О переносном смысле

Продолжение. Часть 4

Чу, в глуши

ни души,  

лишь табор 

метафор.

Айдын Ханмагомедов

В предыдущих материалах вкратце были описаны два предполагаемых этапа развития праязыка – т.н. «фонемный» и «квантовый» (термин квант появился у автора вместо «штамп» во избежание путаницы, поскольку уже применяется устоявшийся термин – «литературный штамп»). Естественно, что резкой границы между этими периодами не было – они плавно со временем перетекли один в другой, некоторое время сосуществуя. Завершение «взросления» праязыка ознаменовалось тем, что пращуры начали даже мыслить уже преимущественно не фонемами, а квантами (короткими «связками фонем»). И тут пришла очередь для нового по тем временам явления – широкой метафоризации (о многотипности метафор мне кое-что известно, остаётся уповать на помощь читателей в случае проявления уж слишком большой некомпетентности  с моей стороны).

Для аналогии удобно начать с примера из украинского языка. Если воспитанный человек хотел кого-то назвать, скажем, психически  неполноценным, он применял неоскорбительное иносказание «божевільний», т.е. «без Бога в голове» («вільний» переводится как «свободный»). Частое употребление слов типа «божевильный» привело к тому, что фигуральный характер их уже не ощущался, а закреплялся в виде общепринятых терминов, которые ныне не считаются метафорами (об этом давно забыли – короткие и ёмкие иносказания стали весьма удобными для их использования по нынешнему «прямому назначению»). Такие случаи в современных языках многочисленны и описаны лингвистами давно, но можно предполагать, что и у пращуров подобные явления также имели место.

Никто всё же не запрещал давно забытую «метафору» гораздо позднее ещё раз использовать в новом иносказании и с уже иным подтекстом (метафора, производная от  «б/у метафоры»). Никто также не ограничивал количество «наслаиваемых» метафор в течение продолжительного времени (в нашем случае – тысячелетий). Поэтому, применяя ретроспективно-аналитический метод (не знаю, признан ли официально подобный метод в лингвистике), логически двигаясь «в обратную сторону» (в сторону праязыка) В. Н. Литовка столкнулся с немалыми трудностями при снятии многократных вековых «метафорических наслоений». Получить т.н. первородный смысл древнего кванта помогала присущая автору врождённая интуиция и  способность  расшифровывать вообще что бы то ни было. Способствовало этому и почти повсеместное наличие древних метафор и в разных евроязыках, и с различным смыслом иносказания в каждом из этих языков. Это помогало всё же добираться до первозданного смысла.

Отдельно следует сказать о современном переводе и профессиональных переводчиках. Похоже, что при переводе с одного языка на другой мы сопоставляем между собой большей частью «застывшие» с различной степенью исторической глубины «разноязычные» метафоры – не это ли одна из причин трудностей при составлении ныне т.н. аутентичных текстов межгосударственных договоров и иных подобных документов?

Приведу пример расшифровки автором гипотезы «знаменитого» дурного слова, которым Владимир Ильич в своё время обозвал мозг буржуазной интеллигенции (да, да – человеческим экскрементом). Для расшифровки  Литовка вспомнил устаревшее русское слово «говеть» (поститься, подвергать себя воздержанию от чего-либо), т.е. голодать, а поляки произнесли бы «говодать» (см. также укр. «ковбаса» – рус. «колбаса»). Естественно, если «говеть», то и никаких человеческих отходов не будет. Напротив, если не говеть (говеть не), отходы будут. Если вместо отрицания «не» применить европейское общепринятое «но» (no) и принять во внимание древний квант «гов», то, похоже, мы  получим иносказательно-культурное (по древним временам даже изысканное) обозначение того, что теперь и называть-то вслух неприлично. Получилось – «...Куда ни ставь и как ни тычь, выходит я – Кузьма Кузьмич» (пословица). Всё равно приличное ранее иносказание превратилось ныне в ругательное прямое слово.

К слову сказать, мясо бычков, гов_ядина, – это постная еда, нежирная – в отличие от свинины, к примеру.

Я не буду приводить известных всем случаев применения современных нео-иносказаний, абсолютно нейтральных по смыслу в недавнем прошлом, которые теперь не так уж и «невинны».

Ой ти, дівчино, з горіха зерня,

Чом твоє серденько – колюче терня?

 I. Я. Франко

Ещё несколько примеров (ассоциативных?) метафор: нуклон (греч. «ядрышко») и внук; сестра = се_с/е/т_ра – «это встало солнце». Возможно, при матриархате девочка имела огромное значение, а б_рат – всего лишь будущая рабочая сила, подмога?

