Цветы на могилу

(по стихотворениям «Усталость» и «Воздушные цветы»

Павла Баулина)

У усталости от жизни нет иного спасения, чем уйти в болезнь или в затвор, как-то выпасть из круга ежедневного общения и удушливой деловой суеты. Это облегчает, но засасывает, и сильно. Может не хватить сил встряхнуться и начать новый бег по кругу, если не случится эмоциональной встряски, неожиданного приятного известия, дарящего надежду.

У стихотворения Павла Баулина «Усталость» (1988) именно такая атмосфера. Он описал эту ситуацию образно: лирический герой умер, друзья несут ему цветы, и лишь звонок от любимой женщины возвращает его к жизни – жизни сложной, ранящей, забирающей силы, но всё-таки жизни.

Сначала, при чтении первых строк, даже не улавливаешь изнанки образа и недоумеваешь. «А в дверь цветы стучались... воздушные цветы... за стебельки цветов мои друзья держались» – как это? Воспринимать как фантастику? Но я-то знаю, что прямых фантасмагорий автор не любил.

Но вот ты доходишь до места «и вновь и вновь воздушный стук тревожил запертые двери но я уставший неподвижный лежал в суровом выходном костюме» – и до тебя «доходит»: речь идёт от лица умершего. Человек как бы умер, а от чего умер, легко понять из мыслей его друзей, ведь дальше следует то, о чём они переживают, тоскуют, волнуются, бедствуют: «их мысли были тяжелы». Сжатый и очень образно, в метафорах описанный период поздних 80-х, уже изолгавшегося лицемерия («в очах вождей мерцала сытая усталость»), неверия в то, что в стране могут быть какие-то коренные изменения к лучшему. Время социальных надежд начала 90-х, а тем более социальных катастроф и попранных ожиданий, ещё не наступило, старая эпоха кондово упирается и загораживает все выходы.

С самого начала поражает образ – воздушные цветы, рвущиеся в небо, за которые держатся друзья (причём «рвущиеся угрюмо») и метонимия «воздушный стук». Но если с метонимией всё ясно – передача признаков от лица к предмету, т.е. стук в дверь друзей с воздушными цветами, – то почему использовано наречие «угрюмо»?

Стало быть, цветы не надо понимать в прямом смысле, как простое олицетворение. Раз они рвутся в небо угрюмо, раз их держат друзья в надежде улететь, но улететь не могут, значит, цветы – метафора, и символизируют они собой надежды, желания и иллюзии лирического героя и его окружения.

Так, ещё во вступительной части стихотворения, звучит намёк на общественную обстановку последних лет Союза, когда «перестройка» столь заметно буксовала, что не только поколению постарше, к которому относился автор, но и моему, не так давно от студенческой скамьи, был очевиден её провал. Надежды лопались, иллюзии рассеивались. Те, кто требовал более решительных перемен, разуверялись в том, что здесь что-то можно изменить обычным, поступательным, мирным путём: «шёл вечный кровожадный митинг... и люди были злы скандировали... проклятья». А те, кто относился к общественной элите и имел в карманах партийную корочку, держали нюх по ветру и уже готовы были срочно от неё избавиться и втихаря ринуться на делёж общественного пирога: «светился оптимизм в глазах иуд» и «приспособленцев» – как точно, прямо в яблочко припечатал их автор.

Он-то понимал, куда всё катится, и описывал это ещё тогда. Нам же предстояло осознать новую реальность и убедиться в произошедшем предательстве позже, постфактум. Просто не хватало жизненного опыта и знаний, чтобы понять, нам не с чем было сравнивать. Потому так долго верили «парящим в небе солнечным портретам», «лучезарным портретам», обещающий рай на земле.

Что ж, у них-то рай на земле наступил. Наступил ещё при Хрущёве и Брежневе – ведь элита загнила (рыба портится с головы!) ещё при них, в 90-е она просто перестала искусно врать, пустилась во все тяжкие. Вот тогда мы и прозрели.

Отчего как бы умер лирический герой стихотворения? От навалившейся «горькой усталости» и безнадёги: «млели тусклые купоны на будничную снедь на нищенские странные утехи на жизнь борьбу во имя рая в светлом послезавтра». Но «портреты» – метонимия, за которой стоят те, кто давал обещания построить коммунизм до начала 90-х, – «не уносили ввысь людей в прекрасное обещанное небо» царства коммунизма, где от каждого по способностям, каждому по потребностям. Поэтому люди вообще разуверились в возможности построить такое общество, не хотели больше терпеть и решили, что лучше взять себе за образец западный мир. Решили, не принимая во внимание сам механизм действия капиталистического общества и глядя лишь на блестящий фасад витрин.

