Анализ поэмы. Валентин Устинов «Город гонок» Анализ стихотворения

Валентин Устинов Анализ поэмы «Город гонок»: Анализ современного стихотворения, особенности писательской манеры. Валентин Устинов как вершина современной поэзии. Анализ поэмы (стихотворения) на примере «Города гонок». Анализ современной поэмы. В творческой лаборатории поэта. Поэтические приёмы.


Уроки Валентина УСТИНОВА. Урок 1

Поэма «ГОРОД ГОНОК»

(Читать «Город гонок» Валентина Устинова)
 
Валентин Устинов — какая глыба в современной поэзии, — так и хочется сказать словами Ленина о Льве Толстом! — какой матёрый человечище! Абсолютно оригинальный, своеобразный автор той редкой поэтической породы, к которой принадлежали великие Данте и Гёте: философичность вселенского масштаба, всечеловеческий уровень поэзии и при этом — истинно русский дух. Про народность говорить не буду, она неподдельная, вот только более высокой духовной пробы, чем нужно для того, чтобы поэта любили при жизни целые толпы поклонников. В том-то и дело: тех, кого Бог одарил, редко осчастливливают подобным признанием... А жаль. Потому что именно поэты такого – мирового – масштаба действительно заслуживают Нобелевскую премию, – хотя уже давно наметилась тенденция награждать ею скорее за оппозиционность. Но должно ли это являться обязательным условием? А если Валентин Устинов – Поэт уникальный, Поэт от Бога, то что ещё нужно, по сути, для того, чтобы его признать?
Поистине шекспировский масштаб отражения бытия, целых народных пластов и характеров, вживание в каждый образ, с передачей мышления, речи, сознания героев, выхваченных прямо из жизни, — и это не прозой, не каким-нибудь предназначенным для того жанром вроде романа-эпопеи, а тонкой, проникновенной и в то же время очень насыщенной лирикой. Насыщенной образами, мыслями, чувствами, разнообразием интереснейших художественных приёмов. С передачей временных пластов из жизни страны, определённых социальных кругов, драматических исторических коллизий. И, тем не менее, именно лирикой, поскольку в каждом своём произведении Валентин Устинов не остаётся просто голосом за кадром — фактически он главный герой, передающий то, что видит, ощущает, переживает сам, вместе с окружающими людьми. Дневник ли это, ведущийся Устиновым в виде больших отдельных лиро-эпических стихотворений, баллад, поэм, или нечто вообще ещё не встречавшееся в поэзии, интереснейшее уникальное явление, — трудно сказать. Такое густое, насыщенное сочетание: сразу всё. И порой с шекспировским размахом страстей и космичностью философии.
Не привыкли мы к такому. Может, потому и не постигаем всю величину настолько странного для поэзии явления, как лирика поэта Устинова. Самодостаточная. Говорящая сама за себя. Не нуждающаяся в раскручивании, подпирании услужливой критикой, в громких эпатажных «оппозиционных» кричалках для привлечения к себя внимания. Она просто есть, как есть воздух, солнце, реки, тайга, вообще природа, и она такая же самостоятельная, естественная, искренняя и трогательная, даже в том, что у неё тяжело и трудно. Природа — вовсе не всегда одни только цветочки-пушиночки. Тайфуны, бураны, землетрясения — это тоже природа. Вот и лирика Устинова огромна, непредсказуема, слишком широка, высока и глубока для поверхностного прочтения, порой даже мучительна от искренности, распахнутости автора при передаче им трагедийных пластов бытия. Невозможно пройти мимо, если хоть раз осилил, дочитал до конца и проникся какой-то из его баллад или поэм, — теперь гарантированно будешь подсознательно сравнивать творчество Устинова и с лирикой других поэтов, и даже с романами, посвящёнными тем же темам, и с жизнью самой.
Уже давно хотелось осветить это явление так, как его вижу и воспринимаю именно я, но всё никак не хватало храбрости на то, чтоб замахнуться и попытаться описать такую масштабную фигуру. Да и сейчас не получится у меня сразу отобразить в одной статье то, что я заметила и прочувствовала при погружении в поэтическую стихию Устиновского мира. Пусть это будет вступительная статья-анализ на примере одной из более коротких и более лёгких по теме, понятных для широкого читателя поэм данного автора, в данном случае — на примере поэмы «Город гонок». Конечно, хотелось бы передать всё, что меня в творчестве Валентина Алексеевича поразило и захватило, разбирая произведения так основательно, как обычно подходят к исследованию какого-нибудь серьёзного романа. Насколько меня хватит — попытаюсь поднять эту невероятную махину, поэтический Эверест творческого мира поэта-богатыря — в серии статей «Уроки Устинова». Что-то — путём именно художественного анализа поэмы, как в этой, первой статье, а что-то — анализируя творческий взгляд, миропонимание Валентина Алексеевича, его философию природы и космоса, жизнь души, образ Севера, женские судьбы... Тем много. А пока — анализ поэмы «Город гонок», потому что начать я хочу с того, что будет полезно прочитать вообще всем пишущим, — то, как Валентин Устинов работает со словом. А такие вещи лучше воспринимаются и усваиваются на простом, увлекательном материале, без «заморочек».

1. Вступление. Место действия.

Июнь, июнь! Серебряный июнь!
Ещё прозрачны призрачные тени.
Над городом — как серебристый лунь,
сияя белой пеной оперенья —
летел залив. Парила полоса
залитых штормом пляжей.
Белый город дышал горячкою регат и гонок,
готовил вёсла, ставил паруса...
Смотрите — это же настоящее введение в действие, описание места, в котором будут происходить события. Всё, как положено в классическом романе. С вниманием к деталям. Основательно. Масштабно. Но — изумительным поэтическим языком. Ведь это всего только одна, первая, вступительная строфа, — а уже какое разнообразие художественных средств выражения! Это очень современная поэзия, несмотря на балладное построение. Олицетворение («Белый город дышал горячкою... готовил вёсла, ставил паруса...»). Звуковая метафора, — вид звукового параллелизма, когда к слову в строке одно или несколько последующих подбираются с учётом схожести звучания: «Ещё прозрачны призрачные тени». Аллитерация с переливанием звука («Белый город дышал горячкою регат и гонок...») — чувствуете растущую напряжённость, которую можно сравнить с невнятным, но тревожным гоготанием при приближении чего-то будоражащего, выбивающего из привычного ритма жизни, которое издаёт вспугнутая птица? Не простая, а обстоятельная, развёрнутая метафора — раскрытие подобия на протяжении большого отрезка (фактически почти половина вступительной строфы и есть этой метафорой): «Над городом — как серебристый лунь, сияя белой пеной оперенья — летел залив». Лунь — птица из рода ястребиных, с длинными крыльями, с медленным бесшумным полётом на высоте, серебристого окраса. Птица быстрая и опасная. Выбор объекта для сравнения, как видите, не произвольный, а подсказанный самой ситуацией: в городе — гонки! Азарт, полёт — крылатый и вольный, — смелость и открытость, соревнование на силу, выдержку, упорство, тренированность, на слаженность движений всей команды.
Мы ждали старта. Флаги на бечёвках
цвели меж крон — всё ярче и полней.
Мы ждали старта — шестеро парней
в ребристой шлюпке и одна девчонка.
Вторая строфа — и уже появляется другой поэтический ритм и размер. Они меняются. Они передают медленное томление ожидающих старта героев — команды одного из морских клубов, состоящей из шести городских пацанов и одной девчонки, — довольно необычной по составу команды, кстати сказать! Изменился размер, потому что того требовало приближение места действия к читателю: это как наплывание кинокамеры крупным планом на какой-то объект. Уходит масштабность, появляется первый эпизод и ввод действующих лиц. Тем не менее, и во второй строфе, при более медленном темпе и сужении угла зрения, виден хороший вкус: Валентин Устинов применяет именно те художественные средства выразительности, которые уместны в бытовом эпизоде и оттеняют его тонкими мазками.