Метафорические «сдвиги» (переносы) дополнялись ещё и т.н. «сужением» и/или смысла, и/или области применения понятия. Вначале приведу современную аналогию: нем. abend «аб_енд» вначале могло означать просто «в конце, под конец, завершение», а затем частое применение в фразе «под конец дня, в конце дня» привело к тому, что «вконец» стало обозначать исключительно только конец  дня – «абенд» = «вечер», и ничего более.

И уже достаточно древний пример: укр. луна (ныне «эхо» по-русски) могла иметь для славянских (а также вообще для европейских) предков более общий смысл – отражение вообще. Впоследствии потомки – украинцы и русские – применили это понятие (каждый для себя) в более узких смыслах: лишь звуковое (эхо) или лишь световое отражения (луна – отражатель солнечного света, между прочим) соответственно.

А что такой анализ может нам дать с исторической точки зрения? – А то, что здесь лишний раз подтверждается: пращуры обладали знаниями из области астрономии почти на современном уровне.

Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой.

Выходила на берег Катюша,

На высокий берег, на крутой»

М. Исаковский

Конечно, бывают варианты возникновения случайных, логически необоснованных (ассоциативных?) метафорических наименований, как например, народное название реактивного гвардейского миномета БМ-13 (появился   в боевых частях одновременно с известной песней). Подобные совпадения вряд ли можно логически расшифровать, однако они всё же говорят о возможности такого же чисто случайного возникновения метафор и в древности (но не слишком часто, надеюсь).

Сюда можно добавить ещё одно осложняющее исследования обстоятельство – интонацию древних. Один и тот же фонемный ряд, произнесённый с различной интонацией, ритмикой или жестикуляцией мог означать радикально различные и даже вообще никак не связанные друг с другом понятия. Это следовало бы учесть, хотя без интуиции вряд ли это возможно.

Свою долю «неудобств» вносили в прошлые века поэты своими стихами на исторические темы. В угоду рифме они могли (зачастую произвольно) смещать ударения в различных (в том числе и устаревших) словах (Перун – Перун, например). А сейчас это могло бы повлиять на определение и вида, и смысла древнего фрагмента.

Самым сложным оказалось «очищать» массив праязыка от примешанных с незапамятных времён (не генетических) понятий, взятых, например, из тюркского или монгольского языка.

Для того чтобы отыскивать первородные смысловые кванты, Виталий Литовка «рылся» в разных  словарях и производил сопоставления смыслов одинаково звучащих (и/или одинаково прописанных) квантов, «оживлял» древние быт, нравы и даже различные древние (примитивные) производственные технологии.

Не знаю, можно ли считать метафорой слово, описывающее ту или иную технологию, которое присвоено затем самому результату от применения того или иного технологического процесса (или действия вообще).  Например, происхождение слова четверть автор обнаружил оригинальным способом с цепочкой следующих рассуждений. – Древний смысл «чет» легко узнаваем: «надвое, пополам» (всякое чётное число делится пополам: «чета белеющих берёз» и т.д.). Смысл «верть» был добыт из слова «вертикально» (расположение под прямым геометрическим углом к линии горизонта). Вопрос: как, при необходимости, предварительно разделить на 4 равных части кусок глины, например? Древние на гончарном круге делали сначала круглую плоскую глиняную лепёшку. Затем по диаметру рассекали её пополам («чет»). Затем поворачивали гончарный круг на 90 угловых градусов (поперёк – «верть») и ещё раз делили образовавшиеся части лепёшки уже по новому диаметру пополам («чет»). Т.о. фраза, пооперационно описывающая некие этапы гончарного технологического процесса, вначале могла звучать так: «чет верть чет». Но, как это часто бывает, её не договаривали до конца, и ныне мы имеем четверть. Сложновато выглядит?

Ну, не так уж. Замечу, что в рассуждениях здесь были использованы всего 4-ре последовательных логических перехода. У современных лингвистов бывают в словесных цепочках и по 7-9 подобных шагов при определении происхождения некоторых слов. К слову сказать, «чет» и «ре» могло означать «два» и «снова повторить» (репетиция, реконструкция), т.е. четыре.

Вообще древняя тесная связь числительного и метафоры – это особая статья. Об  этом, если представится возможность, я сообщу отдельно.

Приведённые выше примеры далеко не исчерпывают числа их у автора – В. Н. Литовки (а вслед за ним и вновь отыскиваемых мною, причём производительность поисков ныне обеспечивает уже компьютер).

Из сказанного в любом случае следует, что, анализируя возможный переносный смысл, добираясь до первородного смысла древних фрагментов, можно получать ценные сведения для истории, например (вероятно, и для других наук также).

Л. Ф.