Но это будет чуть позже, а пока идут кровожадные митинги, и лирический герой, не выдержавший безнадёги, лежит «в суровом выходном костюме», и «ладони перевёрнутыми лодками» покоятся «на отмели груди... на плоскогорье вымерзшей груди». Великолепная, очень неожиданная метафора смерти. Но если подумать, можно уловить логику мыслей автора: эпитет в словосочетании «выходной костюм» обусловлен «выходом» в иной мир, это не просто обозначение праздничной, не ношеной одежды. А морские образы «лодки» и «отмель» отражают отправление души в дальнее плавание – в мир иной, далёкий. В мир, который символизирует метафора с перечислением признаков этого мира: «свободы сумерек и самых чистых слёз».

Насколько легче умереть, уйти в вечное плавание, попрощавшись самыми чистыми слезами облегчения с нашим миром и обретя свободу от ответственности, чем продолжать бороться, негодовать, осмыслять и анализировать, искать пути выхода и способы обратного влияния на ситуацию... Если жить, значит, нужно бороться! И нести ответственность. И груз тяжёлых обид, неудач, разочарований и сердечной боли.

И вот здесь, с олицетворения «вскричал мой бдительный мой верный телефон» (двойное «мой», как в старинных песнях, явно идёт от поисков какого-нибудь экспрессивного приёма! а что лучше задорной песни или плясовой?), начинается третья часть стихотворения. И настойчивость заливистого звонка прекрасно передана синтаксически оформленными параллелизмами – анафорой (единоначатием) «звонит надежда» и эпифорой (единозавершением) «подойди». Ах, ты холодный, ты неподвижный, с «вымерзшей грудью»? Тебе в тягость «пошевелить рукой», тебя совершенно оставили все чувства, даже чувство боли? А ты встань и подойди, ведь звонит надежда!

Прекрасная метафора голоса любимой женщины – «из телефонной трубки вышел вздох и аромат духов её и мягкий шёпот крыльев». Полисендетон (многосоюзие) усиливает своим мягким нажимом «и... и... и» впечатление неожиданного и неизъяснимого блаженства. Животворного блаженства. Герой оживает, к нему возвращается способность что-то чувствовать – и естественно, в первую очередь боль, ведь от непреходящей боли сердечных терзаний он и умер! «И лодка ударилась о каменистый берег боли и лодка разлетелась на куски и ледяная влага мне вонзилась в кожу» – снова мягкий нажим полисиндетона вместе с анафорой («лодка»), а рядом очень точная и выразительная метафора, отражающая возвращение сознания в телесный скафандр.

А теперь я хочу обратить ваше внимание на графические, изобразительные приёмы, трижды использованные в стихотворении «Усталость». Думаю, далеко не все заметили, что Павел Баулин в нём задействовал не только жанр свободного, не зарифмованного и не связанного размером стиха, но и ввёл большие пустоты между словами, чтобы зрительно воздействовать на эмоции читателя, а не только словесным оформлением. Вот эти два места с «пустотами»:

Согласитесь, пустота между невнятными «куда?» еле мерцающего, уплывающего сознания и резкой болью очнувшегося человека действительно способна доходчиво продемонстрировать и временное протяжение зависания между жизнью и смертью, и внезапный и очень болезненный переход к жизни («вонзилась ледяная влага»).

Но этого мало – я убедилась, что отказ от знаков пунктуации у поэта был вовсе не данью моде и не оригинальничаньем! Смотрите, какой потрясающе слитный переход получается в строфе:

Чувствую святую – кого? что? – боль. А «отогрей мне сердце рушь усталость» – это к кому, к чему обращение? Да к боли же! С неё же и строка начинается. А вы думали, что «боль» – это лишь завершение строки «я чувствую святую»? Да нет, это слитное написание двух отдельных конструкций, их слияние!

Данный приём обычно называют графическим – мне же ближе его определение как «изографический», «изоприём». Не просто от «графо» (пишу), но и от «изо» (вижу).

Возвращение к жизни – это возвращение к боли. Вернуть к жизни получается только тех людей, которые обладают повышенным чувством ответственности, долга. Зависнув между жизнью и смертью, сознание выбирает: остаться? уйти? Если побеждает чувство долга, человек оживает.

У Павла Баулина было даже гипертрофированное чувство ответственности. На рубеже 80-90-х он реально болел и буквально умирал, не надеясь на исцеление. Позже он даже иронически напишет по этому поводу: «Смерть моя, ты меня предала? Смерть моя, ты с другим загуляла?». А тогда он заставил себя ожить и вернуться к жизни-борьбе. Но, я думаю, должен был быть и кто-то, кто помог ему это сделать – вернуться

Вот вам ещё одно местечко с изографическим приёмом.

Итак, спасибо нашим музам за пробуждение. В ином случае – без новых иллюзий – ведь можно от «ухода» и не пробудиться. Жизнь – вечные иллюзии, смена одних на другие. Без этого жить невозможно. Слава Богу, что поэта кто-то пробудил и он писал ещё четверть века. И понесли его «воздушные цветы» новых иллюзий и желаний «к страницам свежим и к земле высокой», свидетелем чему было «вольфрамовое божество настольной лампы» – чудесная метафора, ведь, если подумать, кто, как не настольная лампа является свидетелем всех наших ночных бдений над свежими стихами!