2. Эпизод первый. Действующие лица.

Разберём подробнее, заодно запомним кое-какие поэтические «фишки». Протяжное, мучительное «Мы жда-а-ли ста-арта-а...» обрывается на середине строки, вспыхивает образное, метафорическое олицетворение («Флаги на бечёвках цвели меж крон»), словно сигнальные флажки на судне, и скользит по верёвочке ритма на следующую строку — излюбленный приём Бродского: перенос, анжамбеман.
На середине строки («цвели меж крон») не хватает дыхания, не хватает терпения (скорей бы свершилось!) — начатая фраза обрывается на короткую паузу-тире.
И выдох: «ярче и полней».
И тут же подхват-повтор в виде лексической анафоры — приём, вышедший из былин и народных песен и очень характерный для народного поэтического сознания вообще: «Мы ждали ста-арта-а...».
И снова пауза-тире, затем представление действующих лиц («шестеро парней в ребристой шлюпке и одна девчонка»), а заодно команды-соперницы, зубоскалящей по поводу такого необычного состава: «...кричали нам ехидно: — Морячки! / Прогулочка? Куда с морячкой едем?..»
Мы не смотрели. Было нам плевать
на шуточки. Мы сами так умели.
Третья строфа являет собой развитие той же сцены, отсюда построение предложений в виде синтаксической анафоры (синтаксического параллелизма, единоначатия): «мы ждали старта» сменяется на «мы не смотрели», «мы сами так умели», «мы уже шипели». Вырабатывается единый чёткий ритм баллады о гонках: раз-и! раз-и! Будто ритмические взмахи вёслами. В дальнейшем он ещё не раз появится — с вариациями.
И вёсла таки уже фигурируют здесь, в строке с ярко выраженной аллитерацией, подчёркивающей напряжённость момента: «И пальцы напряжённые немели, сжимая в ожидании вальки». Вальки — часть весла, профессиональный термин. Термин — тоже, кстати, поэтический приём, помогающий немножко окунуть читателя в предлагаемую среду и обстоятельства.

3. Завязка.

Дурацкая задержка нас бесила.
«Задержка» (продолжается аллитерация) сопровождается экспрессивно окрашенным эпитетом «дурацкая» и глаголом из разговорного слоя лексики «плевать» — начинается передача мышления героев, вводятся их характерные словечки, иногда даже жаргонные, обычные для этого возраста и социального слоя: юная поросль безотцовщины, дети погибших на войне, слишком рано вступившие во взрослую тяжёлую, изнурительную жизнь заводских рабочих. «И мы уже шипели: — Битюки! — и вправо выразительно косились». Чувствуете подбор лексики? «Шипели», «косились» — не «шептали», не «смотрели», нет! Это было бы совсем не то. Пацаны именно шипели и искоса посматривали — выразительно, с презрением — на своих соперников, курсантов морских училищ (характерный эпитет: «беззаботные сыны», в понимании героев произведения — «генеральские сыночки»).
Там — чувством превосходства спасены
от нашей, забавлявшей их, досады —
смеялись беззаботные сыны
морских училищ — сборная курсантов.
Битюг — крепкий, костистый, плотный и рослый конь. Так выразительно окрестили рабочие парнишки беззаботных сынков офицеров — здоровых, сильных, высоких, откормленных, плотно сбитых, с накачанными бицепсами. В общем, «породистых». Согласно законам жанра (а у Валентина Алексеевича каждое произведение — как мини-роман в стихах) начинается портретное описание действующих лиц.
И тут тоже оказываются весьма к месту разнообразные поэтические приёмы, без лёгкого, играющего владения которыми трудно состояться настоящему художнику. Повтор-подхват «под бронзовой, под глянцевою кожей» и олицетворение «круглились силы злые катыши» (о бицепсах) соединяются со сравнением («Массивные — как купола — колени»), выразительными определениями-эпитетами («Поджарые литые животы») и продолжающейся, сквозной аллитерацией с упором на «ж»: «кожей», «поджарые», «животы», «мужская» (в «мужская мощь»).
А «мужская мощь», понятное дело, была «посрамленьем» для «прочей мелководной вшивоты» (это уже передаётся образ мышления курсантов, их взгляд на соперников — словцо несколько жаргонное). Они чувствовали себя орлами, избранными, элитой, что им была эта безотцовщина, или — детдомовщина, или — возможно, даже беспризорщина!
Мы не смотрелись рядом с ними, нет.
В нас всё ещё проглядывал нетленный
остаток дистрофии: той — в о е н н о й,
той — б е с п р и з о р н о й,
в стынущей стране...
Курсанты естественно должны были испытывать чувство превосходства и снисхождения, глядя на тощих, изголодавшихся и натруженных выпускников ремесленных училищ, уже познающих на себе все прелести рабочей жизни. Курсантов забавлял совсем неспортивный вид команды соперников («сыны худой детдомовской страны»), в которую, к тому же, почему-то затесалась девчонка. Они были спокойны и «резвились в ожиданье от души», а пацаны испытывали унижение и досаду: «мы были мощью той уязвлены».
Так завязывается сюжет и складывается внутреннее противостояние, на котором и построено произведение о гонке.

4. Старт гонок.

Но мы — на шутки шутками вставали.
А мы — как крылья — вёсла расправляли.
Лексико-синтаксическая анафора и сравнение (опять летящее, что органически подходит к теме гонок) здесь, к тому же, дополняются аппликацией («На шутки шутками вставали»), — приём, когда в текст стихотворения включается цитата с крылатой фразой, зачастую в слегка изменённом виде. «Стенка на стенку» заменяется и обыгрывается автором как «шутка на шутку».
Залив под шлюпкой двигался, плясал —
набитый солнцем, словно рыбой омут.
Звенящей чешуёй — по голубому —
катилась мимо с ветром полоса
тяжёлой ряби.
Камера резко взмывает вверх и снова показывает панораму. Снова приём развёрнутой метафоры в сопровождении сплошной аллитерации ж-з-ш: звук вёсел? Удары волн? И ошеломительное сравнение: словно рыбой омут, набит — солнцем! — залив. Мелкие тёплые воды, насквозь просвечивающиеся солнцем и поэтому набитые рыбой, блики на волнах, скачущие, мечущиеся, как сардины в косяке, рябь на воде как чешуя, звенящая то ли от ветра, то ли от вёсел.
И — наконец, долгожданный старт. Мелькает яркий мотылёк нетривиального сравнения — когда оно образуется с помощью творительного падежа (огонёк всплыл мошкой):
Тут — розовою мошкой над зелёным —
всплыл огонёк. Ракета! И по-ошли!..
«По-о...» — так Валентин Устинов начинает команду на старт с помощью изоприёма («изо» — изобразительный, графический). Очень многообещающий, возникший не так давно или просто редко, не систематически использовавшийся ранее и потому не приобретший популярности. Сейчас, напротив, весьма в ходу. Раздвигание слова, вставление в него дефисов, удвоение и утроение гласных, иногда наряду с их перерастанием в другие, заставляют не только вибрировать, растягивать и неожиданно взрывать звук на выдохе («-шли!»), но и изобразительно, графически передают нужный образ. В данном случае он ещё соединяется со сравнением, перерастающим в метафору, тоже фактически изобразительную, «цветную». И сразу за этим ещё одна богатая, роскошная развёрнутая метафора:
И словно гуси — стаей после залпа —
вспорхнули шлюпки, вёслами пронзив
земной, смолёный, раскалённый запах
и расколов на стёклышки залив.
Здесь уже не ястребы, не мотыльки — гуси. Те, что «гоготали» в аллитерации первой строфы, только переросшие в явный зрительный образ. И запах, густо насыщенный эпитетами и внутренней рифмой («смолёный, раскалённый»), с помощью обоняния подкрепляющий графический приём и цветную метафору. Все чувства — задействованы! Читатель — прикован вниманием. Действие набирает разгон.
Качнулись ивы и упали косо
за горизонт.
И — пустота в глазах.
И солнце по звенящему откосу
стекает, как солёная слеза.
Может, кто-то обратил внимание: ещё во вступительной строфе о заливе говорится «Над городом... летел залив».
Взлетает залив. Качаются и падают — за горизонт, как шар солнца на закате, — ивы. Солнце — стекает! — по откосу! В глазах пустота. Вёсла пронизывают запах, а откос звенит. Мир перевернулся сверху вниз и перекосился. Абсолютно метареалистический, суперсовременный приём смещения зрения и пространства. Наглядный урок великого художника и Поэта. И пусть кто-то попробует после этого говорить о таком творчестве «старьё! совок!» и называть традиционализмом или наоборот — крутить пальцем у виска, — мол, как вещь, предмет может пронзать запах? У бесталанного, конечно, не может. У него всё плотно и конкретно и увидеть невидимое, услышать неслышимое ему не дано. А ведь это смещение здесь как раз обосновано и вызвано бешеным началом старта. Рывок с места, стремление создать разрыв с командой-соперником буквально на первых минутах, ожесточённый темп до звона в голове, слепящее высверкивание залива и заливание глаз солёным потом.

