Анализ стихотворения родине, стих анализ родина, поэты о родине анализ. Современный поэт о родине, поэзии, задачах поэзии. Художественный анализ стиха Михаила Перченко, посвящённого родине. (Анализ стихотворения Родине современного поэта Михаила Перченко) Читать стихАнализ стихотворения родине
Стихотворение, которое я на этот раз взяла для художественного анализа, – красивое и многоплановое современное произведение, чуть ли не мини-поэма. Кому-то оно может показаться слишком сложным на первый взгляд. Но так всегда бывает со значительными явлениями в поэзии, особенно когда речь идёт не о коротком лирическом стихотворении. Вот именно для того, чтобы донести его красоту и значительность до читателя, я и берусь за его анализ, ведь невозможно глубоко и полно ощущать гармонию красоты, не имея возможности разделить радость её открытия с другими.
1. Тема стихотворения и как она связана с названием; локальная тема (микротема), поэтический сюжет.
Название произведения «Эмиль Верхарн» говорит о том, что предметом изображения должен быть замечательный бельгийский лирик, живший в конце XIX – начале XX в. и писавший по-французски. И начало вроде бы отвечает этому:
Свободное течение стиха,
которому и дар, и ремесло – опора.
Спадают струи, серебрясь с верха.
Верхарн живописует споро...
Собственно, поэзия Эмиля Верхарна, одновременно мощная и изящно-тонкая, энергичная и элегичная, полная ярких красок Фландрии и мистики вечерней поры, лирика контрастная и прекрасная, и вызвала у автора желание поделиться своим прочтением и осмыслением Верхарна и в то же время – мыслями о поэтическом творчестве как таковом. Эти темы занимают чуть больше половины произведения и являются его стержнем, основой, однако они не единственные, поскольку от них ответвляется другая – локальная тема, посвящённая Родине. И как для Эмиля Верхарна родиной в его родной Бельгии была сельская Фландрия, встающая на его поэтических полотнах во всей своей красе, так и для Михаила Перченко невозможно оказалось ограничиться только верхарновской родиной, не воспев тут же красоту Украины. Поэтому тем здесь три – тема поэзии Верхарна, тема поэтического творчества вообще и служения поэзии народу в частности и тема Родины.которому и дар, и ремесло – опора.
Спадают струи, серебрясь с верха.
Верхарн живописует споро...
2. Композиция – построение стихотворения, повторы строк или строф, контрасты и противопоставления. Ритм и размер. Тип и жанр. Литературное направление.
Отсюда и композиция – построение произведения, подчинённое темам. Начав с Эмиля Верхарна и его поэзии, постепенно перейдя на поэзию в целом, на мысли о роли её и задачах, о гениях и новаторах, даже сравнив двух гениев, Бродского и Верхарна, автор как бы перенимает поэтическую эстафету и, едва обмолвившись о поэзии в себе, рождающейся от строк Верхарна, продолжает тему родины, воспевая живописные степи Украины. А конец стихотворения – использование поэтического приёма «кольцо», т.е. обрамление такими же или похожими строками начала и конца в одной тональности. Так что, начавшись поэзией Верхарна, ею же произведение и заканчивается – на высокой, одической ноте.
Эта гармония обрамления как бы оттеняет другой приём – контраста, постоянно возникающий на просторах строк и берущий начало в свойствах верхарновской лирики, где рядом соседствует сельская идиллия и смерть (см. Верхарн «Корова»), магические настроения сумеречной вечерней поры и здоровая, заразительная, живописная телесная роскошь пухленьких фламандок.
Стихотворение строится на контрастном, меняющемся, колеблющемся ритме, на изменении размера, длины строки. Оно относится к современной школе поэзии, для которой не является обязательным – всегда, в каждом произведении – с начала до конца соблюдать один размер и ритм и которая не придерживается строго чёткой, одинаковой длины строк.
По типу лирики это одновременно и пейзажная, и философская поэзия с элементами поэзии социально-гражданской. Жанр тоже смешанный – стихотворение-размышление и в то же время ода: ода Верхарну, поэзии и своей родине.
Литературное направление – неоромантический авангард.
3. Средства художественной выразительности: тропы (метафоры, эпитеты, олицетворения, сравнения и т. д.) и фигуры (синтаксические построения, обороты речи – инверсия, бессоюзие, изоколон, зевгма и др.). Рифма. Звукопись (аллитерация). Лексика (с описанием использованных слоёв языка и объяснением значений). Их роль в создании образа и раскрытии темы. Внутренний мир лирического героя (или автора), его чувства, переживания.
После этого вступления, необходимого для правильного понимания и оценки произведения, перейдём к сути – к анализу того, что, о чём и, главное, как говорится в стихотворении на заявленные темы.
Пройдёмся внимательным глазом по стиху, отмечая то, что придаёт ему выразительную окраску и одновременно служит смыслам, заложенным в произведении.
«Свободное течение стиха», «Спадают струи, серебрясь» – так возникают серебряные струи поэзии Верхарна: через раскатистые р и струящиеся, тихо плещущие с. Приём аллитерации, использование повторяющихся или чередующихся звуков или группы звуков для создания нужного образа. Чуть далее: «не заметить» и «в закатном полноцветье» – звенящее з, подкрепляющее своим звучанием журчащие ручьи поэзии Верхарна в изображении автора. Здесь тоже контраст – противопоставление глухого с и звонкого з. Ведь именно от столкновения ручьёв с естественными преградами, бугорками и уступами, возникает бег струй, их падение и удивительный мелодичный звук. Ручьи поют.
Подобно Эмилю Верхарну, который «живописует споро, боясь с размаху что-то не заметить, всего себя сосредоточив для», Михаил Перченко и свои поэтические строки строит таким образом, чтобы возникло впечатление верхарновского творческого стиля. Недаром так резко обрывается незаконченный деепричастный оборот «всего себя сосредоточив для» – в нём не хватает дополнения после предлога «для», в этом месте оборот неожиданно переходит в придаточное предложение цели: «чтобы в закатном полноцветье воспеть крик красок гаснущего дня».
Казалось бы, ошибка? Нисколько. Без этой намеренной «ошибки» у вас бы не появилось впечатления стремительного бега, движения, бурного развития сюжета. Я бы скорее определила это как умолчание – приём намеренного прерывания речи. Правда, обычно речь прерывают либо на половине слова (закончить его для читателя никогда не составляет труда), либо на значимом, весомом слове в предложении, а не на предлогах или союзах, т.е. служебных словах.
Точно так же и в самом начале «ошибка» (авторское ударение на второй слог вместо первого в словосочетании «с верха») на самом деле намеренная, чтобы получился анадиплосис – звуковой подхват. Ещё один троп, заключающийся в повторении слов или звуков в конце одной строки и в начале следующей. Смотрите сами: «с верха – Верхарн». – Сразу возникает образ вершины как символ высокой, вершинной поэзии Эмиля Верхарна.
А если бы не было этих «ошибок»? Конечно, не было бы и нужного впечатления, нужных для развития сюжета образов. Это то, что я отношу к драматическим солецизмам. Солецизм – термин, обозначающий нарушение морфологических и грамматических норм речи. Драматическими солецизмами я предлагаю называть намеренные авторские ошибки, служащие общему впечатлению и являющиеся средствами художественной выразительности наравне с тропами и фигурами. Назвать можно и как-то иначе, не в этом суть. Я называю так, потому что зачастую именно на таких солецизмах возникают самые драматические или экспрессивные места в стихотворениях.
Наконец, как не отметить «крик красок гаснущего дня» – какое точное определение яркого заката, какая полноцветная метафора! Метафорой называют употребление слова в переносном значении для его сравнения с чем-либо. Крик красок и есть сравнение с буйным, кричащим цветом заката, его оттенков, переходящих от золотистых и жёлтых к оранжевым и карминным, сгущающихся в ярко- и тёмно-алый и, наконец, затухающих и превращающихся в спокойные розовые тона. И всё это выражено только в двух словах – «крик красок». Лексический минимализм как один из показателей мастерства.
Кстати, и здесь тоже приём контраста – противопоставление лексических значений слов «крик» (нарастание) и «гаснущего» (спад).
Именно на этом узловом моменте сменяется стихотворный размер – тоже показатель уверенного творческого почерка. В принципе автор не обязан с начала до конца писать одним и тем же размером. И такие поэты-классики, как Пушкин, Лермонтов, Некрасов в своих более-менее длинных, пространных стихотворениях, и тем более в поэмах, широко пользовались таким приёмом, как полиметрия – смена размеров, придающих стиху ритмическое разнообразие. Я уж не говорю о Цветаевой.
Спадающих с верховья ручей верхарновского творчества становится краткой, лаконичной и выразительной одой. Одой поэту.
Эмиль Верхарн!
Свободное течение стиха,
стихов свободных тога.
Немыслимо высокие верха –
верховность Бога.
Свободное течение стиха,
стихов свободных тога.
Немыслимо высокие верха –
верховность Бога.
Повторяющаяся строка «Свободное течение стиха» указывает на то, что кольцо в произведении используется не простое (в начале и конце), а расширенное, т.е. дополнительно повторяется внутри каких-то строф. А струящиеся с (свободное, стиха, стихов, свободных, немыслимо, высокие, верховность) опирается уже не на карнизы и уступы горного р, а на ветвистое в, стремящееся от ствола к небу (Верхарн, высокие верха, верховность). Таким образом, аллитерация выступает не сама по себе, по авторской прихоти, но служит возникновению образа древа, стремящегося к небу, – образ-символ души, стремящейся к Богу.
Здесь заканчивается вводная часть стихотворения – описание творческой манеры Эмиля Верхарна – и начинается описание предмета его поэзии. Соответственно, опять меняется размер – на более длинный и вместительный. Ведь автору необходимо в небольшом отрезке произведения успеть сказать о самых важных своих впечатлениях от сюжетов поэзии Верхарна. А сюжеты эти – весь мир!
Весь мир на рынке слов
разложен попредметно.
Весь мир – от марципанов до мослов,
от солнца щедрого и до монеты медной.
Весь мир – пир живота и зева,
творящий зло, творящий красоту.
разложен попредметно.
Весь мир – от марципанов до мослов,
от солнца щедрого и до монеты медной.
Весь мир – пир живота и зева,
творящий зло, творящий красоту.
И, наконец, просто «мир», уже без определительного местоимения «весь»: «Мир, восхищённый пышнозадой Евой, разлёгшейся в Эдемовом саду». Всего два четверостишия, а уже показан весь размах верхарновского творчества!
Построены эти две строфы, во-первых, на едином образе базара, рынка – «рынка слов» (так называемая расширенная метафора, т.е. метафора, распространённая на несколько строк или даже строф); во-вторых, на словах – показателях диапазона – от-до («от марципанов до мослов, от солнца щедрого и до монеты медной»); в-третьих, на лексических повторах, помогающих внедрению и утверждению в сознании читателя образа творения, стихии творчества («творящий зло, творящий красоту»); и, наконец, на аллитерации: м (мир, попредметно, марципанов, мослов, монеты медной) – р (мир, рынке, разложен, марципанов, пир, творящий, красоту).
Эта аллитерация даже заключена в главном, повторяющемся слове всего отрывка: мир. Вот для выражения необъятного мира она здесь и использована. А внутренняя рифма «мир – пир» усиливает яркость метафоры «мир-рынок».
Рынок всего, что можно и чего нельзя продать, пир живота и глаза, красота и тут же зло – главная идея, пронизывающая всю поэзию Эмиля Верхарна. В этом отношении показателен лексический ряд: от красивых, нарядных слов (солнце, красота, марципаны, щедрый) до слов приземлённых (рынок, мослы, медная монета, пир живота и зева, пышнозадая, разлёгшаяся). Данный ряд очень хорошо отражает раннюю поэзию Верхарна, несколько скандальную, воспевавшую чувственную красоту фламандской женщины и склонную к натурализму.
Для усиления контраста снова применена аллитерация – столкновение глухого с (восхищённый, разлёгшейся, саду) и звонкого з (пышнозадой, разлёгшейся). Вслушайтесь: настойчивое жужжание сз-сз создаёт образ пчелы, вбирающей соки из всего, что доступно для её хоботка. Так и поэт – он обречён создавать свой поэтический мир из всего, что доступно его зрению, от красоты до зла, – зато этот сотворённый мир получается прекрасным слепком-символом мира реального, существующего. Становится маленькой, миниатюрной моделью настоящего мира, на которой лучше видны его красоты и уродства. Вероятно, это и есть стратегическая задача поэзии.
Вы обратили внимание? Мы ещё до половины не дошли, а Михаил Перченко уже успел подвести нас не только к творческой манере и сюжетам Верхарна, но и к главной задаче поэзии вообще, как таковой! И сделал это незаметно и тонко.
Следующая строфа – потрясающий взлёт от «скотного двора» до «мира правды» и «народной мечты», в нём звучит уверенная гражданственность.
Посмотрите, как свят для автора весь мир, в котором живёт народ: «Стихов духмяными духами кропит Верхарн весь мир святой». Это символ окропления святой водой – не случайно «на плетне, над петухами такое солнце разлитО!» (аллитерация пт-пт), и не случайны «духмяные духи стихов» (аллитерация дух-дух). Так на наших глазах снова возникают символы – птицы и души, духа. Собственно, птица ведь и была всегда символом души!
И вот, влив в чёткие размеренные строки всю мощь лирики Верхарна:
Всё, всё достойно рифм и песен.
Воспеть весь мир – его задор.
Просторный стих ни для чего не тесен –
шумит, как жизни скотный двор, –
Воспеть весь мир – его задор.
Просторный стих ни для чего не тесен –
шумит, как жизни скотный двор, –
автор совершает свой марш-бросок к назначению поэзии. К гражданственному её звучанию, которому лирика его – Михаила Перченко – кстати, предана ещё больше, чем поэзия Верхарна. Вероятно, именно на этом отрезке стиха у Перченко появилась настойчивая потребность выразить уже не только Верхарна, но и предназначение всей поэзии, своей – особенно – в том числе.
В строке «Роскошные дворцы, лачуг камыш упрямый» – всё противостояние двух миров, вся бездна социального расслоения, а от метафоры «лачуг камыш упрямый» – благодаря экспрессивно выразительному эпитету («упрямый») – прямой посыл к народной мечте о справедливости:
Мысль, снятая, как алый плащ с плеча,
мечом воинственным направленная прямо
туда, где ищет выход неустанно
живучая народная мечта.
мечом воинственным направленная прямо
туда, где ищет выход неустанно
живучая народная мечта.
Сравнение («Мысль, снятая, как алый плащ с плеча») перерастает в метафору с воинственным мечом. Куда он направлен? Против ли живучей народной мечты, как это происходит сейчас? Или наоборот, это живучая народная мечта направляет меч против роскошных дворцов? Неважно, в любом случае этот меч – «воинственный». Эпитет, говорящий о многом.
Михаил Перченко – как истинно романтический поэт и неисправимый оптимист (в этом отношении он мне чем-то напоминает Блока с его «Двенадцатью») – верит, что «жажда мира правды» когда-то приведут к «зорям будущих побед». Но для этого необходимо неустанно возвышать голос поэтической гражданственности и освещать всю тьму мира «пламенем праведной лампады».
Гражданственность, и жажда мира правды,
и зори будущих побед,
и пламя праведной лампады
бросает свет за темень лет.
и зори будущих побед,
и пламя праведной лампады
бросает свет за темень лет.
Но ведь и действительно – без всякого отношения к тому, как у нас её воплощали в ХХ веке, – саму-то мечту никто пока не отменял!
Да разве возможно отменить мечту о более справедливом устройстве общества! Это ведь не просто памятник сломать. Она постоянно всплывает на демонстрациях и в странах Запада. Казалось бы, роскошный мир, богатые страны. Но ведь люди почему-то протестуют, чувствуют в чём-то несправедливую ущемлённость... Хотят совместить в одной упряжке «коня и трепетную лань», справедливость и частный капитал, а значит, и неравномерное (несправедливое?) распределение благ.
Сложный вопрос. Смотря как понимать справедливость – «по потребности», «по труду» или по вложению капитала.
Михаил Перченко – кстати, вовсе не коммунист, как многие могли подумать, а приверженец «той, кто всегда думает о вас», с сердечком на знамени, – считает, что поэт – всегда голос и рупор народа. Отсюда и романтическая тога («алый плащ» – рыцаря?), и чувствуется, что даже сам поэт не против был бы иметь это на своих плечах.
Здесь и происходит переход к рассмотрению истоков поэзии и творчества. Из чего оно возникает? «О, творчество, ты зреешь исподволь из боли и восторга, неуёмных воль». В этом отрезке произведения большую роль, чем в любом другом, играет лексика. Не поэтические приёмы в виде фигур и тропов, а просто подбор лексики. Налицо два её слоя – слова низменные, разговорные, даже вульгарные (чушь, тошнотный, навалом):
Чем больше мук, препятствий, всякой чуши,
чем больше страх и чем боренья глуше,
чем крепче сети у тошнотной лени вялой
и у всего, что на пути навалом,
тем сладостней, спасительнее боль. –
чем больше страх и чем боренья глуше,
чем крепче сети у тошнотной лени вялой
и у всего, что на пути навалом,
тем сладостней, спасительнее боль. –
и слова возвышенные, патетические (сладостней, возносясь, изваять, исступлённый), есть даже устаревшие (боренья, лик, множественная форма «воли» и «безумия») и романтические штампы (престол творчества, венец творенья, безоблачная лазурь и крест с Голгофой).
И, возносясь с Голгофы над крестом,
мы обретаем творчества престол,
чтоб изваять в безоблачной лазури
невнятный лик нахлынувших безумий.
И вот расплавлен в тигле вдохновенья
труд исступлённый как венец творенья.
мы обретаем творчества престол,
чтоб изваять в безоблачной лазури
невнятный лик нахлынувших безумий.
И вот расплавлен в тигле вдохновенья
труд исступлённый как венец творенья.
Преобладают просто возвышенные, но отталкиваются они именно от разговорных, с одной стороны, и романтических, с другой. Без этого противостояния – без таких «качелей» образно говоря – не получился бы взлёт. Препятствия, боль и муки, исступлённый труд с приложением борений неуёмных воль – всё расплавляется в тигле вдохновения (метафора – символ поэтического сердца, души поэта). И, сравнивая двух мастеров – скульптора Родена и поэта Верхарна:
В восторге, как Весну – Роден,
Верхарн ваяет вновь рождённый день. –
Верхарн ваяет вновь рождённый день. –
автор, наконец, ставит точку в своём обобщении истоков. Это – середина стихотворения.
Прежде чем перейти к гениям и новаторам, следует крошечное, но необходимое отступление. Михаил Перченко не сравнивает себя с ними, гениями-новаторами, но не может не отметить их роли в своём становлении:
Здесь я пристроился, как рифма, с краю,
где оперенье книг и тропы строк.
Верхарн, тебя благодарю за то,
что ты рождаешь мыслей стаю,
чей взлёт высок.
где оперенье книг и тропы строк.
Верхарн, тебя благодарю за то,
что ты рождаешь мыслей стаю,
чей взлёт высок.
От взлёта на качелях в предыдущей строфе – органический переход к взлёту птицы-души (отсюда «оперенье книг» и «стая мыслей»), а значит, к небу духа «творящего гения», «чей взлёт высок». И именно потому, что взлёт, потому, что творящий – гений, он способен «продлить подольше миг рождений» и «земное время удержать». Гений творит жизнь и длит её.
Жить! Что ещё желать?!
Продлить подольше миг рождений.
Земное время удержать
способен жизнь творящий гений.
Продлить подольше миг рождений.
Земное время удержать
способен жизнь творящий гений.
Следующее четверостишие – метафора, перекликающаяся с библейской Книгой Бытия и сотворением мира Словом:
Земля – слеза с небесных глаз,
неизъяснимо светлая в печали.
Она была, как благодать в начале,
упавшая под шёпот вечных фраз.
неизъяснимо светлая в печали.
Она была, как благодать в начале,
упавшая под шёпот вечных фраз.
Далее – самый сложный отрезок произведения. Пожалуй, это единственное место, где читателю действительно придётся напрячься и попотеть, чтобы понять автора. Остальное же – только на первый взгляд кажется сложным, а на самом деле – совершенно очевидно.
Попробуем разгадать головоломку.
«Новаторов ужимки – выжимки из прошлого» – это новое выражение старых сентенций «нет ничего нового под луной» и «новое – это хорошо забытое старое».
«Гений – часто мода и туман, как помесь строгого и пошлого и откровения обман». Здесь речь идёт о том, что гений гению рознь, и нередко какого-нибудь модного автора объявляют гением. А ведь мода – это всегда явление преходящее, оно не выдерживает проверку временем; слово «гений» же по определению включает в себя понятие вечности. Вот поэтому «Гений – часто мода».
Ну а «туман» указывает на то, почему автор стал модным: модно то, что высокопарно и непонятно, в чём мало истинно сложных, глубоких мыслей, но в избытке – запутанных, туманных, намеренно усложнённых фраз ни о чём.
То, что мода сама по себе явление пошлое как всё, что обобщает и обезличивает личность («помесь строгого и пошлого», где «строгий» означает узкий, ограниченный, лишённый индивидуальности), – думаю, мысль понятная. Другое дело, что это новый, революционный взгляд на моду и, как всё революционное, может быть встречен в штыки. Но как раз это говорит о глубине и смелости авторского мышления, о творческом, думающем подходе Михаила Перченко ко всему в мире. Только так и должен мыслить настоящий поэт – по-своему, революционно, глубоко! Если он творец, а не модный «гений».
А почему «откровения обман»? Вот именно потому, что туман, напущенный модным гением – это обман, липа, хотя и претендует на некое откровение.
Таким образом, фраза оказалась не столько запутанной, сколько метафорично-ассоциативной, полной символов и переносных значений. В общем, основанной на поэтическом видении мира. Что само по себе неплохо и логично – для поэта. Правда, обычный средний читатель ассоциативности не любит.
Теперь давайте разберёмся в сравнениях Верхарна и Бродского:
Верхарн – не Бродский, он не строит рожи,
но в остальном они похожи.
Верхарн буквальней, явственней, чем Бродский...
но в остальном они похожи.
Верхарн буквальней, явственней, чем Бродский...
Т.е. Верхарн понятнее людям, более очевиден для них, он не пытается всё усложнять ни ассоциациями, ни сложными конструкциями фраз, ни скоплением перечислений, ни долей философии, что присуще Бродскому и что автор называет несколько осуждающе – «строить рожи». Однако, по странной игре случая, именно в данном отрывке сам Михаил Перченко подражает несколько запутанной манере Бродского. По крайней мере, в определении гения и в следующем выводе после сравнения двух гениев:
...мир, что и прекрасен и уродлив,
что для людей немее пантоним,
для них обоих мир родней и, вроде,
он ближе и понятней им.
что для людей немее пантоним,
для них обоих мир родней и, вроде,
он ближе и понятней им.
Наш мир – прекрасен и уродлив одновременно. Такой мир понять – сложно, вот люди зачастую и не понимают, что вокруг них происходит, неправильно трактуют события: для них мир как бы «немее пантомим» – это приём гиперболы, преувеличения, придающий особую выразительность.
Но вот для гениев в этом свойстве мира есть особая притягательность. Гении, как натуры широкие, полярные, вмещающие в себя всё, чувствуют в нём нечто родственное с собой. Отсюда о Бродском и Верхарне: «для них обоих мир родней» и «он ближе и понятней им». Сказано не слишком очевидно, но зато красиво.
Здесь хотелось бы немного прерваться и осветить творческий подход автора к рифме. Она у Перченко самая разнообразная и всегда нескучная.
Он рифмует разные части речи (попредметно – медной, заметить – полноцветье), а если части речи совпадают, то они, по крайней мере, в разных падежах (в стихарь – Верхарн, зева – Евой); широко применяет рифмы поглощающие (слов – мослов, воль – исподволь), составные (с краю – стаю), рифмы с усечением (дВор – задор, мечТа – плеча), с замещением глухой и мягкой согласной (РодеН – деНЬ), или мягкой и твёрдой гласной (вЯлой – навАлом), или сонорных м-н, л-р (крестоМ – престоЛ, гЛаз – фРаз), и просто недостаточно точные рифмы, т.н. ассонансные (дЛя – дНя, поБед – Лет).
Такой стиль рифмовки нужно признать смелым, увлекательным и неожиданным, что немало добавляет к художественной выразительности текста, к общему впечатлению от него. И надо быть уж очень строгим пуританином, чтобы не суметь оценить рифмовку в «Эмиле Верхарне».
И вот – наконец! – знаменательный момент – переход к теме родины. От пышнотелой Фландрии Верхарна Михаил Перченко переходит к родной и не менее пышной Украине:
О, Фландрия, прекрасная страна,
твоих фламандок безразмерны формы...
Но ты такая не одна:
и наша красота все переходит нормы.
Как Фландрия тебе, мне – Украина,
что так же пышнотела и жива.
Такие же леса, поля, овины,
такие же жнива.
твоих фламандок безразмерны формы...
Но ты такая не одна:
и наша красота все переходит нормы.
Как Фландрия тебе, мне – Украина,
что так же пышнотела и жива.
Такие же леса, поля, овины,
такие же жнива.
Что ценно для Михаила Перченко в Украине в первую очередь, так это её история, культура и традиции. То уникальное, что отличает её даже от других славянских краёв и стран. И прежде всего – родной уголок земли, запорожские степи. Своё описание родины он начинает от времён первых князей («Обильный край, земель томленье, Олег и Рюрик, Игорь и Гирей!»), половецких юрт и каменных баб («степей твоих гортанные напевы», «бабы, чьи руки сложены на каменной груди»), татаро-монгольских завоевателей («посвист татарвы») и, конечно, днепровских порогов и запорожского казачества («пороги, струги, кобзари», «парубки настойчивей травы», «запах вольницы»), не исключая, впрочем, и достоинств украинских красавиц («Здесь всё рассвечено трудом и ленью и красотою несравненных дочерей», «черешен на щеке румянец спелый»). Вероятно, в связи с последним и определение самой страны как «Украины чернобровой».
Обратили ли вы внимание на лаконичную и очень точную характеристику украинского характера и темперамента? «Здесь всё рассвечено трудом и ленью», «запах вольницы», «земель томленье» и «парубки настойчивей травы» – да ведь в этих словах всё, от задора и упрямства, от удивительного трудолюбия до стихийной вольницы и южной лени.
Чувствуется, как любит поэт эти степи, как дорог для него каждый уголок запорожской земли с её живописными сёлами, сохранившими свои традиции жизненного уклада и народного искусства:
...на мазанках подсолнухов мазки,
и петухи цветастые хвастово
клюют румяные горшки.
И борщ, как пьяница, багровый – в казанках,
и по сорочке искромётный танок,
дорожки тканые, божницы в закутках
и роспись гордых вышиванок.
и петухи цветастые хвастово
клюют румяные горшки.
И борщ, как пьяница, багровый – в казанках,
и по сорочке искромётный танок,
дорожки тканые, божницы в закутках
и роспись гордых вышиванок.
И в этом, как и в подборе рифм, тоже особенность поэтики Михаила Перченко: у него удивительно органичный сплав авторских новоизобретённых словечек, неологизмов, со словами местного колорита (местными реалиями) и намеренными украинизмами (кстати, это тоже художественные тропы).
Смотрите, как хорошо, умилительно, интересно смотрится авторское «хвастово», т.е. хвастливо, рядом с приметами сельской жизни (мазанки – побелённые глинобитные хаты; казанок – котелок; горшки, подсолнухи, тканые дорожки, божницы) и украинской лексикой (танок – танец; закуток – уголок; сорочка-вышиванка – вышитая крестиком длинная рубашка из полотна, которую носят под юбкой). Этих слов немного, но они создают яркий народный колорит, а что касается неологизма, достаточно понятно, как он был образован. Есть слово «хват» (ухватистый человек), есть разговорное детское слово «хваста» (хвастун), отсюда легко додумать наречие.
Ну а встречаются авторские неологизмы чаще, чем принято думать: далеко не только у поэтов и писателей, но и во многих семьях, где говорят не канцеляритом, а живым, ярким, колоритным языком, любят ввернуть в речь что-нибудь неожиданное и точное – к месту, конечно. Чем и отличается образное мышление от стандартного.
В этом отрывке очень хороши экспрессивные эпитеты-определения (цветастые петухи, румяные горшки, искромётный танок-танец, гордые вышиванки – кстати, «румяные» и «гордые» придают ещё и оттенок олицетворения), очень оригинальное сравнение (борщ, багровый, как пьяница), которое, благодаря объекту сравнения, тоже наделяет борщ долей олицетворения, и метафора – да не простая, а которая одновременно содержит аллитерацию (подсолнухов мазки на мазанках).
Здесь каждое слово работает на создание живой (олицетворённой) сельской картинки, весёлой, даже немного смешной и идилличной. Эдакая озорная пастораль. Цветастые петухи гордо выхаживают и клюют развешенные на плетнях горшки. Разгуливает по сорочкам шустрая иголка и, искромётно пританцовывая, сотворяет не что-нибудь, а «роспись». Завлекательно пахнет в казанках душистый, ароматный борщ, раскрасневшийся, как лицо у пьяницы. Двигательные, зрительные, обонятельные и вкусовые ассоциации.
Такое насыщение различными поэтическими приёмами называется амплификацией. Она используется для передачи крайней эмоциональности момента. Как видим, именно отрывок с темой родины, хоть и не самой главной по расположению и занимаемой площади, был для автором наиболее важен. И даже настолько, что, уходя в сторону от простого описания Украины после верхарновской Фландрии, Михаил Перченко переходит к явно гражданственным мотивам, дню сегодняшнему (стихотворение писалось в начале 2000-х) и – к прямому объяснению в любви. Разберём же это место.
4. Идея стихотворения (основная мысль, то, ради чего оно написано).
Пороги, струги, кобзари и бабы,
чьи руки сложены на каменной груди,
вы обереги жизни, дабы
врагов твоих, о Родина, судить.
чьи руки сложены на каменной груди,
вы обереги жизни, дабы
врагов твоих, о Родина, судить.
На кого так негодующе смотрят предки – «обереги жизни», чуры? Кто враг для них? – Тот, кто губит украинский край, разоряет его леса и поля, морит народ, развращает его политическими «дебатами» с драками на парламентской трибуне, лживыми обещаниями. Но и в таком состоянии, считает автор, мы не имеем морального права покидать родной край ради лучшей доли для себя. Потому что если уедут те, кто любит свою землю, и останутся лишь те, кому на всё наплевать, кто даже презирает свой народ и тянется к Западу, – земля погибла.
Сегодня все твои несчастья множат
в чернобылях, раздраях, лжи,
но ты, любимая, мне с каждым днём дороже,
тобой нельзя не дорожить.
Кто этот край по глупости покинет,
того тоска повинна загубить.
Тебе, мой край, «моя ти Україне»,
все эти строки – объяснение в любви.
в чернобылях, раздраях, лжи,
но ты, любимая, мне с каждым днём дороже,
тобой нельзя не дорожить.
Кто этот край по глупости покинет,
того тоска повинна загубить.
Тебе, мой край, «моя ти Україне»,
все эти строки – объяснение в любви.
В последней строфе опять встречается украинское слово (повинна, т.е. должна), и обращение к стране звучит на украинском – видимо, для большего усиления воздействия. Михаил Перченко словно пытается достучаться до сердца народа, вызвать его на обсуждение проблем, на попытки что-то предпринять для улучшения обстановки. Тогда – в 2005-м – молчание народа было гнетущим и упорным, казалось, что ничто не сможет его расшевелить, не заставит высказать свои претензии тем, кто у всех на глазах нагло и беспардонно раскрадывал и губил страну.
Во взрыве, который последовал через десять лет, увы, возобладала не социальная, а национально-политическая составляющая: народ умело увели в сторону от того, что желал высказать именно он. Опять повисло затяжное молчание. Надолго ли? Но давать прогнозы не входит в задачу анализа прекрасного современного стихотворения. Лучше посмотрим, чем же оно оканчивается.
Диск солнца облачен в стихарь –
Эмиль Верхарн!
Свободное течение стиха,
стихов свободных тога.
Настраиваться на твои верха –
как перед песней струны трогать.
Эмиль Верхарн!
Свободное течение стиха,
стихов свободных тога.
Настраиваться на твои верха –
как перед песней струны трогать.
Сравним с началом: первое четверостишие совпадает дословно, а последние две строки в начале стихотворения звучали как «Немыслимо высокие верха – верховность Бога». На этот же раз Михаил Перченко не говорит о Верхарне, а обращается к нему – «настраиваться на твои верха». Последняя строка – сравнение – показывает, ЧТО означает Верхарн для автора, ЧТО он даёт его поэзии.
Так, взяв у Эмиля Верхарна гражданственность его поэзии, постоянное внимание к родной земле, беспокойство, тревогу о ней, яркую метафоричность и экспрессивность лексики, Михаил Перченко подхватил факел поэтической эстафеты, преемственности – через целое столетие! – и, отдав должное своему учителю, вслед за ним поднял голос в защиту своей земли и её граждан.
Эмиль Верхарн был гражданином Бельгии, любил её, но писал на родном для его семьи французском.
Михаил Перченко – гражданин Украины, вместе со страной переживает всё, что выпадает на её долю, а пишет на родном русском.
Эмиль Верхарн жил тоже не в самое спокойное время – его Бельгию в годы Первой мировой топтали сапоги немецких оккупантов, жителей бомбили и уничтожали, жилища сжигали. Только это заставило поэта, сильно привязанного к Родине, оставить её и эмигрировать. Но участь его всё равно оказалась трагической: раз на роду было написана именно такая смерть, умереть просто от старости он не мог. Поэт погиб на вокзале, под колёсами поезда, вытолкнутый туда бешеной, панической толпой, в страхе цепляющейся за последний уходящий поезд.
Судьба Верхарна оказалась очень символичной: поэт гибнет в отрыве от земли, для которой он жил, для народа которой он писал. Вне родины, вне корней он обречён.
Дай Бог всем, кто любит свою Родину и пишет для неё, не оставлять её в тот момент, когда ей невыносимо тяжело.
Вот на такие мысли наводит это стихотворение, написанное, казалось бы, на далёкую от народа тему – о чужом, бельгийском франкоязычном поэте.
5. Впечатления от стихотворения, мысли по его поводу, настроение, которым оно проникнуто. Значение стихотворения и возможности его использования.
Да, оно может послужить блестящим подспорьем для тех, кто изучает мировую литературу и, в частности, западноевропейскую поэзию конца XIX – начала XX в. Оно укрепляет взаимообмен культурными достижениями с другими странами и народами и, обогащая нас знаниями о бельгийской поэзии, одновременно показывает всему миру и наш замечательный край с его историей, культурой и традициями.
Но это же стихотворение немало даёт и для понимания давнего и, наверное, вечного вопроса «поэт и народ», для выбора того, чему или кому всё-таки должна служить поэзия (если она вообще кому-то что-то должна). Вопрос поднимал ещё Пушкин, а на Украине – Шевченко, но каждый из продолжателей их дела потом решал его для себя сам и по-своему. Михаил Перченко – из тех поэтов, кто имеет чёткую позицию: поэзия должна служить народу своей страны. Именно такая поэзия учит любить свою родину – спокойно, мудро, по-граждански, – а не та суперпатриотичная лирика, которая вся кипит ненавистью, возмущением, претензиями к кому угодно, только не к тем, кто довёл страну до развала, бурлит агрессивными чувствами и политическими сплетнями.
А ещё это стихотворение даёт великолепный пример использования разнообразной системы рифмовки, смены размеров, применения традиционных и новых художественных средств выразительности и является очень хорошим вкладом в развитие современной русской поэзии Украины.
Если читать и изучать такую лирику, вы не только узнаете для себя что-то новое, но и обогатите свою внутреннюю культуру и разовьёте вкус для распознавания качественной поэзии в море современных и недолговечных модных гениев.
По крайней мере, в истории русской поэзии Украины, и уж точно в истории запорожской литературы, произведение Михаила Перченко «Эмиль Верхарн» заслужило для себя почётное место.
1-3.07.2016 г.
Читать ещё на эту тему:
«Вместо мастер-класса»,
«Хулиган запорожской поэзии»
«Слово о юбиляре»
«Эта райская страна Поэзия»
«Поэзия осени»
Не забывайте делиться материалами в социальных сетях!
Анализ стихотворения родине, стих анализ родина, поэты о родине анализ