А теперь – другие «Воздушные цветы», уже 2012-го года. Классические, с рифмой, с музыкальным, даже песенным, лирическим ритмом (недаром их уже сделали песней). И настроение другое, и тема иная. Но несомненная, отчётливая связь со стихотворением «Усталость», даже до буквального совпадения некоторых образов.

Да, воздушные цветы желаний и иллюзий сравниваются здесь с парящими шарами и летающими блюдцами – радостные, весёлые образы! – но почему опять «угрюмо в небо рвутся», откуда снова свобода «самых чистых слёз» (метафора «в ресницах лепестков – слезинки высоты»)? Да, «погружайся в негу лазоревых лугов, серебряных садов» – прекрасные, кстати, эпитеты и замечательный изоколон. Но откуда, из чего погружайся, с опорой на что – вы заметили? «Из плена передряг, из тлена городов». И куда? – «устремляйся к небу». А благодаря чему? – «схватись за стебелёк». Но ведь это почти что:

Не могу промолчать про использованные в этой, второй строфе рифмы. «НеБУ – неГУ» – т.н. новая рифма, с полностью совпадающими ударными слогами и не совпадающим заударным пространством. Баулин редко прибегал к новой рифме, она вошла в обиход позже того, как он уже выработал для себя свою манеру и стиль письма, вместе с излюбленным способом рифмовки. Но всё же иногда он использовал и её. Зато у него очень часто встречаются вообще-то довольно редкие в поэзии начальные рифмы («из плена – из тлена»), стоящие в начале строк.

Здесь же налицо и звукопись – аллитерация с согласными «с» («схватись», «стебелёк», «серебряных», «садов»), «л» («лазоревых», «лугов», «плена», «тлена», плюс тот же «стебелёк») и «пл/пр» («погружайся», «плена», «передряг»).

Третья строфа заставляет забыть о значении, которые имели «воздушные цветы» в «Усталости», и поверить в них как в образ радостный, светлый, «лазоревый» (люблю это словечко!). От метафоры «угар терзаний» и метонимии «раздумчивая тишь» (опять моё любимое слово – именно «раздумчивый», а не «задумчивый»!) вы воспаряете в «горнюю глубину» услад. Услада – это, конечно, мечты, надежды, планы, стремления...

Автор в данной строфе вновь великолепно пользуется редкой рифмой и звукописью. Смотрите – «телесных от небесных», рифма в середине строки, т.н. внутренняя рифма. А вот и аллитерация – совпадение согласных «тлс» («телесных», «томительных», «услад») и «г» («горней», «глубине»).

Но в последней, четвёртой строфе возвращается к цветам «угрюмость». Теперь они – «наивная беспечность» всех, кто способен «мечтать о вечности», «созвездиях» и «светилах».

Аллитерация «св/цв» («светил», «цветов») и «созв/соцв» («созвездия», «соцветия») – фонетически, а изоколон «из хижин и дворцов, из тюрем и могил» синтаксически оформляют те же терзания жизни – от высей вниз, в трясину, и опять, и снова, и сколько бы ты ни начинал всё заново, а очередной круг, старт «с нуля» когда-то завершается падением. И так до конца, до последней точки, когда уже не будет мечтаний и тем более иллюзий, но зато наступит царство небесное и гармония полного слияния со всем.

С этой точки зрения «Усталость» и «Воздушные цветы» можно рассматривать даже как диптих, хотя я не знаю, предполагал ли автор такой взгляд на свои творения.

У меня же после этого диптиха, несмотря на некоторую «угрюмость» атмосферы, всё равно остаётся «послевкусие» воздушности и услады. И большие, крепкие, надёжные одуванчики, уносящие в небо Поэзии. Не о мраке они, не о могиле, а о том, что жизнь – это борьба. Но ведь это же и прекрасно! Вечный полёт. Вечное падение? Да, но – снова полёт! До конца, навсегда неистребима наша крылатость, наша устремлённость и способность мечтать.

И моё эссе – экспресс-анализ двух стихотворений, выдохнутый нечаянно, в едином порыве, – это мои цветы на могилу другу.

13.11.21 г.

Читать все статьи о Баулине:

Дар смерти
Философия творчества Павла Баулина
Королева дождей
Красная притча на злобу дня
Россия, Русь как патриотическая тема
Звёзды над обелисками
Крылья в поэзии Павла Баулина
Ушёл из жизни поэт Павел Баулин
Павел Баулин: поэт и личность
Полная биография Павла Баулина – поэта и политика
Личная страница Павла Баулина (со ссылкой на все его произведения)