5. Ода спорту.

Начинается Ода спорту, настоящий гимн физкультуре и здоровью:
Вода гудит — воде под шлюпкой тесно.
Начало есть! Две мили впереди.
И стонут мышцы, начиная песню
борьбы и жгучей жажды победить.
Я славлю жажду молодости — тело
бросать в налитый страстью стадион.
Я славлю горечь кожи запотелой,
стон пораженья — и победный стон.
Я славлю — всё же славлю! — даже славу,
поскольку честно добыта в бою.
Но — трижды — трижды! — победивших слабость
и немощность природную свою.
Повторы «вода — воде», «жажды — жажду», «трижды — трижды!», сильно и дерзко утверждая волю к победе, переходят в мощную лексическую анафору («Я славлю»). Выдвигается вперёд батарея симплоки — синтаксический параллелизм, основанный на одинаковых начале и конце при разной середине: «стон пораженья — и победный стон». И, наконец, под канонаду аллитерации з-с, оглушительный выстрел симфоры — одной из форм метафоры на грани прямого, непосредственного значения:
Что проще может быть и человечней:
пред ликом зла, болезней, суеты
поднять и засветить тела — как свечи
 духовной и телесной красоты
!

6. Часть вторая. Отступление

Раз! — камера резко отъезжает в сторону. В повествование о гонке входит кадр из прошлого, время переключилось: «Я помню, как однажды...»
Из лёгкой, насыщенной зрительными образами первой части мы вместе с Устиновым попадаем в реалистические, плотные воспоминания при помощи... опять-таки — термина, использованного им при сравнении настройки токарного станка и резца с настройкой скрипки:
Я помню, как однажды, — словно скрипку
настроив «дип», к резцу склонив экран, —
в чугунном хрусте, скрежете и скрипе
точил гантели Лёшка Лупаштьян.
«Дип» — это «deep» (англ. «глубоко», «глубокий»), профессиональное словечко настройщиков и музыкантов.
Реалистичность подкрепляется аллитерацией хр-кр («хрусте, скрежете и скрипе»), точно у вас под ухом вдруг заорал токарный станок. Появляется ассоциативный эпитет «чугунный хруст». Ассоциация — перенос качества, свойства, признака с предмета на эпитет с одновременной подменой самого предмета на то, что он производит или выполняет. В данном случае хрустит, гудит, скрежещет станок при обработке чугунной детали, и на его действие — хруст — накладывается признак обрабатываемого им предмета.
И мы признали: выход найден. Нам
давно уже осточертели плечи
без мышц, но с оправданием: война;
необходимость выбирать полегче
себе работу.
Как это было уже и во вступлении, термин и здесь сочетается с разговорным словом («осточертели»), а также с очень «прозово» звучащим переносом-анжамбеманом — переездом фразы на другую строку и остановкой на её середине («необходимость выбирать полегче / себе работу») — строка Бродского, как иногда это называют, хотя применял анжамбеман не только он. Вдобавок впервые в этом произведении возникает ретардация («кто скажет: как? и где? и чей лежит?»). — Тоже очень «прозовый» приём — замедление сюжетного повествования путём введения фраз-описаний, обращения к прошлому, лирических отступлений, предложений-рассуждений, уводящих в сторону от главной темы:
Память об отцах
(кто скажет: как? и где? и чей лежит?)
учила скрытной гордости сердца
и за двоих приказывала жить...
В этом месте ретардация входит в состав олицетворения («память учила», «память приказывала»).
Всё нарастает и учащается полиметрия — употребление в стихотворении нескольких сменяющих друг друга размеров, придающих ему ритмическое разнообразие. У Валентина Устинова это не произвольная смена ритма и размера (вот захотелось поэту именно так, и всё!), а переход на другую ступеньку всего строя повествования, как синтаксического, так и лексического, в том числе и ритма — при смене мужских рифм женскими. И случается у него этот переход в строго определённых местах — при смене эпизода и разворотах «камеры».

7. Воспоминания

Теперь мы ждали окончанья смены.
И после душа ехали туда,
где пенная высокая вода
подбрасывала мячики сирены.
На сравнении, выраженном с помощью родительного падежа и тоже, как в случае с падежом творительным, переходящим в прямую метафору («мячики сирены»), мячик размера подпрыгивает, словно эхо гудка отскакивает, отражается от высоких волн, и ритм меняется.
В те дни я забывал себя порой.
Под флагом первого морского клуба
я грёб на шлюпке — внешне грузной, грубой,
но лёгкой, словно чаячье перо.
Мы эту шлюпку восемь дней скребли,
срезали, словно ржавые мозоли,
наросты старой краски и земли,
ровняли язвы и потёки соли.
Потом смолили.
Впервые появляется лирическое «я» автора. Становится понятным постоянное «мы», превалировавшее до того. «Мы» оказывается вовсе не приёмом, который должен придать повествованию иллюзию реальности, но этой самой реальностью — окружающей средой того мальчика, каким был когда-то Валентин Устинов. Значит, он был одним из шести в команде пацанов.
Картина в этом месте пишется им шершавыми, плотными, грубыми мазками, чтобы чувствовалась фактура полотна воспоминаний. «Гр-кр-ср», — звучит скребок, «ср-скр-стр», наконец «см», — скрипит кисть. Постоянная аллитерация сопровождает эту картину в звуковом варианте. А лёгкое, воздушное, полётное сравнение («лёгкой, словно чаячье перо»), свойственное первой части баллады, переходит в сравнение не менее яркое, но нарочито приземлённое и негативное («словно ржавые мозоли»). Такой же приземлённый, негативный и эпитет, появляющийся вслед за тем и опирающийся на реалии («тяжёлый дым»).

8. Уголок Ленинграда

Реалии — ещё один поэтический приём из богатейшего арсенала художника. Понятия, приметы быта, факты культуры, политической жизни, значимые события и проч., вводящиеся в ткань произведения для того, чтобы установить тесную душевную связь с читателем-современником. (Если произведение историческое, реалии помогают составить основу исторических фактов, на которой строится замок художественного вымысла.)
Плыл тяжёлый дым,
отвесно падал вниз, на Вольный остров:
на яхты, шлюпки, на железный остов,
торчавший возле бонов из воды.
Вольный — остров в дельте Невы, в устье Малой Невы, долго остававшийся незастроенным и незаселенным. По одной из версий, именно на нём, а не на острове Декабристов, были похоронены казнённые декабристы. В 1970 году Вольный присоединили к этому острову, и сейчас здесь располагаются жилые кварталы Морской набережной и улицы Кораблестроителей Санкт-Петербурга. Во времена юности поэта это был дикий уголок Ленинграда.
Именно из этой части баллады мы больше узнаём о том, каким был быт того времени и как проходил этап возмужания автора и его сверстников из первого морского клуба. Как формировался характер «победивших слабость» и засветивших «свечи духовной и телесной красоты».
Мы часто оставались ночевать
на острове. Сарай — из жести сшитый —
нас привлекал сильнее, чем кровать
и теснота рабочих общежитий.
Ещё одна примета — узкая кровать в битком набитых общежитиях — это всё, что могла дать страна безотцовщине в трудные послевоенные времена. Сарай, открытый ветрам и близкий к царству природы, после такого «комфорта» казался просто сказкой.
Он гулким был. Особенно к зиме.
К тому же в ливень протекала крыша.
Зато как зрим, как ощутим, как слышим
был мир в его квадратной полутьме,
затерянной в кудряшках лозняка
на самом стыке моря, неба, суши...
Мир жёлтым светом в щелях возникал
и пробуждал, как листья, наши души.
Чувствуете? — вы вступаете в волшебный Устиновский мир фантазий, с помощью ассоциативного эпитета «квадратная полутьма» (т.е. полутьма квадратного сарая) и трёхступенчатого повтора («как зрим, как ощутим, как слышим») поднимаетесь к стыку трёх стихий — моря, неба и суши — и на изгибах, завитках и кудряшках лозняка прорываетесь сквозь щели к солнечному свету, жадно и доверчиво раскрывая свою душу ему навстречу.
Этот волшебный мир сарая уравновешивает своей чистой, удивительной гармонией тяжёлую, приземлённую атмосферу второй части баллады. На этой высокой ноте, словно качаясь на качелях, мы снова вылетаем вместе с автором-рассказчиком в будни — «на ветер — грузный, медленный, солёный». Снова мимо нас пробегают сравнения в паре с терминами — уже спортивными.
Как спринтеры: на кончиках носков,
дыханье отрабатывая. Локти
летали мимо рёбер — словно лодки
больших качелей в ЦПКиО.
И слышится отчётливо звучащие реалии-аллитерации «больших качелей в ЦПКиО» — словно что-то большое и грузное, железное, двигаясь на большой скорости, издаёт звук «жр-рж»:
Затем — железный, чёткий ритм наклонов,
отжимов, приседаний... Передых.

9. Переход к третьей части. Роль детали

И опять солёный ветер качелей забрасывает нас в лёгкий и воздушный мир природной стихии — моря.
И — море... Море! Трепетное лоно
глубокой, чуть дымящейся воды!
Внезапных рыб продольные сполохи.
На дне — рифлённый волнами песок.
И семь дельфинов, семь торпед, семь вздохов —
летящих в глубину, наискосок...
Так, ещё продолжая на излёте звучать, железное «р-р-р» качелей сменяется струением волновых пластов, промежуточное «рс-рс» переходит в спокойное «с-с-с». Негромко шуршит аллитерация водой по песку.
Здесь тоже есть нечто от реалий и быта — термин «рифлёный». Но точнее — «рифлённый», причастие, образованное Устиновым от термина и применённое как метафора. «Рифлёный» — так говорят о негладкой, с правильными рядами углублений и выступов поверхности. Бывает рифлёное железо, рифлёное стекло. А в балладе — волны шлифуют, рифлят (явный авторский неологизм) поверхность песка. И этот термин, да ещё в паре с «торпедами», лишний раз напоминает нам о послевоенной атмосфере, в которой рано взрослеют.
Так и проходит юность автора-рассказчика: бок о бок тяжёлые реалии конца сороковых — и романтическая, полётная стихия моря.
Потом — в цеху — блик света на детали
(завод, я помню, строил ледокол)
мог вдруг напомнить про морские дали.
Снова ретардация («завод, я помню, строил ледокол»). «Завод», «цех», «детали», «ледокол», «строил» — лексический набор, прекрасно передающий, так сказать, «окружающую среду». Но эти самые «детали» напоминают не только о море. Они тоже являются для нас устиновским уроком: помните о роли маленьких деталей, т.е. каждого отдельного слова, который вы используете в стихотворении.
Его значение огромно! Одно-единственное слово может построить образ, но может и опрокинуть весь величественный замок, сооружённый вами до того, как вы решились взять этот злополучный кирпичик и положить его сверху, на другие. Не сработают никакие поэтические приёмы и даже никакая душевность, эмоциональность и искренность, если вы положите кирпич не той конфигурации и веса. Строение рухнет или будет выглядеть нелепо. Плотно спаянная, сцепленная связка каждого слова и каждого приёма, где всё уместно, вовремя и бьёт прямо в цель, — вот что такое единство образной системы, краеугольный камень лирической поэзии.

10. Часть третья. Наслаждение работой

Трепещут и дымятся придонные морские слои («глубокой», «в глубину»). Сверкают сполохи. Летят дельфины. Туда-сюда. Как связующая цепочка между реалиями заводских буден и романтикой морских тренировок, очень плавно и гармонично приводящая нас к третьей части произведения.
И мне тогда работалось легко.
Всё получалось — плавно, без заботы.
Я напевал, с соседями шутил.
В то лето я впервые ощутил
и понял н а с л а ж д е н и е   р а б о т ы.
На этой очень важной для понимания всего замысла произведения строчке я попрошу вас остановиться и задуматься. «Наслаждение работы», т.е. наслаждение от работы, наслаждение работой. Спорт — как тренировка духа и тела — даёт человеку не только выдержку, закалку, привычку терпеть, но и возможность почувствовать одно из наивысших наслаждений, доступных человеку. Притом не каждому человеку, но тому, кто воспитал в себе Личность, кто вырос до понимания данных ею перспектив, кто способен вместить в себе «планов громадьё» и осуществить их на деле. Работа, нагрузка, труд, оказывается, могут стать источником радости и вдохновения для дальнейшей жизни. В работе можно черпать силы и идеи, с помощью работы можно оттачивать грани своей личности.
И вот разворот — камера возвращается к старту и гонкам. Ритм и размер, соответственно, опять меняются. (Это чередование постоянное.)
И вот он — день. Какой сегодня день!
Какой красивой эпифорой начинается третья часть! Так же вдохновенно, как звучало вступление. Эпифора — противовес анафоре, повторение слова или словосочетания в конце строк.
В роли зрителей и свидетелей — 1) наш слух («Со свистом, с плеском пролетела яхта», «Борта хрустели»), 2) наше зрение (развёрнутая метафора «Байдарки пауками на воде / привстали на блестящих хрупких лапках», термин «кучно шли заливом, по кольцу» и метареалистическое искажение перспективы «Качался справа — пропадая — остров») и 3) наше осязание (Едкая короста / плыла горячей солью по лицу»).
Нам повезло: мы первыми со старта
ушли вперёд — почти на два гребка!
Рассказчик ликует, а поэт Валентин Устинов позволяет себе дерзость, достойную Пушкина: вызывающее, сюрреальное сравнение, образованное с помощью творительного падежа и переходящее в метафору («Ах, вкус удачи! Он огнём, азартом / заполыхал в размашистых руках»), а потом в олицетворение: «Он (т.е. вкус) создал ритм».
И вот расширенное, на целых три строчки, сравнение:
...когда на скамьи брызжет
горячий пот — и те скользят, как лыжи.
В глазах — сплошное солнце, белый блеск.
И усиление зрительских и свидетельских показаний в связи с усилением слуха за счёт зрения: «И ничего не видишь — только слышишь». На целую строфу — лишь один зрительный образ: «И блещут вёсла, словно лемеха», — возникший из расширенной метафоры («Мы пашем море — пашем зло и плотно», «и вёсла в море врыты»). Всё остальное — подхваты-повторы и анафоры, ритмично и чётко звучащие у нас в ушах: «шесть», «единое», «рывок — и».
...шесть взрывов вёсел — как единый всплеск.
Шесть выдохов — шесть хриплых вскриков глоток,
единое исторгнутое: кх-а-а...

Мы движемся — все шесть — в едином ритме.
Поклон вперёд; с оттяжкою — назад.
Рывок вперёд — и вёсла в море врыты.
Рывок назад — и пены полоса.
Единый ритм, единое движенье,
единое стремление на час,
единое — как стон — сердцебиенье
объединяют, возбуждают нас.
Аллитерация вспл-вскр («всплеск», «вскриков»), ритмичное «рывок — и», похожее на отрывистую команду «и-раз!», и, наконец, изнемогающее, на выдохе, на излёте сил «кх-а-а...» — приём ономатопеи, использование слова, образованного путём звукоподражания. Буквально чувствуется «наслаждение работой», испытываемое командой. Азарт, огонь, возбуждение.
Немножко смутил только авторский перенос ударения в слове «скАмьи» («на скАмьи брызжет горячий пот») — по ритму ударение явно падает на первый слог, а вроде должно стоять на втором?

11. Эпизод первый. Усталость

Но любое наслаждение, когда оно безмерное, и тем более если оно сопряжено с трудом, становится в тягость, не под силу. Наступает минута усталости и расслабления. То, что вызывало наслаждение, теперь раздражает и выматывает.
Но шли минуты. Тяжелели плечи.
Мы чувствовали: шлюпка хуже шла.
И задыхались. Будто в лёгких — шлак,
сухое пламя, доменные печи...
Еле-еле полощутся по воде с трудом отрываемые от неё вёсла: «шл-шл», шлёпают они, затухая слабым «сл»:
Мы слышали, как всплески шли обвалом:
вот рядом... вот чуть-чуть, и — впереди...

Куда и делось возбуждение! Им пресытились, и на смену великолепной метафоре с доменными печами закономерно пришли низкие слова из разговорного слоя лексики:

Мы сыты греблей — сыты до отвала.
Довольно. Всё. Мы сдохли, сражены...

12. Второе отступление. Люська

Вот когда, наконец, раскрывается образ девчонки Люськи, неизвестно для чего взятой в команду и вписанной Валентином Устиновым в ткань повествования ещё в самом начале произведения, а потом, чуть ли не до конца его, оказавшейся отстранённой от хода действия и забытой.
— И-и — раз!.. —
как чайка, сорванная шквалом,
мотался голос Люськи-старшины.
«И-и — раз!..» — ещё раз возникает на страницах баллады изоприём, графическое раздвижение рамок слова. Крылатое, летящее, ершистое сравнение перебивает расхлябанные разговорные словечки («мотался») и обидную кличку («Люська-старшина»).
Она уж не сидела, а стояла —
угроза, гнев, презрение из глаз.
Раскачиваясь в ритме — умоляла,
уничтожала и жалела нас:
— Ну, мальчики! И-и — раз!
Ну, взялись ладом!
«У-у-у!..» — какое разочарование, какое несокрушимое присутствие духа чувствуется в этом звуке. «Ну! Ну, взялись!» — понукает Люська мальчишек и не выдерживает, сама переходит на оскорбления: «Вы! слизняки, мокрицы!.. Болтуны!..». И ассоциативный эпитет «злая влага» завершает эпизод и заменяет звучную оплеуху.
И на щеках сверкала злая влага
бессильных слёз и схлынувшей волны.
Начинается ещё одно лирическое отступление — портрет Люськи. Отступления у автора в этом произведении по большей части напоминают прозу, они явно следуют традициям романов. Вот вроде бы очень романтическая метафора «нашей злости знамя» и возвышенно-приподнятый ассоциативный эпитет «синих» в «синих дней» (ассоциация с туманной дымкой юности):
Ах, Люська, Люська! — нашей злости знамя,
тех синих дней пронзительная быль...
И тут же пошло разговорное построение фраз в ретардациях («Она была — красивая? — не знаю», «Вот помню: локоть до крови разбит, тельняшка от нарочных дыр сквозная», «Вот: грудь девчонку, помнится, смущала...», «Но Люська — как бы правильней сказать? — была для нас...»). Предложения отрывистые, рубленые: «Не наблюдал. Не думал. Может быть» — это асиндетон (бессоюзие). Валентин Устинов словно отвечает на воображаемый вопрос читателя, красивой ли была эта девчонка. Может, и красивая, но об этом рассказчик в то время не задумывался: «Татарские горячие глаза. И волосы — как жёлтое мочало». Он сам затрудняется сказать, красиво ли это, да оно и не важно — Люська была для команды «цементом, центром, дивом», «жёстких, несговорчивых, строптивых — соединяла в целое она». Чувствуете это цементное «ц» аллитерации?
Сначала — и-и-и! — тянула зло и длинно,
в поклон глубокий втягивая нас.
И вдруг — швыряя враз гребцов на спины —
короткое — как лопасть в воду — р-раз!..
Снова изоприём («и-и-и! — р-раз!»), и снова аллитерация «вр-кр» ворочающихся и шлёпающих вёсел — прямо посреди сравнения:
И всё ж таки сумела — раскачала!
Мы — в зёрнах серой соли, как в золе —
так рвали вёсла, что вода урчала
всё злей,
и — злей,
и — злей,
и — злей,
и — злей!..
И пятикратный повтор, закрепляющий решимость команды победить, переходит в асиндетон:
Нас отпускало. В лёгких гасли домны.
Туман исчез. Вдохнулось глубоко.
Метафора «Будто в лёгких — шлак, сухое пламя, доменные печи» из эпизода с усталостью получает в лирическом отступлении своё развитие: «В лёгких гасли домны». Круг замкнулся. Тем более что «шлюпка сборной — здесь, недалеко!» — всё-таки догнали!

13. Третье отступление. Море

И здесь — вместо того, чтобы повернуть камеру и взять крупным планом одну или другую команду, — Валентин Устинов снова переходит на оду — оду стихии и спорту, морю и гонкам. Оды, пожалуй, — самые мощные, эпические места в этой балладе, энергия из них так и прёт, а романтика их — не та, что в сказочном мире сарая, а грубовато-мальчишеская, внутренняя, тщательно скрываемая за напускной бравадой: за рвущейся аллитерацией бр-пр, гр-тр; за метафорическими олицетворениями («Мы научились прятать чувства в горле, / глотая их, как вырвавшийся всхлип», «и от забот мрачнела голова»), звучащими скомкано, резко, как будто ими подавились; за громами и шквалами синтаксических параллелизмов-обращений («Гуляй же, море! Бей в борта, как в бочки», «Качай нас, шквал!», «Лютуй же, гонка, вёслами треща!»). Настоящая разливная синтаксическая анафора! Да ещё и обрамляющая, с «Гуляй же, море!» в начале отступления и в конце.
Гуляй же, море! Бей в борта, как в бочки,
солёным бризом головы свежи!

Качай нас, шквал! И в деле, и в словах
мы научились не просить подмоги.

Лютуй же, гонка, вёслами треща!
Мы стали искренней и непокорней —
и у станка над рыжею поковкой,
и там, где надо подлость не прощать.

Гуляй же, море! Лейтесь, гром и гомон,
как в раковины, в гулкие сердца.
И незаметно-незаметно, плавно-плавно, через кочки асиндетона («Мы оценили мелочи — обеды по распорядку, сон, зарядку, бег»), по упругим сходням синтаксического параллелизма («Мы оценили...», «Мы полюбили дружбу и беседы»), с помощью романтических риторических восклицаний («Ты, гонка, нашей юности разбег!», «Гуляй же, море! Лейтесь, гром и гомон») совершается переход к звонкому жизнеутверждающему, мужественному хиазму, звучащему как девиз: «готовясь к жизни, боли и борьбе... идём в борьбе и боли до конца!». Хиазм — перекрёстное расположение параллельных членов в двух смежных предложениях одинаковой синтаксической формы (т.е. обратный порядок расположения).
Ты, гонка, нашей юности разбег!
Мы оценили мелочи — обеды
по распорядку, сон, зарядку, бег.
Мы полюбили дружбу и беседы.
И рвались вместе к маленьким победам,
готовясь к жизни, боли и борьбе...

Гуляй же, море! Лейтесь, гром и гомон,
как в раковины, в гулкие сердца.
Мы, злые дети бесконечных гонок,
идём в борьбе и боли до конца!

14. Эпизод второй. Победа

И вот — пик гонки: выразительное, меткое «достали» из разговорного слоя лексики, ассоциативный эпитет «бешеные губы» и цветной эпитет «их спины в пятнах — цвета ржавой стали», прицельные асиндетоны («Достали!», «И обошли», «И видели», «Выдохлись вконец!..» — всё как нельзя лучше передаёт апофеоз, торжество. Это приём градации. Градация — последовательное усиление (климакс) или ослабление (антиклимакс) силы художественных оборотов. В данном случае — климакс.
Мы всё-таки достали их. Достали!
И обошли. И видели с волны
их спины в пятнах — цвета ржавой стали,
и бешеные губы старшины.
Спортсмены по профессии, аскеты —
их не хватило! Выдохлись вконец!..
Победа! Но — через силу. И когда вспыхивает и гаснет в море сигнал финиша — ракета, — олицетворяемая с рыбой (развёрнутая метафора «И тут над мысом выгнулась ракета и белой рыбой булькнула в волне»), сил хватает только на короткое, отрывистое «И всё». Исчезли мгновенно ожесточение, подъём, экстаз: «И нет ни злости, ни погони». Эмоциональное наречие «грузно» и экспрессивный глагол «повалились» (не просто «упали» — это слово слишком нейтральное, здесь нужна экспрессия) передают предельную степень усталости: «Мы грузно повалились на борта».
В этой строфе можно ещё обратить внимание не только на подбор лексики, но и на выбор тех слов, которые, как в приёме ономатопеи, чисто с фонетической, звуковой точки зрения наиболее отвечают задаче каждой строкой добиваться определённой цели. В этом месте — резкая смена чувств и настроения. И аллитерационное «белой рыбой булькнула в волне» с помощью «б» и «л» создаёт булькающий эффект, эффект лопнувшей оболочки с выходом воздуха.
Приёмы важны не сами по себе, ни в коем случае! Эффекта можно добиваться и «малой кровью» — чисто подбором лексики с нужной окраской. Но это если задача полегче — лирическое, плавное стихотворение, например. Или стихи-размышления, стихи-воспоминания. Или что-то юмористическое. Тогда вовсе не обязательно «рвать жилы», выкладываясь «по полной». Ну а если, как здесь, баллада, да ещё и о гонках, и не просто о соревнованиях, но и о закалке духа, о взрослении и возмужании, да попутно с отражением послевоенной разрухи и разных слоёв населения?.. Тогда чрезвычайного внимания от автора требует буквально каждая строка. В такой балладе не может быть проходных мест, иначе это получится не вольный полёт, но сдувшийся от маленького, незаметного прокола воздушный шар.
Мы грузно повалились на борта,
чтоб до крови разбитые ладони
в прохладном — всласть, зажмурясь — поболтать.

15. Развязка

Каждый роман, повесть, рассказ требует в конце развязки. Это важное место. В нём должно быть именно то настроение, именно тот накал чувств, которых требуют сложившиеся обстоятельства. Поэтому одни прозаические произведения завершаются на трагедийной волне, другие — на высокой эффектной ноте, а третьи кончаются полным недоумением: герои как бы разводят руками.
Развязка есть и в «Городе гонок». А поскольку речь идёт о гребле и о море, она и выглядит как волна.
Сначала короткие, как вспышки, выстроенные с применением синтаксического параллелизма олицетворения с описанием того, что творится вокруг: «Стонал оркестр. Стрелял флажками ветер». Потом так называемые безличные предложения, хорошо передающие аморфное, «сплющенное» состояние победителей, — именно безличность глаголов в «газеты жгли», «качало нас», «течением сносило» помогает достичь нужного эффекта.
Газеты жгли, как факелы, вдали.
И было нам плевать на всё на свете:
мы просто разогнуться не могли.
Качало нас. Течением сносило.
Волна поднимается и перекатывается через себя. А здесь такой же волновой принцип: от расслабленности команды — до щенячьей, выходящей из себя радости Люськи (недаром идёт тройное «как» с восклицательным знаком в конце). — Радости, которую Валентин Устинов выражает разговорной лексикой («бесилась», «носилась», «прямо в», «ни черта»), прилагательным «смешная» и уменьшительно-ласкательным существительным «ладошек».
И только Люська — как она бесилась!
Как прыгала по банкам! Как носилась,
едва не опрокидывая нас!
Смешная! Прямо в губы целовала.
Кричала:
— Победили! Ни черта!.. —
Водой из двух ладошек обдавала...
И вот волна схлынула: «А мы лежали молча по бортам». И идёт изоколон — параллельное расположение частей речи в смежных предложениях, часто — с вариациями какой-то одной части речи, а в данном случае — предлогов.
Над нами солнце трепетало зонтом.
Под нами зыбь дышала глубоко.
Срывались перед нами с горизонта
серебряные стрелы ветерков...
Изоколон («Над нами...», «Под нами...») переходит в синтаксическо-звуковую анафору — повторение синтаксических конструкций наряду со схожими звуками или словами (то же + «Срывались перед нами...»). И это, как всё в этой балладе, тоже отнюдь не случайно. «Нами», «мы» — это «выжатые», как фрукты для «фреш», победители. Они инертны, неподвижны, статичны. Поэтому «нами» везде повторяется неизменно. А «над», «под», «перед» показывает, что, как варьируются предлоги, так вспыхивает («серебряные стрелы») и переливается, глубоко дышит счастьем всё вокруг: сравнения-метафоры «солнце трепетало зонтом» (творительный падеж) и «стрелы ветерков» (родительный падеж), а также олицетворение («зыбь дышала»).
Вот и кончился «Город гонок». А читатель ещё дышит, в такт героям, возбуждённо или глубоко-глубоко. Ещё представляет себе сверкающую гладь залива с высоты птичьего полёта, ивы по берегам, скорлупки скользящих шлюпок. Слышит шлепки вёсел по воде. И уж точно ощущает себя не в комнате, читающим балладу, а на свежем ветре и солнце. Был бы такой эффект, если бы Валентин Устинов не выложился полностью, если бы он ограничился только искренностью и задушевностью?.. А если бы применял только стандартные приёмы, без ассоциативных эпитетов и метареалистического смещения, без хиазмов, разливной аллитерации и развёрнутых метафор?.. А если бы не следил жесточайшим образом за соблюдением единства образной системы, со своим, специфическим подбором слоя лексики для каждой части, исходя из конкретных задач данного отрывка?..
Но владение художественными приёмами не означает, что когда пишешь, то думаешь, что бы такое здесь использовать. Пишется всегда само собой, без всякого плана и специального применения. Просто когда ты хорошо все поэтические приёмы знаешь, и умеешь их пускать в дело, и понимаешь, чувствуешь интуитивно, где какой лучше встанет по интонации и смыслу, то мысли уже сразу, в голове, на подсознательном уровне оформляются в нужном виде. Ведь когда человек, к примеру, танцует, он же не думает, куда какую ногу в следующий момент ставить! Это выходит у него рефлекторно. Но — после определённого периода проб и ошибок.
Считайте этот мой анализ поэмы Одой труду. В труде тоже можно получать наслаждение — как и в тренировках, спортивных соревнованиях.
Мне бы очень хотелось, чтобы те, кто берётся за перо, рос и мужал с каждым своим новым произведением благодаря труду над словом — точно так же, как росли и мужали с каждой своей тренировкой мальчишки-гребцы из поэмы «Города гонок». Тогда эти авторы точно будут брать новые и новые высоты в своей жизни. И не только в творческой.
Никогда не писала од. Трудно найти в моих статьях что-либо, кроме беспристрастной оценки и анализа. Всегда отмечаю только характерные черты, то главное, что каждому поэту присуще. И если я на этот раз не удержалась в поставленных самой для себя строгих рамках, значит, поэма Устинова того стоит. Надеюсь, следующие мои статьи с анализом его поэм подкрепят это не только с точки зрения поэтических приёмов и художественной манеры, но сумеют донести и поистине космическую масштабность творчества автора.

 

9—12.11.13 г.

Статьи о Валентине Устинове:

Урок 1 «Город гонок»

 

Ещё на тему "Анализ": анализ современного стихотворения

 

Анализ поэмы. Анализ стихотворения
 При перепечатке статьи ссылка на источник обязательна.

Не забывайте делиться материалами в социальных сетях!
Анализ поэмы. Анализ стихотворения
Избранное: московские поэты, анализ стихотворения, Валентин Устинов, статьи о поэзии, литературный анализ, образец анализа стихотворения
Свидетельство о публикации № 6107 Автор имеет исключительное право на произведение. Перепечатка без согласия автора запрещена и преследуется...


Стихи.Про

Валентин Устинов Анализ поэмы «Город гонок»: Анализ современного стихотворения, особенности писательской манеры. Валентин Устинов как вершина современной поэзии. Анализ поэмы (стихотворения) на примере «Города гонок». Анализ современной поэмы. В творческой лаборатории поэта. Поэтические приёмы.


Краткое описание и ключевые слова для: Анализ поэмы. Валентин Устинов «Город гонок» Анализ стихотворения

Проголосуйте за: Анализ поэмы. Валентин Устинов «Город гонок» Анализ стихотворения


    Произведения по теме:
  • «Вишнянка»: Женское Начало эротической поэзии
  • Анализ эротической поэмы. Валентин Устинов о Женском Начале в поэме «Вишнянка». Урок 3 из «Уроков Валентина Устинова».
  • «Птица воли»: национальная идея России
  • Анализ поэмы, стихотворения «Птица воли»: поэт Валентин Устинов как выразитель новой национальной идеи России. Урок 2 из «Уроков Валентина Устинова».
  • Анализ стихотворения
  • Анализ современного стихотворения на примере "Ильи"Андрея Мединского. Анализ стихотворения по критериям скорик-теста, доказательный анализ стихотворения современного автора. Светлана

  • 13-11-2013
Браво! Спасибо, Светлана Ивановна, давно не читал такого блестящего, глубокого и доброго анализа творчества поэта. Тронут до слез. Потрясен. Завтра перечитаю еще раз, чтобы ничего не упустить. Успехов Вам!
Всегда Ваш, Анатолий Мозжухин.
  • Валерий Кузнецов Автор offline 14-11-2013
Статья не случайно названа автором "одой" - она, как это можно сказать, конгениальна с творчеством Валентина Устинова.
Это неординарнейший образец практического литературоведения, неотделимого от жизни.
Повторюсь за Мозжухиным: давно с таким наслаждением не читал ничего подобного.
В.К.
  • Михаил Перченко Автор offline 17-11-2013
ДИП - марка станка.
Жаль, что не отмечена строка "И наколов на стёклышки залив". Когда начинают работать массово вёсла и туловища академичек со всхлипом раздвигают водяную плоть, мир раскалывается на зеркальные вспышки, как будто разрушилось зеркало воды. Я в молодости ходил на четвёрках и восьмёрках на областных соревнованиях по академической гребле, и всё это у меня в душе и мышцах до сих пор.
И Люська-старшина - это не насмешка, а профтермин, который дальше в тексте повторён. Старшина не гребёт, а командами задаёт ритм и темп гребли.
И скАмьи тоже из той же морской речевой бочки. А вот с зОнтом посложнее.
И когда работал на токарном станке, то он у меня никогда не орал, а напряжённо трудился и издавал при этом порой такие естественные для него рабочие звуки.
Устинов - дока. А все эти ужасные "ономатопеи" и "климаксы", и хиопсы, расскажи о них сороконожке - с места не сдвинется. Просто Устинову разрешено всё, что присуще таланту красноречия. Хотя не исключено, что, перечитывая рождённые по наитию, надиктованные небесами удачные свои строчки, он с удовольствием и гордостью их обругивает со знанием дела с использованием этого умопомрачительного тропового жаргона. Простите меня, невежду, Светлана Ивановна.
Увлёкся и не сказал, что очень позавидовал Устинову. Такая Статья - праздник для автора.
  • Павел Баулин Автор offline 17-11-2013
Чрезвычайно насыщенная, профессионально сработанная статья.
Я бы выделил два аспекта.
Во-первых, заслуженная ода одному из лидеров современной русской поэзии. Роскошная аргументация, анализ, стилистика...
Во-вторых - замечательный урок. Урок уже не столько Валентина Устинова, столько Светланы Скорик. Урок, пользу которого трудно переоценить и для начинающих, и для тех, кто почитается профессионалом.
Здоровья и сил для последующих уроков!
П.Б.
  • Александр Стручков Автор offline 18-11-2013
Многоуважаемый Валерий Николаевич Кузнецов.

Вы осиянный поэт, и вы угадали в Светлане Скорик сокровенного поэта, гениального литературоведа,
вселенского певца русского языка, утверждая своими словами: «Статья не случайно названа автором (Светланой Скорик) "одой" — она, как это можно сказать, конгениальна с творчеством Валентина Устинова».

Помните у Пушкина? —

«Нынче писатель, краснеющий при одной мысли посвятить книгу свою человеку.., не стыдится публично жать руку журналисту, ошельмованному в общем мнении, но который может повредить продаже книг или хвалебным объявлением заманить покупщиков. Ныне последний из писак, готовый на всякую приватную подлость, громко проповедует независимость и пишет безыменные пасквили на людей, перед которыми расстилается в их кабинете. К тому ж с некоторых пор литература стала у нас ремесло выгодное, и публика в состоянии дать более денег, нежели его сиятельство такой-то или его высокопревосходительство такой-то. Как бы то ни было, повторяю, что формы ничего не значат; Ломоносов и Кребб достойны уважения всех честных людей, несмотря на их смиренные посвящения, а господа NN всё-таки презрительны — несмотря на то, что в своих книжках они проповедуют независимость и что они свои сочинения посвящают не доброму и умному вельможе, а какому-нибудь шельме и вралю, подобному им».

P.S. Браво, Светлана Скорик!

Ваша поэзия столь высока, что вам удалось постичь небо поэта Валентина Устинова.

Прав Александр Сергеевич Пушкин:

— Ох! Уж эта мне республика словесности. За что казнит, за что венчает?..
Народность в писателе есть достоинство, которое вполне может быть оценено одними соотечественниками — для других оно или не существует, или даже может показаться пороком...
Презрение к русским писателям нестерпимо…
Крылов знает главные европейские языки и, сверх того, он, как Альфиери, пятидесяти лет выучился древнему греческому. В других землях таковая характеристическая черта известного человека была бы прославлена во всех журналах; но мы в биографии славных писателей наших довольствуемся означением года их рождения и подробностей послужного списка, да сами же потом и жалуемся на неведение иностранцев о всем, что нас касается…
  • Сергей Копин Автор offline 18-11-2013
Удивительно! Перечитываю не в первый, не во второй, да и не в третий раз, а начитаться не могу! Огромный респект Валентину Устинову и не менее огромный - Светлане Скорик! Очень познавательный материал.

Один момент заставил углубиться в словари. Речь об ударении на первый слог в слове "скамьи". И не зря углубился. Оказывается указанное ударение не имеет однозначных правил применения!!! Приведу примеры.
Некоторые словари настаивают на правомерности ударений на оба слога.

Русский орфографический словарь Российской академии наук. Отв. ред. В. В. Лопатин.
скамьЯ, -И, мн. скАмьИ, скамЕй, скАмьЯм

Большой толковый словарь русского языка. Гл. ред. С. А. Кузнецов.
скамьЯ, -И; мн. скАмьи и скамьИ, скамЕй

А в этом словаре ударение в мн. скАмьи считается ошибкой!

Русское словесное ударение. Автор М. В. Зарва.
скамьЯ, -И; мн. скамьИ, скамЕй, скамьЯм [мн. не скАмьи, скАмьям]


И куда теперь деваться бедным поэтам???!!! :))
  • Александр Стручков Автор offline 18-11-2013
Уважаемый Сергей Копин, Вы написали: "И куда теперь деваться бедным поэтам???!!!"

Позволю сказать словами Ф. М. Достоевского: "У каждого автора своя грамматика" ("Как-то Достоевский возмущался, "зачем к нему в "Гражданин" прислали статью о введении звуковой методы в сельские народные школы, когда он слышать равнодушно не может об этой методе". Достоевский протестовал: "У людей должно быть человеческое название каждой букве. У нас есть свои исторические предания. То ли дело наша старинная азбука, по которой все мы учились! Аз, буки, веди, глаголь, живете, земля! — с наслаждением выговаривал он. — Сейчас чувствуешь что-то живое, осмысленное, как будто физиономия есть своя у каждой отдельной буквы. И неправда это, будто по звуковой они легче выучиваются. Задолбить, может быть, скорей задолбят. Но никакого просвещения от этого не прибавится").

Поэзия — это вам не бух. отчет и пр.
Примеры — Пушкин, Марина Цветаева и др. великие.
Неспроста свой труд В. И Даль назвал — "Толковый словарь живаго Великорускаго языка".
Велик могучий русский язык!

Марина ЦВЕТАЕВА

ВЗЯТИЕ КРЫМА

И страшные мне снятся сны:
Телега красная,
За ней — согбЕнные — моей страны
Идут сыны.

Золотокудрого воздев
Ребёнка — матери
Вопят. На паперти
На стяг
Пурпуровый маша рукой беспалой
Вопит калека, тряпкой алой
Горит безногого костыль,
И красная — до неба — пыль.

Колёса ржавые скрипят.
Конь пляшет, взбЕшенный.
Все окна флагами кипят.
Одно — завешено.

Ноябрь 1920
  • Сергей Копин Автор offline 18-11-2013
Благодарю, уважаемый Александр, за очень интересный ответ! Но кое в чём посмею возразить. Если у каждого автора будет своя грамматика, зачем мы тогда изучаем грамматику в принципе??? Ну и пусть пишет "карова" и "сабака"! Так получается? Вы поняли, конечно, что я утрирую, но разве мы не должны следовать нормам языка, которые обуславливают правильность нашей речи?
Я прекрасно понимаю, о чём Вы хотели сказать, и во многом согласен. Но пример с Цветаевой крайне неудачен. СогбЕнные и ныне так читаются и пишутся. А вот взбЕшенные - нет. Однако, Вам наверняка будет интересно узнать, что норма ударения в слове "взбешённый" изменялась, и еще недавно некоторые словари рекомендовали и взбе/шенный, взбе/шен, взбе/шена и т. д. Посему Цветаева следовала (в Вашем примере) нормам языка первой половины двадцатого века без всяких ссылок на бухотчеты! Кстати, этот образчик только подчёркивает склонность к развитию у "живаго Великорускаго языка"!

Нужен иной пример.

Спасибо.
  • Александр Стручков Автор offline 18-11-2013
Уважаемый Сергей Копин.
Тема великая.
Теперь думайте.
Для начала: https://stihi.pro/uploads/text/Pushkin.html
  • Михаил Перченко Автор offline 18-11-2013
Чувственно и вкусово преодолеть занудный разрушительный профессионализм - это редким удаётся. Налицо удача. А Копин молодец - докопался.
  • Александр Стручков Автор offline 19-11-2013
Цитата: Михаил Перченко
Чувственно и вкусово преодолеть занудный разрушительный профессионализм - это редким удаётся. Налицо удача. А Копин молодец - докопался.

Сергей Копин молодчина.
Он стал мыслить-учиться на примере творчества Валентина Устинова.

Светлана Скорик молодчина.
Она заставила вас увидеть не "жёлуди", а Небо — на примере творчества Валентина Устинова.

Да и все мы молодцы, коли радуемся за творческую удачу Светланы Скорик, которой удалось постичь НЕБО поэта Валентина Устинова.
  • Валерий Кузнецов Автор offline 19-11-2013
Как видится, нет специального повода для дискуссии: слово "скАмьи" с ударением на первом слоге - из одного ряда морских терминов, где слово "компАс" произносится с ударением на последнем слоге. Мы можем ухмыляться, слыша от юриста: "осУжденный", но это профессиональное произношение, и произнеси это слово с соблюдением общепринятых норм, будут ухмыляться уже профессионалы. Всё это - живая жизнь, которую обязан знать художник слова...
С уважением ко всем участникам "круглого стола", В.К.
  • Людмила Елисеева Автор offline 15-12-2013
Дорогая Светлана Ивановна! Работа эта, как многие другие, великолепна! Великолепна знанием материала, умелым и увлекательным окунанием читателя в мир литературы и литературоведения, в мир философского рассмотрения живой поэтической ткани авторской работы Валентина Устинова. Если бы у нас преподавание в школах и ВУЗах шло на таких высочайших уровнях, - все стали бы гениальными! Вы просто цены себе не знаете! Взгляд не только превосходного поэта, но и кинооператора, и кинорежиссера, когда знаешь, с какой стороны примоститься к нему, чтобы разглядеть именно так, как он...
Не устаю удивляться и радоваться Вашему таланту, как не устану и учиться у Вас! Огромное спасибо за урок! Ваша Л. Е.
  • Лариса Есина Автор offline 21-07-2015
Цитата: Людмила Елисеева
Не устаю удивляться и радоваться Вашему таланту, как не устану и учиться у Вас! Огромное спасибо за урок! Ваша Л. Е.

присоединяюсь к словам Людмилы! тем более, у нас даже инициалы частично совпадают) "Проглотила" Ваш урок, и еще не раз к нему вернусь.
Ваша Лариса Есина)
  • Павел Рыков Автор offline 12-09-2018
Спасибо, уважаемая Светлана Ивановна! Анализ мощнейший: глубокий, всеохватный, тщательный, что называется, "побуквенный". Анализ смыслов, облечённых в блистательную форму. Пред нами образец обращения с творчеством поэта, который как бы и не нуждается в славословиях - настолько он классически ясен, настолько цельна его поэтическая стать. Однако, именно такой разбор позволяет глубже и отчётливее ощутить неисчерпаемость Русской Поэзии, как Феномена Поэзии Мировой. А уж если говорить о том, как описана гребля на яле - морской шлюпке! Это фантастически точное, реалистичнейшее изображение борьбы с вёслами, водой и самим собой. Свидетельствую: сам был гребцом. Кстати, как-то написал "Песенку Гребцов", посвятил её Великому Поэту и передал через А. Стручкова незадолго до кончины В. Устинова. Ему, как свидетельствовал А.Ф., понравилось Попробую выложить на сайте.
С Уважением: П.Р.
 
  Добавление комментария
 
 
 
 
Ваше Имя:
Ваш E-Mail: