой войны  семье Краузе стало ясно, что Бернхарду не избежать призыва в армию. Это стало ещё очевидней, когда 10 мая 1940 года началось вторжение немецких войск во Францию. Бернхард с детства увлекался автомобилями, был неплохим мотоциклистом и в последнее время, денег ради, работал в частной автомастерской. В какой-то степени это спасало его от вступления в Трудовой фронт и в партию. Хозяин мастерской, которого интересовал только бизнес, партийных на работу по возможности не брал, чтобы избегать конфликтов и, естественно, на Краузе не давил. 

Регулярный призыв на два года Краузе не грозил: не тот возраст. Но в условиях войны регламент призыва ужесточился, тем более была потребность в автомобилистах. 

Как раз в автомобилестроении Германия отставала в пересчёте на душу населения и в 1939 году занимала лишь 15 место в мире. Тем не менее в 1934/35 годах стали формироваться мотострелковые части сначала для разведывательных целей бронетанковых дивизий. В 1940 году они уже должны  были выполнять специальные пехотные операции и стали благодаря скорости и внезапности отличной боевой силой пехоты. Но в этих частях явно не хватало водителей мотоцикла, а не спешивающихся солдат, то есть тех, кто сидел в коляске. Эта проблема постоянно оставалась в соотношении одного к двум. В такие части и был призван Краузе в декабре 1940 года, и уклониться у него не было никакой возможности.

Хельга и Штеффи остались вдвоём в большой квартире, за которую приходилось довольно много платить. Не отменялась, конечно, и плата за  коммунальные услуги. С началом войны начались продовольственные трудности. Но ещё до начала войны, 27 августа 1939 года, вышло три указа, нормирующих покупку товаров широкого потребления. Еврейское население официально подвергается дискриминации и, прежде всего, в отношении распределения продуктов по карточкам. Евреи без регулярного дохода полностью зависят от социальной поддержки. Её можно получить от Рейхской ассоциации евреев в Германии. С июля 1939 года ей поручено попечение хотя бы над каким-либо достатком евреев.

В связи с  этим об одной драматической судьбе и писал Кону его родственник в последнем письме, в той её части, которую Кон в смятении и по рассеянности пропустил. Между тем родственник писал о жене Готфрида Зеловски Анне. Без кормильца, который отбывал трудовую повинность в заключении, она, даже не еврейка, а супруга еврея, вынуждена была искать  самую плохо оплачиваемую работу, чтобы прокормить двух детей. Достаточно уже слова «еврейская жена», чтобы у многих возникло желание подгадить. Ведь её дети — полукровки. Но поскольку они не полные евреи, то и Рейхская ассоциация евреев не несет за них ответственности. Городское социальное ведомство Обернкирхена также отказывает в помощи, потому что муж арестован по расовым причинам. Несмотря на то, что представлена справка о болезни дочери, городской секретарь не выдаёт талоны на отопление и одежду, так как Анна состоит в браке с евреем.

В Берлине в 1940 году всё же есть в свободном доступе говядина, картофель, капуста. Кофе, чай, сигареты — это роскошь и только по карточкам, которые евреям не выдавали. С середины января 1940 года для евреев отменены специальные продовольственные пайки на праздники. Это означает меньше масла и почти никакого мяса, никакого риса, а о какао можно только мечтать. Но пока удаётся покупать на чёрном рынке. Там имеются эти продукты из-за грабежа покорённых стран.

До призыва Бернхарда в Вермахт семья кое-что могла привозить из «Виллы Краузе». После отъезда Витцмана дела там шли плохо. К тому же все выращенные сельскохозяйственные продукты постановлением власти после сбора урожая подлежали сдаче в пользу Германского рейха. То есть они оплачивались, но изымались. Оставить можно было только семена и часть, необходимую для самообеспечения и для прокорма скота. Всё же  наездами Бернхард привозил оттуда картофель, орехи, а также фрукты и овощи с приусадебного участка. Бывало, и свинину. По возможности делились с семьёй Кона, но те свинину не ели, поэтому, несмотря на дружескую поддержку, необходимых калорий не получали. 

Ситуация с пропитанием, ухудшаясь сама по себе, после отъезда Бернхарда стала ещё хуже. Если две женщины могли в 1939 году рассчитывать на свободную покупку хлеба, 100 грамм мяса и 48 грамм жиров в день, то в 1941 году на каждую приходилось только 57 грамм мяса и 38 грамм жиров. Где уж тут помогать другим! Симон и Августа ещё выдерживали, но Йеттка угасала.

Немного лучше обстояло обеспечение обеих семей одеждой и обувью, так как они вовремя припрятали магазинные запасы. Но, с другой стороны, эти товары были источником дохода, особенно из-под прилавка. Дефицит одежды в стране настолько возрос, что было дано официальное разрешение снимать одежду с покойников.

В апреле 1941 года Бернхард на две недели приезжает в отпуск. Он мрачен. На расспросы не отвечает. Солдат предупреждён: держать язык за зубами. В июне вероломное нападение на СССР, и Бернхард переброшен на восточный фронт. 

Начало беды врезалось в сознание официальным сообщением из Лауэнштайна: «Виллы Краузе» больше не существует. Хельга пытается связаться со старостой, чтобы понять, что произошло. А произошло то, чего и можно было ожидать во время войны.

Первые бомбардировки Германии британской стратегической авиацией  начались в ночь с 15 на 16 мая 1940 года. Эта атака, как и все последующие, была целевой: по военным объектам. В этом же году бомбардировали Хамельн, город легендарного Крысолова. Имение, которое находилось относительно недалеко от города, на этот раз не пострадало. Роковой же оказалась бомбардировка будущей столицы Нижней Саксонии Ганновера. 10 февраля 1941 года 220 самолетов королевской авиации нанесли тяжёлый удар по восточной части города. Ещё не начались ковровые бомбардировки, но приказ командующего стратегической авиации вице-маршала сэра Артура Харриса гласил:  бомб обратно на базу не привозить! Воздушная трасса пролегала над Лауэнштайном. Лётчик сбросил оставшуюся бомбу на неосторожные огни, и она угодила прямым попаданием в виллу. Верхний деревянный этаж вспыхнул факелом. Сгорело абсолютно всё. Кроме того, правительство конфисковало часть земельного владения на строительство дороги и военного объекта. От собственности остался пшик. 

Но ведь беда не приходит одна... 

Анна Дальке, почтальон отделения почты во Фриденау, в пятницу 22 августа с трудом поднималась на пятый этаж с тяжёлой сумкой корреспонденции. Она всегда начинала как раз с этого угла улицы Заарштрассе. Анна — немка, которая вышла замуж за серба. Фамилия Дальке была полукалькой со славянского имени Далибор. Но от славянства мужа остался только намёк в его фамилии. Она ещё не была старой, и у неё подрастал сынок, которому исполнилось четырнадцать лет. От политики она старалась по возможности держаться подальше, но как простая женщина не могла понять, а порой не принимала нововведений.

Вчера дождило, а сегодня с утра было достаточно прохладно. Казалось бы, не от чего чувствовать себя усталой. Но Анна всегда чувствовала себя разбитой, когда ей приходилось вручать родным, особенно матерям, такие письма. Сегодня она должна разнести три письма, которые по официально машинописному шрифту узнавала и не видя их содержания. Вручив письмо, она делала вид, что очень спешит, в отличие от обычного — переброситься

парой слов и передохнуть. Вот и сейчас: состав семьи Краузе был ей знаком, значит, они лишились единственного мужчины, наверно, единственного кормильца.

Дверь открыла молодая женщина...

Августа, возвращаясь с улицы, едва успела вставить ключ в замок   входной двери и открыть её, как из соседней квартиры раздался мертвящий душу крик. Она оцепенела и на мгновение остановилась при открытой двери. Что могло это означать — здесь не требовалось большой сообразительности. Ждали всегда. Обе семьи с напряжением следили за ходом войны. Вся в слезах, Августа прошла к себе в дом навстречу бегущему Симону и ковыляющей за ним Йеттке. 

— Что?! — выдохнул Симон, поражённый видом сестры.

— Берни! Извещение! — ответила она.

— Ранен? 

Августа покачала головой:

— Так не кричат.

          Им пришлось стоять около пяти минут под дверью, пока её отворила Штеффи. 

— Маме стало плохо, она упала в обморок. 

Хельга сидела в кресле, как-то неестественно разбросав ноги, руки её висели, как обломившиеся ветви, она мелко дрожала, её зрачки будто остановились, а внутренний взор блуждал где-то там на просторах Прибалтики, где должен был быть её «Бэрхен». 

Совсем недавно во фронтовом письме сын писал: «Мы продвигаемся очень быстро. К сожалению, Таллин я не увидел, мы шли стороной. Говорят, совсем как немецкий город. Но через город Гдов мы прошли и сейчас движемся вдоль восточного побережья Чудского озера. Этим озером русские гордятся, здесь они когда-то жестоко побили наших предков. Ну да. Сейчас времена другие. Вы не волнуйтесь, я в порядке. Любопытно, что у русских тоже есть мотострелковые части. Нам пришлось столкнуться с ними у деревни Скамья. Странно, но русские используют моряков как пехоту. Дерутся они отчаянно, но им ничего не поможет. Скоро мы возьмём Нарву...»

И вот похоронка! Это было, по сути, соболезнование родственникам солдата от командира батальона, в котором служил Бернхард. Августа подняла с пола письмо. Хельга протянула к нему руку, как будто в нём можно было прочитать совсем другое, как будто она просто не поняла, что произошло, неправильно прочитала. И вновь запрыгали перед её глазами строчки, но читать она не могла. Письмо из её рук взяла Августа: 

«В поле, 19 августа 1941 года. Уважаемая госпожа Краузе-мать, уважаемая госпожа Краузе-супруга, в бою за город Нарва 17 августа 1941 года ваш сын и ваш муж, оберпанцергренадир Бернхард Краузе, был убит во время военной службы в борьбе за свободу Великой Германии, верный своей присяге перед фюрером, народом и Отечеством.

От имени его товарищей выражаю вам самые сердечные соболезнования. Батальон всегда будет чтить память вашего сына и видеть в нем пример для подражания. Уверенность в том, что ваш сын отдал свою жизнь за величие и будущее нашего вечного немецкого народа, может дать вам силы и утешение в тяжелых страданиях, которые затронули вас.

Приветствую вас с искренним сочувствием. 

Хайль Гитлер!

Гауптман Вебер».

Йеттка сидела на диване и тяжело дышала. Из уст Хельги раздалось глухое рычание:

— Хайль? Этому животному хайль? Пусть он сдохнет, этот их Гитлер, пусть  никогда у него не будет детей! И этот Вебер тоже! Пусть сгинет весь их Рейх, вся их банда... Берни, Бернхен, мой сынок... О-о-й... Ой...

У Хельги перехватило дыхание, она схватилась за сердце, согнулась. Августа рванулась к подруге: 

— Тихо, тихо, спокойно. Спокойно, дорогая. Симон, кородин, валериану, быстро! 

Штеффи, рыдавшая на плече у Кона, бросилась к аптечке, принесла  лекарство, отдала его Августе и снова растерянно автоматически вернулась к Кону. Тот успокаивал, говорил утешительные слова, гладил по густым русым волосам. Штеффи вдруг прервала рыдания и внимательно посмотрела в лицо Кону. Оно выражало глубокое сострадание. Минут через десять Хельге полегчало. Она, сгорбившись и прихрамывая, прошла в свою комнату, рукой указав всем оставаться на месте. Йеттка продолжала сидеть на диване. В её глазах был страх.

Теперь на четырёх женщин оставался один немолодой и лишённый гражданских прав мужчина. Но всё-таки мужчина...  

В конце сентября 1941 года Августа пришла домой расстроенная и  перепуганная.

— И чего они хотят от нас? Мало того, что мы обязаны были выставлять в витрине магазина щит со звездой Давида, теперь мы должны носить это на груди. 

— Нам приказано сдать паспорта, — мрачно добавил Симон. 

Им обоим не было известно, что Гиммлер 18 сентября декларировал немедленную депортацию всех евреев с территории Рейха. Тотальная эмиграция усилиями самих немецких евреев из-за ограничений, а то и  откровенного нежелания других стран принимать их, не удалась. 14 октября последовало первое распоряжение о депортации немецких евреев в Восточную Европу, и уже через день был отправлен первый транспорт в Лодзь. Эмиграция в свободный мир была прекращена по решению нацистской власти на всех территориях, подчинённых Третьему рейху. Теперь начинают собирать всех оставшихся евреев и держать их под контролем. Зачем? 

Глава нидерландского подразделения НСДАП, Фриц Шмидт, выступая в Амстердаме на митинге, посвященном годовому существованию «Рабочего подотдела Нидерландов» НСДАП цитирует слова Гитлера ещё двухлетней давности: «... еврейский вопрос фундаментально и однозначно будет решён во всей Европе». И разъясняет слушателям подлинный смысл этих слов: «Мы знаем, что когда фюрер произносит такую фразу, то это значит «уничтожение еврейства», а это и есть то, чего мы хотим, и что мы также исповедуем». Согласно расовой теории гитлеризма между иудаизмом и евреями разницы нет...

В осенние дни приходили от соседей плохие вести.  

— Сёстры, вы знали Кляйнбергера? — однажды спросил Симон. 

— Это твой тёзка с Рингштрассе? — отозвалась Августа.

— Да-да, такой способный молодой человек! Работал всегда в текстильной отрасли, даже в двух фирмах одновременно. Прекрасно зарабатывал.

— Ну уж молодой, — возразила Йеттка.

— Так всё же лет на пятнадцать меня моложе. Он ведь получил железный крест за ранение в Первой мировой. Потом он женился на Кларе Герц. У них была прекрасная квартира: с горячей водой, центральным отоплением. Они нанимали и служанку.

— Что значит была? Ты что-то скрываешь, Шимэн. Выкладывай! Что-то случилось? — потребовала Августа.

— Что-то, что-то, — пробубнил Кон, — если бы просто что-то. Когда он купил в 1937 году суконную фабрику, ему пришлось уже через год её закрыть. И вовсе не из-за того, что он плохой предприниматель. После погрома его арестовали и отправили в Заксенхаузен, правда, через месяц из концлагеря отпустили. В семье начали соображать и собрались было в Штаты, но туда список на 40 000 персон. Хорошо хоть сына успели отправить в Палестину.

— Что ты хочешь сказать, Шимэн, что с ними? — допытывалась Йеттка.

— Я видел его накануне и разговаривал с ним. Представляете, парня, который ворочал тысячами, отправили на принудительные работы за 30 марок в неделю. Оба, он и жена, учили английский и испанский, надеясь, что им удастся попасть хотя бы на Кубу.

— Я поняла, Шимэн, — сказала Августа, — говори, что с ними случилось и что нам делать?

— Что нам делать, дорогие мои, не знаю. А случилось вот что. С Кубой у них тоже всё лопнуло, а этим ноябрём от него потребовали декларацию об активах. Кое-что оставалось на счету в банке и в наличии, но конфисковали даже... Нет, вы представить не можете: две железные кровати, стол и стулья. Это всё, что у них оставалось из мебели. 15 ноября он передал мне открытку для родственников в Швейцарии, чтоб они отправили её через Красный крест сыну. Это было прощание. Он успел шепнуть, что они погибнут и что он знает об этом. Сэм сказал, что через два дня их транспорт, более тысячи человек, отправляют в Ковно... 

С этих пор в семействе Конов тоже стали ждать. Краузе они ничего не сказали. Чем могли им помочь две женщины, охваченные горем? Об эмиграции не могло быть и речи. Этому не способствовал ни возраст, ни состояние Йеттки, ни наличие финансов, да и был уже официальный запрет эмиграции. С нападением на СССР участь евреев Германии и оккупированных ею территорий предрешена. До наступления лета 1942 года то Симон, то Августа, которые ещё как-то общались с внешним миром, приносили домой вести об очередных драмах. 

В большой соседской семье Мозеса Левина и Зельмы Гольдшмидт на   Заарштрассе 15, где только один Мозес имел семерых братьев и трёх сестёр, а сами они с женой родили двух дочерей и сына, сначала 12 февраля 1940 года   депортировали в гетто Пяски младшую дочь Зенту, её мужа Хайнца  Панке с его родителями Эрихом и Маргаритой Панке. 14 ноября 1941 года сама мать Зельма со старшей дочерью Эллой (отец погиб в Первой мировой) депортированы на смерть из квартиры на Заарштрассе в Минск. В тот же день из Фриденау в минское гетто были отправлены на неминуемую смерть страховой агент Кона Георг Веервальд с женой Розой. Ещё одну трагическую весть принёс Кон после встречи со своим приятелем Германом Буххольцем. Тот сообщил ему, что теряет сестру Эмму. Её   депортировали в рижское гетто 13 января 1942 года.

— А теперь чья очередь? — тихо прошептал он. — Что скажешь? 

Кон испуганно посмотрел на товарища и растерянно опустил голову.

Теперь уже и самим Конам ждать долго не пришлось. По распоряжению главы канцелярии планирования Альберта Шпеера, личного архитектора Гитлера, семья должна была покинуть свою квартиру и поселиться субарендаторами к Бернхарду Симону на Айзенахер штрассе 69. В две комнатки на верхнем этаже им разрешили взять свою мебель. Это произошло 1 июня 1942 года, а через месяц 6 июля умерла Йеттка. В Берлине на еврейском кладбище Вайсензее у могилы стояли Симон, Августа, Хельга и Штеффи. 

Отпевать усопшую было некому.


Продолжение следует
Не забывайте делиться материалами в социальных сетях!
Свидетельство о публикации № 18549 Автор имеет исключительное право на произведение. Перепечатка без согласия автора запрещена и преследуется...

  • © Феликс Фельдман :
  • Проза
  • Читателей: 320
  • Комментариев: 0
  • 2021-03-15

Стихи.Про
С середины 1939 года "аризация" еврейской частной собственности почти полностью завершена. Евреи больше не нужны и начинается уплотнение их жилой площади. Евреев селят компактно с целью удобства депортации в лагеря смерти. Семье Кона остаётся все меньше времени. Обеим семьям: Кона и Краузе удаётся провести нацистские власти за нос. Бернхарда Краузе призывают в армию. Он потрясён зверствами эсэсовцев. Семья Краузе теряет имение. Конам приказано покинуть квартиру. Их также уплотняют. Йеттка умирает.
Краткое описание и ключевые слова для: Юбилей. Глава десятая

Проголосуйте за: Юбилей. Глава десятая


    Произведения по теме:
  • Юбилей
  • Международному дню памяти жертв Холокоста посвящается. Художественно-документальная повесть о событиях в нацистской Германии и современности.
  • Юбилей. Глава седьмая
  • Молодые люди собираются на мероприятие укладки камней преткновения. Часть из них, новички, просят членов группы молодёжной организации "Соколы" рассказать подробней об этой организации и
  • Юбилей. Глава пятая
  • Симон Кон едет поездом в Шаумбург-Липпе, чтобы встретиться со своими партнёрами по торговле. По дороге он рассуждает о судьбе еврейского народа. В городе Обернкирхене предстоит тяжёлый разговор.

 
  Добавление комментария
 
 
 
 
Ваше Имя:
Ваш E-Mail: