Эта райская страна Поэзия

Тема поэт и поэзия. Книга о поэте и поэзии «Страна поэтов». Поэт и поэзия как тема литературы. Страна поэзия. Новаторство и традиции в поэзии, подражание и проблемы преемственности. Правильные стихи и неправильные стихи, ошибки. Талант и труд. Критика и травля, комментарии. На примере современного поэта Михаила Перченко. 


Эта райская страна поэзия... Страна, которая ничего не обещает и порою так ничего и не даёт. Кроме одного – возможности ощутить хоть ненадолго свою власть над словом. Но тем, кто попал под её жестокое очарование, ничего другого и не надо. Ничего, кроме того, чтобы им дали побыть в одиночестве, приникнуть к белому листу или экрану монитора и, полностью отключившись от внешнего мира, порою – и от рассудка, просто писать то, что само приходит, льётся им прямо в слух, волна за волной, захлёстывая и покрывая с головой.
Страна поэзия, райская страна, прекрасная страна, где всё вокруг живое, даже камень под твоей ногой, даже звёзды над головой, и всё движется, говорит, поёт на разные лады. Это невозможно нарисовать никакими средствами мультипликации и компьютерной графики – можно только пропустить через себя, если тебе тоже удалось попасть туда и заболеть этой неизлечимой болезнью.
С этого дня ты конченый человек. Тебя будет приводить в восторг и «заводить» не возможность попасть на дорогие модные увеселения и пляжи далёких тропических островов, а нечто бесплотное, невесомое, то, что как бы и не существует, не считается и ничего не стоит. Слово. Удачно сказанное слово. Способность писать нельзя купить ни за какие деньги. Этому нельзя и научиться, если в тебе не заложена хоть малая толика живого дара: ведь развивать можно лишь то, что уже в какой-то мере существует, а вызывать нечто из ничего – пустой труд.
Но зато какое блаженство, когда ты вхож в страну слов, ты свой там, и со всех сторон шутя, играючи, просто так каждый кустик, обычный муравей, мимо пролетевшее облако, какой-нибудь покосившийся дом – и тот способен натолкнуть тебя на какую-нибудь мысль, зажечь в тебе искру творчества.
А бывают долгие, иногда даже затяжные периоды молчания, и ты чувствуешь себя утопленником. Тебя нет. Ты глухой, ты ничего не слышишь – тебя оставила твоя любимая Муза!
И – постоянно – адский труд. Труд, который совершенно изматывает тебя, который длится всё время в твоей голове, когда другие думают, что ты спишь, ешь, занимаешься какой-то полезной работой, приносящей зарплату. На самом деле всё остальное, кроме мысленной погони за словом, ты если и делаешь, то машинально, не думая, отбывая обязанность. А настоящего, подлинного тебя в это время здесь, среди нас, нет – ты ушёл в свою страну и гоняешься за синей птицей.
Это только кажется, что всё само собой вылившееся на бумагу имеет какую-то ценность, если ты над ним не поработал, как скульптор над благородным куском каррарского мрамора. Мрамор так и останется только камнем, а не совершенной скульптурой, если ты не отдашь ему всего себя – твои руки, твои мысли, твою душу, твоё внимание и большую часть твоего рабочего и личного времени. Ты, может быть, и видишь в нём уже готовое творение, но на самом деле тебе это подсказывает твоё воображение, а окружающие видят в нём лишь то, что пока есть, – сырую заготовку.
И вот это высекание, обработка неподвижного камня и придание ему живого облика идёт в тебе непрерывно. Это мучительно и прекрасно, это затягивает и поглощает куда как больше, чем то, что могли бы дать похвалы, комплименты, аплодисменты, даже слава и известность. Нет, не обязательно тебе всё равно – но такого счастья, какое ты испытываешь при работе над словом, тебе просто не способно дать ничто другое, никто другой. Ты перестанешь быть собой и станешь ходячим роботом с потухшими глазами, если тебя лишить творчества.

Почему я это пишу? Из-за пусть, может быть, и безнадёжной, но настоятельной потребности высказаться на тему поэт и поэзия, о поэзии как я её ощущаю, о том, какая она порой бывает, что делает, во что превращает людей, прикоснувшихся к ней. О том, насколько это разные вещи – талант и ум, дар – и отзывчивость на чужой дар, преемственность и бессознательное рабское копирование, хуже того – ответная любовь Музы при полном отсутствии взаимопонимания с нормами и правилами. Ведь любовь – это всегда раскрепощённость, – но как же тогда оставаться в согласии с шаблоном и догмой?
Непростые вопросы. И поговорить на тему поэт и поэзия хочется на примере неоднозначного человека, точнее, человека с неоднозначной репутацией. Потому что на примере поэта, пишущего только так называемые правильные стихи, эти вопросы ни за что не раскрыть.
А если честно, бывает неправильная поэзия, вся из противоречий и риска, стихи, стоящие на грани с безумием или графоманией, но от которых идёт такая ударная волна свежести, энергии, музыкальности, удалой игры словом и его звучанием, переплетения глубоких, не лежащих на поверхности смыслов, что всё это поистине можно назвать только тем божественным хаосом, из которого Господь и слепил Свой мир. Ещё видны все несовершенства, без работы над которыми не достигнешь гармонии, но это уже преображённый хаос, нечто живое, осмысленное, дышащее полнотой и неожиданностью, с гипнотической мелодией и ритмикой, спотыкающеюся так... что возникает ощущение погони, скачки, звонкого и упоённого Пегасьего полёта.
Как понять и расслышать, как принять такую поэзию? Чем отличается она от стихов гармоничных и совершенных, с одной стороны, и от сделанных по правильным канонам, но остающихся лишь бледным эпигонством, с другой? Можно ли считать это удалое «безобразие» графоманией и виршеплётством?

Мне хочется провести вас по книге «Страна поэтов» и другим стихотворениям Михаила Перченко, относящимся к теме поэт и поэзия. Хочется показать и то, каким его видят близкие коллеги, окружающие люди, местная среда. И то, как звучит его поэзия вне его самого и вне его – для многих одиозного – имени, звучит сама по себе, абстрагированно от личности поэта. У вас будет возможность сравнить, задуматься над вопросами, без которых нельзя обойтись не только пишущим, но и просто поклонникам Музы. Скорее всего, Михаил Перченко послужит для вас только отправной точкой для того, чтобы разобраться с интересными и непростыми вопросами по теме поэт и  поэзия. А возможно, вы заинтересуетесь им и откроете для себя что-то новое – во всяком случае, осознаете, какая она неожиданная, разнообразная и сумасшедшая – страна поэзия, страна певучего слова. И каждый в ней сходит с ума по-своему.
Интересно, что новаторство Пушкина в своё время проявилось также в том, что он первый сделал тему поэта и поэзии ведущей в своём творчестве. Не случайно его первым опубликованным стихотворением было «К другу стихотворцу», а  одним из последних – «Я памятник себе воздвиг...».

Страна моя не велика размером,
но много неба для свободных птиц.
Она с размер стиха примерно,
которому нет меры и границ.

Вселенной ей, похоже, мало.
Галактик мало, как порою рифм.
Сверхновые там вспыхивают шало,
там не в почёте униформа фирм.
Страна поэтов»)

Что говорят эти строфы Михаила Перченко вдумчивому читателю? Прежде всего, он понимает, что перед ним поэзия не просто современная, и даже не традиционная постсоветская классика. Где логика, где согласование смыслов между «не велика размером», «с размер стиха примерно» – и «нет меры и границ. / Вселенной ей, похоже, мало, галактик мало, как порою рифм»? Ведь налицо противоречие автора самому себе. И где эти самые рифмы? Разве «рифм – фирм» – это рифма?
С рифмою всё просто – это так называемая «рифма с перемещением». Т.е. рифма абсолютно точная, совпадает каждая буква, только они переставлены местами.
А логика... Есть такой приём, у Квятковского в словаре поэтических терминов он называется «алогизм». Применяется он для создания образа или намеренно противоречивого, или грандиозного, необычного, что простыми словами не опишешь. И тогда образ строится на словосочетаниях с противоположным смыслом или на обычно не сочетаемых друг с другом словах. Согласитесь, в данном случае, чтобы охарактеризовать необъятную страну поэзии в нескольких словах, алогизм срабатывает лучше, чем скучные эпитеты «бескрайняя», «безграничная», «бесконечная» и т.д.
Читая после этого «Там граждане свободны от стандартов, и перепевы им смешны» и особенно:

Но здесь, в моей стране
поэзия тогда прокладывает след,
тогда не инородна,
тогда прогноз погоды и тогда просвет,
когда неправильностью неугодна,
когда в ней догм дубовых нет, –

начинаешь понимать и то, что перед нами – краткое, зашифрованное в метафорах «Верую» поэта, исповедание поэтической веры, или, говоря проще, авторские принципы при работе со словом. Осознавая сам, что стёртым, заезженным выражением «свободны от стандартов» он хоть и объяснил свои принципы, но не облёк в афоризм, который смог бы стать крылатой фразой, поэт пошёл на развитие мысли, и вот оно-то и оказалось готовым поэтическим афоризмом:

Поэзия тогда прокладывает след,
когда в ней догм дубовых нет.

Раз «догм дубовых нет» – значит, поэзия, в авторском видении, не должна быть догматичной. А какою же поэзия, по мнению автора, должна быть? «Просветом, прогнозом погоды». Т.е. порою она должна быть и пророческой, магической, предвидящей, ясновидящей, если хотите, а не только описательной.
Каким же образом поэт добился того, чтобы фраза срабатывала как афоризм?
Для создания поэтического афоризма немаловажно звучание фразы. Здесь – двойная аллитерация: 1) да-ды-да-до-ду и 2) пятикратное «по». На аллитерациях и созвучиях, вкупе с внутренней рифмой, обычно построено большинство пословиц и поговорок, т.е. народных крылатых фраз, поэтому поэт, желающий создать нечто подобное, и сам должен опираться на эти приёмы.

Но значат ли слова о дубовых догмах, что поэту позволено – всё?
Нет. В той же «Стране поэтов» говорится: «труд один там праздник», «Казна и казнь одна – рабочий стол, где слов бесценных золотые россыпи», «Там чисто всё, как руки прачек, всегда натруженные, в мыле». Противоречивое, алогичное «труд – праздник», аллитерационное «казна – казнь» и сравнение с натруженными руками прачек наглядно показывают отношение Михаила Перченко к «падающим с неба», «рождающимся самим по себе» стихам. Чисто там, где стирают и убирают; казна там, где ты её заработал своим трудом; а рабочий стол – золотые прииски, однако труд на приисках всегда был каторжным.

Тогда в чём же отличие этого подхода от классически правильной, но как-то слишком правильной, скучной, одинаковой поэзии, не имеющей печати авторской индивидуальности? Согласитесь, это встречается часто, даже чаще, чем хотелось бы. Я говорю сейчас вовсе не о «тихой лирике» и других достойных направлениях традиционной поэзии, а о тысячах современных подражателей, пишущих в этом русле хорошо, пусть даже очень хорошо, но одинаково, а значит, обречённых лишь на местечковый успех.
Отличие – в дерзании: «талант – свобода, страсть и смелость», «простор пронзительным словам, / словам, несущим искренние чувства» (обратите внимание на анадиплосис – подхват в конце и в начале смежных строк «словам – словам» и на аллитерацию «прос – проз»), «голая, без кожи, чуткость»; лишь «неподдельный стих в страну ту открывает двери». Полная обнажённость авторских чувств, «где масок нет, нет лжи», а если надо – даже прерывание речи, умолчание, если это скажет читателю больше, чем громкая фраза.

Страна без страха и границ,
где  уханье и трели птиц,
где рык, и вызов, и мурчанье,
где гром небесный и молчанье.

Молчанье от избытка чувств –
грохочет громче тот, кто пуст.

Не просто искренность – искренен и тот, кто ещё не умеет толком писать, – а неподдельность стиха, который не всегда подражает, не равняется постоянно на то, что принято, но рвётся к осваиванию новых земель в стране поэзии. Разве нельзя в русле той же тихой лирики, которая вовсе не является жёсткой системой, закрытой для вдумчивого творческого поиска, находить неизбитые трактовки смыслов, пробовать твёрдые и свободные формы, сочетать драматические моменты с мягкой иронией? «Слова не стройте по линейкам нотным». По большому счёту, считает Михаил Перченко, «поэтов нет традиционных и новаторов... / Есть только для толкового читателя / хорошие поэты и плохие».

Нам смелости не достаёт стать совершенным
и совершенно не похожим на других.

Т.е. совершенным, без небрежностей, но при этом ещё и отличным от других, таких же совершенных. Обладающим какой-то изюминкой, особинкой.
Так как же совместить свободу – с трудом над словом? Как отличить живую, гармоничную и совершенную, но правильную – в смысле классическую – поэзию от «правильной» мёртворожденной поэзии? Есть ли разница между новаторством, первооткрывательством – и ошибками?
Видите, сколько вопросов сразу рождается, хотя мы только-только приоткрыли дверь в эту волшебную страну!
«Правильность» бывает разная. Михаил Перченко против такой правильности, которая, только родившись, уже мертва, потому что страна поэзия «вычёркивает из бессмертных смет / всех, кто рождается для жизни мёртвым». А это значит, что ему претит поголовная однотипность, сплошная подражательность и, так сказать, «как-надность».
Раньше было принято всё изображать в идиллически розовых тонах: «Как в лирике подчас цветут дрова! В них главное – цветущие слова», «Красивых слов навалом», «НЕ стих, – когда лишь блёстки нанизал», «Заря в румянце киновари. Не небо, а киноэкран», «И солнце встало зубы чистить в росы, в заре заметив розоватость дёсен». Потом стало модным всё описывать чёрными красками: «Тьма лирики – как чёрный лебедь, как меланхолия, – попробуй тут не сбрендить»:

Рассвет – как ночи продолженье –
без пробужденья, без звонков,
как тьмы немое отраженье,
в которой душу рвал Тальков.
И тьма во чреве для Ионы,
аккордов тьма аккордеона.
Тьма лирики»)

И в том, и в другом случае – стан поэзии «безвкусицей завален и капает, как неисправный кран». Михаилу Перченко непереносим «вид окаменевших мозгов, извилины умерших слов». Он чудит, экспериментирует, пробует – например, с рифмой, основанной на слоговом переносе (приём «анжамбеман», по терминологии Квятковского):

Стихи,
растущие, как коралловый риф.
Прости хи-
романтию их рифм.
 
Линии на ладони листа,
линии стихосудьб.
Эти гадания доняли, ста-
ли, как самосуд.
 
Рифлёный риф
как шифер ниши,
как риф-
ма стиховой стрехой на крыше.

Красных кораллов кровь
на рифах и рифмах стихов.
Коралловые рифмы»)

Кстати, здесь в какой-то мере опять затронута тема предвещающей, предсказывающей поэзии («хиромантия», «гадания», «линии стихосудьб»). И не зря – ведь и собственною «чудью», чудачеством, отходом от общепринятых рифм, в частности, Михаил Перченко показывает пути в незнаемое, возможности и тенденции развития поэзии.
«Смотри на Слово – удивляйся: / мни, растирай, смакуй, / но не за чудь – за штамп, за вялость / стихов слова бракуй» – и только тогда «зал встаёт, овацией гремя, у слова на премьере». Непереносима «обыденность в быту затёртых слов, забытых и давно ненужных».

Слова, слова – как много лишних слов,
пустых, обидных, глупых и без крови.
Отбросив пустословие обнов,
сдирая кожу, продираюсь к Слову!
Забытое Слово»)

Как каждой строчкой сердце ноет...
Ничтожно перед нею остальное.
Излиться  в слове,
собственным изыском упиваясь
Всё новым. Новым.
Лентою из горла строчек стая
ярчайших – цвета крови
в слове,
в небесном клёвом лове.
Невеста поэзии»)

Поэтическая дерзость – «клёвый» из молодёжного жаргона рядом с «небесным ловом» – ничуть не мешает оценить этот захлёб в слове, даже подчёркивает его.
Что означает красной нитью проходящая по стихам Михаила Перченко «кровь» в связи с творчеством? То, что поэзия – это неистовый труд, труд над поиском точного, выразительного слова, новых рифм и ритмов, далёких от шаблонов, метафор непростых, неожиданных, а не скучных и узнаваемых. Труд до натирания мозолей, говоря образно. «Муки слова – не забава, а подступ к мастерству», без них не обойтись, «любя слова – их плоть живую, / солёный пот закатанных рубах / и свежесть слова дождевую». Дождевая свежесть новых поэтических приёмов, пот и закатанные в рабочем азарте рукава рубахи – центральные метафоры, показывающие, на каких принципах основана поэтика, творческий метод Михаила Перченко. Поэтика, в которой всё внимание – живой плоти слов. «Небрежный стих – наброски мысли, без логики, без зрелой красоты».
В этой связи очень важно вдуматься в его стихотворение «Любить поэзию»:

Любить поэзию – это значит
с Роденовской страстью слово высечь,
всё, что слово, как камень, прячет,
всё, чем гений в труде необычен.

Гладить глыбу, войти отчаясь,
не видеть, не видеть – и вдруг прозреть.
За каждый удар резца отвечая,
вгрызаться в камень злей и злей.

Вспоминая знаменитого гения-скульптора Родена, Михаил Перченко призывает, за каждое слово своё отвечая, «вгрызаться в камень злей и злей».
Да, подход строгий: «Любить поэзию – это значит / к ней становиться строже и строже», «Вылизывать ворох строк непричёсанных, как кошка вылизывает себя от грязи». Ведь только когда «Любовь к поэзии в руках резцом держу я», можно «Вечное высечь из словесных глыб».
Да, по возможности нужно писать ярко и просто:

О, строчки, сжатые до точки!
И прожигает насквозь та
необычайная их точность,
немыслимая простота.

Да, избегая намеренного усложнения, затемнения смысла с тем, чтобы сойти за философа:

Учёности неудержимой выбросы.
И не подам я гнутый грош
за заменитель мудрости – мудрёж.
Глубокомыслие»)

Да, как можно более лаконично, без ненужных, голословных, несодержательных длиннот: «И не понять иным, что нет беды, когда в строке ни грамма нет воды».
Но: дерзать! искать! не бояться открыть что-то первым! Чудить, в конце концов! «Всей неожиданностью прав ты, / стихом не под один аршин! / Неправильность – развития начало».

Поэт – он лирик, он пичужка, птичка,
и стих его – кукушкино яичко.
А гений тот (как классифицировал
одухотворённый Одуван),
кто ходит вверх ногами и на цырлах,
и вся природа для кого трава-дурман.
А тот, кто гениален простотой
и твёрдо по земле шагает,
тот для искусства творческий застой,
который мутят гении – Пикассы и Шагалы.
А если гений гражданин, крикун, трибун,
то это для поэзии антилиризм и бунт.

Но всё время высиживать аккуратные яички – путь в никуда, в гладкую, прилизанную, однотипную правильную поэзию.

Держись за рифмы без вопросов
и равностопность соблюдай.
Пиши  понятно, чисто, просто,
чтобы читалось без труда.

Насторожись, живи с оглядкой –
тогда в стихах всё будет гладко.
и не оставят без наград
муштрованных стихов отряд.
Правильная поэзия»)

Такая поэзия умерла в момент своего рождения, она устарела уже тогда, когда только создавалась. Не потому, конечно, что в ней всё понятно и просто, не потому, что чисто и гладко, – автор и сам призывает чистить стихи, как прачка, и сам восхищается гениальной простотой. А потому, что в этой поэзии всегда просто, всегда понятно, всегда гладко, и каждое последующее стихотворение по творческому методу неотличимо от предыдущего. Обращаясь к такому поэту, Перченко сожалеет, что такой стиль «есть твоя вершина
и твой божественный недуг» (т.е. верхняя граница, за которую – не дерзнуть), что «настырно ищешь ты ответа у непременной простоты».

И если Бог твой только ясность
и ты врубаешь в каждой строчке свет,
а в темноте ты чувствуешь опасность,
ты не поэт!
Ты не поэт»)

От таких поэтов всегда знаешь, чего ожидать, они тебя не удивят, не поразят и уж, конечно, ничего обществу не предскажут. Они не смогут стать пророками. Они не развиваются, не меняются и давно сами для себя – надгробия. Их стихи уже даже и не просты – они просто пусты.

Как сложно восхититься пустотой,
что простотою величают.
В раздумьях перед пропастью постой,
увидеть что-то, кроме пустоты, отчаясь.

И вот тогда возникает тоска по сложности – не по той, которая синоним к слову «мудрёж», а по глубокой и содержательной поэзии, где за каждым словом – целые понятия, гипотезы и споры, которую просто невозможно втиснуть в лаконичную и доступную для всех простоту – разве что в притчи, как у Христа. Но все ли понимают глубокий, истинный, не поверхностный смысл Его притч?

Как простота всё усложняет,
как недосказанность пуста...
А сложность просто поражает –
безмерная, как проповедь Христа.

И остаётся одно – терпение: «Талант – есть долгое терпенье». Терпение и в «доводке» стихотворения, его «обтёсывании», и, главное, в поисках нужного, точного слова. Но прежде всего – в прислушивании к Небу, в тренировке интуиции, в ожидании озарения: «Терпение есть трудный гений, упрямый перебор ключей», «Лови Дар неба чутко, как радар».

Вдруг блеснёт горящею кометой
с неба залетевшая строка.
Вот она, терпению награда...

Озарение – необходимая составляющая поисков, и без неё одна голая «доводка» стихов – всего лишь муштровка: «главное в них – небеса листать и в удивленьи замирать в находках».

И вот он, ключ, последний в связке,
и – Эврика, и долгожданный щёлк,
и приоткрылась щёлка в сказку,
и Истина в руках, как шёлк.
Терпение»)

Какая удивительная музыка аллитераций и метафор в этом стихотворении... Вот что значит точное слово. Его поиски сравниваются с терпеливым, упорным перелистыванием небес и с подбором ключей к запертому ларцу с поэтическими сокровищами. И, наконец, щёлк ключа – появляется щёлка в ларце – и драгоценная ткань Истины в твоих руках.
А вот как изумительно свежо и неординарно показывает поэт работу над словом, сравнивая её с сотворением мира «со второй попытки»:

...Из мрака – хаоса черновиков
ещё одним мгновением творенья
продлю Твой день шестой.
Ответственно, не на авось,
используя земную ось,
взяв мастерство за принцип,
сплету слова и вытку
мир седьмой.
 
Свяжу мир из клубка планеты
новой осью – спицей
и, с миром прежним в сшибке,
я вновь его создам без роковых ошибок,
со второй попытки!
Со второй попытки»)

Здесь только кажущееся отсутствие ритма – это рифмованный («попытки – вытку», «принцип – спицей», «ошибок – сшибки», «авось – ось» и т.д.), но так называемый акцентный стих, со свободной длиной строки и меняющимся размером. Кстати, полноправный тип стиха в современной поэзии. О таких разностопных, с разной длиной строки стихах сам Перченко говорит: «Мои стихи в порывах метра кардиограммит аритмия», уже самим термином «аритмия» из словаря Квятковского подчёркивая то, что это явление бывает и приёмом. Тем более, когда речь идёт об акцентном стихотворении, больше рассчитанном на чтения вслух, на выступления, где голос чтеца подчёркивает рифмы. Акцентный стих использовал ещё Маяковский.
Попутно: а вы заметили заложенную здесь аллитерацию ртм-рдм? Сами слова будто специально подобраны, чтобы говорить о ритме. И ироничный авторский неологизм Михаила Перченко «кардиограммить» (от существительного «кардиограмма») как нельзя лучше подчёркивает авторскую добрую иронию – это смех над своим пристрастием к свободному, не твёрдому метру.
Но не стоит отвлекаться на непривычную ритмику. Главное – в расширенной до целого стихотворения гиперметафоре, которая заканчивается на:

...богохульствую стихом. Но на дворе
так заждались обновы...
Приемлю свой удел –
перетворец!..
Язычник Слова!
(«Со второй попытки»)

«Мрак – хаос черновиков». Что-то таинственное, клубящееся, заключающее в себя все возможности мысли, все зародыши идей. А «перетворец», «язычник слова» здесь совсем не имеет отношения к религии, в этой оболочке есть второй смысл, от слова «язык», речь. Т.е. поэт способен, если захочет, «перетворить» свой родной язык, внести в него какие-то новые слова, новые приёмы, что-то воскресить из небытия, что-то изменить и пересоздать, что-то просто выдумать. Так, как это делали и Державин, и Пушкин, и Хлебников, и ещё многие-многие... Это ода Новому Слову. Но это ещё и призыв к переустройству мира, к очищению его от социальных язв и моральной нечистоты. От несовершенства, которое за тысячелетия внесли в божественное создание люди.
У поэтов вообще особая миссия, считает Михаил Перченко, – они сотворцы Богу: «Бог в нас – в каждом – про запас / хранит Свой неуёмный гений». Именно поэтому в поэзии так много от духа: «И припадаешь ты к религии стиха, к великой магии поэзии и мысли». И неважно, какая тебе выпала судьба, в том числе в литературе, если тебе выдали Дар и помогали творить:

Поэзии божественен острог,
поэтов лично Бог теснит и пестит.
И истинный поэт едва не бог,
ведь стих он сочиняет с Богом вместе.

Чем же руководствуются те, кто ратует за безусловное подчинение литературным догмам – всегда и во всём, без исключений? Вернее, с исключением для классиков.

Будь скромен, будь простак.
Не зарывайся – ты не Пастернак.

Не забывай, что ты не гений,
и не позволены тебе
небрежности вальяжной лени
и шлёпки с ног босых небес.

Я почему-то уверена, что тому же Пастернаку при жизни тоже вменяли в вину дерзкие поиски, величали их только ошибками и просили «не зарываться», поскольку он – не Пушкин.
Но Пастернаку не нужно быть Пушкиным для того, чтобы стать Пастернаком, а нынешним поэтам совсем не обязательно быть Пастернаками – они могут стать собой, творческими индивидуальностями, найти свой, особенный творческий подход к слову (хотя это и непросто!).
Кстати – насчёт ошибок. Их можно немало «нарыть» у Пастернака. Но он от этого не перестанет быть классиком поэзии. Небрежностей (особенно в рифмах) у Цветаевой – море разливанное. Но от этого она не перестанет быть идеалом и недосягаемой вершиной для поэтесс. – Идеалом из-за ошеломительного владения словом, умения покорить любой размер и ритм и, варьируя их внутри стихотворения, добиваться потрясающих результатов, умения заглядывать в тайны подсознания и психологии, описывать человеческие страсти, охватывать грандиозные по замыслу темы – философские и гражданские.
Ошибались Пастернак и Цветаева не оттого, что не работали над словом, а оттого, что и работая – экспериментировали. Конечно, их стихи без небрежностей и ошибок только выиграли бы, и в этом нет сомнения! Но не ошибается тот, кто ничего не делает.
Что было бы, если бы они боялись испытать свою власть над словом? Они бы не открыли в поэзии то, что открыли. Своё лицо, свой творческий метод. Иной раз лучше ошибиться (да!) – если это поможет совершить прорыв. Как можно что-то открыть, не опробовав новый метод на крепость, на изгиб, на износ, не повертев цветной мячик слова так и сяк, не подбросив, не ударив его звонко о поэтическую мостовую? Ошибся – мячик улетит не туда, но если не подбросить, он вообще никуда не полетит, точно так же, как никуда не летит из-за своей бескрылости поэзия зализанная и сто раз перелизанная.

Куда идут пустые поезда,
куда ползут товарняки с рудою?
Поэзия, ты в никуда езда,
вагоны эпигонства и отстоя.
(«Серебряные струны поэзии»)

Кстати, «шлёпки с ног босых небес» – как хотите, а замечательный образ! Помните «облако в штанах»? Похоже немного, но здесь этот тип сравнения даже более уместный, и легко угадывается ассоциативная цепочка. «Небеса» – это кумир в поэзии, учитель, идеал. Тот же Пастернак... нет, Маяковский в данном случае. Кумиру даже буквоеды позволяют чудить, образно говоря – «носить шлёпки». Или сбросить их и остаться босым. Попробовать побороться со словом, как твой идеал в поэзии, – это и есть надеть шлёпки с его ноги. Ты не подражаешь ему, нет – ты просто отваживаешься действовать так же дерзко, хоть и совершенно по-своему.

Поэт без школ и критик,
самодостаточна и безоглядна.
Да, стихи её требуют вскрытий,
да, они выходят из ряда.
 
Да, они, непременно, явление,
явление самобытности,
явление гения,
бытия, а не быта.
 
Да, они непрерывно текучи,
водопадны, водоворотны,
И они не из общей кучи –
ворожительны и приворотны.
(«Стихи к Марине»)

Чувствуете ворожбу словом? «Водо... воро...» Настоящий водоворот.
Я понимаю, когда ругают за ошибки и небрежности. Я сама за это ругаю. Но – за новаторство?!.. Однозначно – такое отношение к его поискам погубит поэта, не даст ему состояться. Ведь ему всё равно что ударят топором по руке. «Страшно, когда ты лишаешься кИсти / стих набирающей правой руки».

Червяк до многого способен доползти,
коль не раздавят по пути, –

с горькой усмешкой констатирует автор.

Здесь самое время перейти к тому, как окружающие оценивают Михаила Перченко, за что ругают и как хвалят, а потом – к его творческому стилю, определённому вышеизложенными принципами.

Как мне претят досужие придирки
и менторского тона «аромат»,
статьи, как абразивы для притирки,
рецензий злых готовый компромат.
 
Так ловят блох лихие крохоборы,
хотя от них и блохи в коме.
Статьи там – ритуальные заморы,
там слово каждое, как унтер, в униформе.
(«Досужее»)

Подобные комментаторы и критики придираются к тому, что порой только кажется ошибкой. Отстаивают грамматику и гробят неожиданность звучания фразы. Как говорится, вместе с мыльной водой выплёскивают ребёнка.

Вам за грамматикой не спрятать
свой мёртвый лес из штабелей досок.
И не сгубить всё простотою,
той простотой, что хуже воровства,
где лишь четыре – дважды два...
………………………………………..
Мне жаль их – тех, кто видит только тени
там, где сияет человечий гений.
(«Послание крохоборам»)

Если литературовед – буквоед, если он занимается двойной бухгалтерией и позволяет классику то, что запрещает современнику («В поэзии всегда двойное дно. / Работ по горло на таможне буквоеда»), если он ругает за пробы, поиски себя, – значит, он занимается именно тем, чем заняты все те, кто пишет или говорит о Михаиле Перченко. В этом плане поэту действительно «везёт» на понимание.

К художественному слову атрофией поражён,
иной литературовед паралича не лечит,
банальным подменяя багажом
всю необычность стихотворной речи.

Указывать на ошибку там, где это новаторство, новый, только входящий в практику поэзии приём; требовать исправить интересный, но неожиданный оборот или ассоциативную метафору на метафору стандартную, – это и есть подменять необычность речи банальным багажом клише и штампов. Если человек берётся критиковать, он должен уметь отличать здоровое – от больного, новое, парадоксальное – от ошибки. Чуткий «критик – росту слова не Прокруст». И то, что на пути в «поэзию будущего» человек, естественно, не обойдётся и без некоторой доли действительных, настоящих ошибок, не извиняет тех, кто вместе с указанием на них, к сожалению, вообще запрещает дерзать и осуждает творческие поиски нового. «Мне жаль нас – зряшно зрячих... Не на коне мы, а на кляче».

Там, где мненье с реакцией скунсовой
как неумие злое усердствует,
не поняв, назовут дурновкусием.
Знать, талант порой с умом не соседствует!
Куцее мнение»)

Лежу, отпетый в комментариях.
О комментариях»)

Жизнь моя средь вас, как прочерк,
как нули пустых глазниц.
Щупает мой трудный почерк
слепота безглазых лиц.

Горько, но очень образно рисует поэт безглазые, слепые лица, обращённые в сторону его поэзии. Они пробуют нащупать взглядом красоту стиха, но они слепы. Пробуют услышать музыку его слога, но они глухи. Слишком отличен творческий метод поэта, слишком непохож на принятые в их кругу стандарты. Трудно принять то, что не вписывается в твой стиль: «Смотреть – не значит – видеть!», «И "я входил в её глаза" таким, как хочется ей видеть».
Да, это распространённый случай – самому быть талантливым поэтом, но не уметь правильно оценить своего коллегу. Такое – везде, сплошь и рядом, а не только по отношению к Михаилу Перченко. Говорю не о конкретном сайте или городе, рассматриваю это как общую проблему нашего времени.

...где порывы увечны,
где венчают подобных.
Без кровавых отметин
нет поэтов народных.

...необычны они, непонятны,
как пришельцы, астральны.

Тот, кто Богом отмечен,
не живёт для утробы.
Нет поэтов аптечных,
нет поэтов удобных,
и для памяти вечной
нет поэтов угодных.
(«Инородны»)

Подобные, удобные, угодные хотя бы тем, что «аптечные», т.е. выдают маленькими аптечными порциями маленькие аптечные образы и маленькие аптечные смыслы. В основном – описательные. Не дай Бог затронуть что-то насущное, спорное или слишком противоречивое и глубокое. А если такой человек увидит, что кто-то осмелился на то, на что побоялся пойти он, – о, какая волна травли ожидает неосторожного храбреца, если он не защищён членством в официальном Союзе писателей, государственной литературной премией или докторской кандидатской степенью...

У нас от зависти уж кто-то еле дышит.
И эта астма – каждый раз,
когда хоть кто-нибудь из нас
стихи хорошие напишет.

Но необязательно это случается из-за зависти – куда чаще из-за обыкновенного невежества: «Невежество – оно лишь потому собой гордится,  что, окромя себя, не знает ничего». Простонародное «окромя» выбрано для этого стихотворения далеко не случайно, оно хорошо иронизирует над отсталым, узким взглядом на вещи у сторонников штампа.

И там, где я нашёл гармонию,
меня, по-моему, не поняли.

Есть, конечно, среди непонимающих и люди просто ограниченные – это не значит глупые, ни в коем случае! Просто ум и разносторонность – явления разного порядка, и они не часто совпадают в одном человеке. Чаще люди просто умны, и гораздо реже – ещё и разносторонни при этом. Сейчас вообще время узких специалистов – как говорится, окулист левого глаза. Можно быть прекрасным специалистом в прозе и не понимать в поэзии или хорошо разбираться в одном направлении поэзии (например, в авангарде) и не понимать тихую лирику, или поэзию серебряного века, или неомодернизм. Всё это очень разная поэзия, но мне в литературной критике больше импонирует универсальность, чем ограниченная специализация.

Интересно то, что Михаил Перченко ещё более вредными, чем неумные и злые комментарии, считает отзывы хвалебные, но пустые.

Что может быть страшней, чем обязательность улыбки,
застывшей на лице, как толстый грим и воск?
Она скользит, остекленев, аквариумной рыбкой,
холодная, как этикет и как придворный лоск.

Где нет хвоста, виляют там улыбкой
на всякий случай или целево.
Вот отчего бывает жвачно-липким
улыбки оскорбительный плевок.

Бездушие, бессмысленность приветов.
О, комплиментарность комментариев!
Как ранит дружеское безразличие поэтов,
как оскорбляет пустота в красивой таре.
(«Хвалебно-унижающие строки»)

Хвалят «на всякий случай». Хвалят с целью получить ответный комплимент (хвалят «целево»). Хвалят не за то и не там: хвалят, где нужно, наоборот, отругать... Такое ведь действительно страшно.
Улыбка как плевок жвачкой, как холодный, «дежурный» этикет или остекленевшая рыбка. А аллитерации с лбк-лпк и сами настолько липкие, как эти виляющие улыбки. Точный подбор слов, физически ощутимо передающих чувство скользкого и липкого.

Похвал порочность, похвала хулы.
Мёд похвалы – страшней злословья,
упрёков яд – полезней похвалы.

Яд незаслуженных, несправедливых упрёков всё-таки лучше, чем подобная хвала, граничащая с хулой или безразличным высокомерием. То, что Михаил Перченко это прекрасно понимает, уже говорит в его пользу.
А если ещё учесть, что гораздо чаще, чем хула и «этикетная» хвала, непохожих поэтов встречает гробовое молчание, намеренное замалчивание, незамечание, неупоминание, обхождение стороной... Ты есть, но тебя как бы нет. Ты вроде что-то написал, поместил на сайт или книгу издал, – а реакции не последовало, глухо, как в танке.

Но кажется порой, что, если упаду,
никто и не заметит, не заплачет.

Беда, когда ты нужен лишь себе,
когда твой зов просительно натужен,
когда на землю ты спускаешься с небес, –
А на земле ты ни-ко-му не нужен!
Одиночество»)

Поэту не нужны ни Прокрусты, ни хвалебно-унижающие отзывы. Он истосковался просто по умному слову и тактичному подходу.

Будь терпеливым к худшим,
худших жалей, но лучше –
нежность стремить к лучшим,
их отбирая из кучи.

Выбрал? Неси, как знамя,
прячь на груди от злобы.
……………………………
Лучшие беззащитны
силой и мукой таланта.
……………………………
Боже, как мало надо –
слово, всего лишь слово.
Лучшему лучшей наградой –
бережная суровость.
(«К лучшим»)

В чём выход? В том, чтобы покориться и писать, как все? «Брось в урну свой одумавшийся гений», «Освободись от долга удивлять», «Безумных без тебя достаточно имён» («Успокоение»). Непохожий – шут, мим, клоун, пугало огородное, над которым, с попустительства не оценивших дерзаний своего коллеги поэтов талантливых, имеет право посмеяться всякий бездарь.

Как трудно в жизни белому грачу.
Дурак любой хохочет досхочу.
Белый грач»)

Это очень тяжело – оставаться при своём мнении и не изменять себе, когда тебя явно травят: «в том, что не затопчут, нет гарантий». Увы, именно постоянные травли и ожесточают поэтов-новаторов, порою лишая их способности отличать явную враждебность и прокрустовы советы от доброжелательных советов тех, кто сумел оценить новаторство и приветствует его, но разглядел и ошибки, которые, в сущности, совсем не трудно исправить – при желании.

...мгновенно становился буйным,
услышав окрик за спиной «Не сметь».
И понесло в азарте и захлёбе...
Срывая номер на тюремной робе,
я снова начинаю свой побег.
…………………………………..
И я хлещу себя хрипящим «Врёте»,
бегу – так надо, так влечёт.
Я одинок, а значит – «против»...
(«Попытка побега»)

Из-за упорного замалчивания и высмеивания у «белых ворон» получается своего рода комплекс – они бы и рады, да не могут обуздать себя, их «несёт», потому что теперь уже каждый комментарий, каждый совет воспринимают как покушение на свою творческую манеру:

Если сам ничем не стал,
остаётся в критики рядиться.

Но природа мать в любви безмерна,
критику зачислив в сонм искусств.
Если книгой критики запахло скверно,
значит, автор книги – скунс.
(«Критику»)

Здесь отторжение любой критики – это очевидно. Увы...
Выстоять в условиях травли и замалчивания и не сломиться духовно, не впасть в крайности – в отказ от себя или от работы над словом – удел только крупных личностей, людей железных. Среди изнеженных духом поэтов их немного.

Трудности жизни только в рост –
в холод твердеет жидкость!

Михаил Перченко до стали пока не закалился, бывают у него и сомнения в себе («Смотрю на свой стишок понуро: фигура в парке без весла»), и побеги в ту или иную крайность (отрицание или превозношение своего значения) совсем не редки, но приятно, что он сумел сохранить в себе любовь к коллегам, восхищение чужим талантом:

Влюбиться в коллег, в их творенья,
влюбиться в звучанье их душ.
Измазаться жадно в варенье
из яблок, поэтов и груш.
……………………………………..
Влюбиться в талантища, в гений,
влюбиться в народ шебутной.
влюбиться в доступное зренью
и в то, что в тарелке ушной.
……………………………………..
Влюбиться в понятность, в неясность,
влюбиться в намёк, в неответ.
Влюбиться безумно, напрасно...
(«Влюбиться»)

Он, романтик и мечтатель, ещё надеется, что на его заимку поэзии когда-то заглянут понимающие друзья.

Печь растопить и сердца растопить,
стопкой по кругу стихи остопить.
И под гитару в кругу вашем дружном
сердце согреть себе тем, что я нужен.
Заимка»)

Это вряд ли. Но не сомневаюсь, что такой поэт – нужен читателям. И он будет нужен – чем дальше, тем больше. Пусть даже он это так и не узнает, ведь у поэтов нет прямой связи с читателями, – но я уверена: спрос на меткую, одновременно озорную и серьёзную, громовую и шаловливую, острословную и предельно нежную нестандартную поэзию, которая чувствует себя своей и на дружеских встречах, и на огромных площадях, – будет расти!

Продолжая любить своих не рассмотревших его коллег, восхищаясь их талантом, Михаил Перченко не проходит мимо литературоведов, покушающихся на посмертную славу гениев. В этом ряду есть, в частности, его стихотворение в защиту Пушкина, скрупулёзно копаясь в стихах которого, один литературовед сумел издать научный труд о том, что творчество Александра Сергеевича не стоит выеденного яйца:

Страдает жгуче сей литературовед
синдромом Герострата.

Для славы пасквилянту мало надо:
могилы оскверняй, живых мочи.
Он подменяет слова боль и радость
анализами кала и мочи.

Обгадит всех живых и не имущих сраму.
Ему История – лишь выгребная яма.
Он, как Дантес, опять не понимает,
«на что он руку поднимает».

«России первая любовь»
опять в руках у евнуха-невежды,
и умирает гений вновь и вновь
«один, как прежде»!
(«Пасквилянту – недорослю до поэзии»)

Очень часто наблюдаю, как после явно прокрустовых советов авторы стандартизируют свои стихи, делая их гладенькими, обкатанными, прилизанными до «всеобщего удовлетворения», как говорил один политический деятель 70-х. До полного одобрямса. Мне остаётся только вздыхать над утраченными жемчужинами. Именно об этом пишет Михаил Перченко, когда говорит:

Не подходите близко к зеркалам,
чтобы не слиться с отраженьем.

Всё время равняйся на кого-то, не пробуя сделать что-то своё, – и ты обязательно неразличимо сольёшься с толпой таких же, как ты.

И, познавая мир, поймёшь не сразу,
что тяжелей всего искать себя.

Советую чаще перечитывать стихотворение «Поэту» Пушкина (1830). Помните?

Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плЮет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.

Хотелось бы только подчеркнуть, что здесь обращение к взыскательному художнику, т.е. к строгому по отношению к самому себе, а не к тому, который умеет себе только потакать. Исправлять ошибки стоит. Даже очень стоит! Но только тогда и только там, где это вызвано твоим собственным неудовлетворением. Ты чувствовал, что в этом стихотворении у тебя что-то немножко не так, только не мог понять, что. И вот, когда тебе указали на слабое место, вдруг вспыхивает озарение, и ты понимаешь, что это и есть то, что тебя мучило. Тогда ты садишься и переделываешь. В ином случае (если тебя ограничивают в поисках своей системы метафор – что с чем можно сравнивать, а что нельзя, – или в экспериментах с размером и рифмой, с авторским взглядом на какую-то проблему и явление, а то и в применении новых в поэзии приёмов, которые пока что разрешено применять только признанным мэтрам) – это уже попирание творческой свободы. И пускай смеются, если не хватает чуткости отойти и не мешать.
Я предпочитаю один раз указать автору на ошибку – а дальше его дело, примет он моё замечание или отвергнет. Настаивать, упираться, оказывать давление с помощью ругательных комментариев или язвительных пародий – до этого пускай опускаются носороги, у которых абсолютно отсутствует тактичность.

Возвращаясь к Михаилу Перченко, хочется показать читателю его ценности и принципы, от чего он отталкивается, на чём основывается, чем вдохновляется, что думает о своём творчестве сам. Это будет интересно уже хотя бы потому, что попутно окажутся затронутыми немало спорных вопросов по теме поэт и поэзия.
И первый из них – поверхностность: «Поверхностность – вот слабина писак», – заявляет поэт. Значит ли это, что под этим он понимает мелкие темы? С одной стороны – несомненно:

Принимаю покорно укоры,
что стихами мы все виноваты,
каждой гладкою строчкой, где нет
утоляющих боли пророчеств...
…………………………………
Нам, похоже, не с руки
мужество бессмертия строки.
Виноваты»)

Однозначно поэт говорит здесь о гражданственности поэзии, о том, что в первую очередь писать нужно о темах, важных для народа, и писать откровенную правду, честно и мужественно, не обращая внимание на препятствия. Не стоит бояться выходить и читать свои пророчества и обличения, не стоит запираться в кабинетах, хоронить стихи в ящиках письменного стола.

Ещё в извиве пуповин слова живые;
пусть не доношенные, пусть ещё слепые.
Выхаживайте их, не досыпая,
их ждёт страна глухая и слепая.
На переулочки, на площади, майданы
их выводите, чтоб не опоздали.
Им нужен свежий и упругий ветер,
держать на нарах книжных полок их не смейте.
………………………………………
Пусть, хоботы трембитою вздымая,
к свободе слова граждан призывают,
идут по улицам, не пуганы мышами,
с опущенными бивнями, с раздутыми ушами.
На то они слова, чтоб быть грозой зверей.
Твои слова на улицах нужней!
……………………………………….
Работа, по-слоновьи тяжкий труд
нас к Украине изобильной приведут.
Опора на народ – трудиться он умеет.
Слоновий труд – вот Украины нацидея!
(«По улице слова водили»)

Этот удивительный образ стихов-слонов как метафоры гражданской поэзии так хорошо сочетается здесь с выразительными и слегка ироничными «пусть не доношенные», «не пуганы мышами», со свежим упругим ритмом, но вдвойне неожидан – вывод, к которому приходит автор. Читая, мы представляли себе, что вот сейчас поэт будет громить «врагов Украины», как это принято и на сайтах, и на литературных встречах, а он – действительно мужественно и открыто – говорит нам в лицо то, что, безусловно, давно пора сказать, но о чём мы молчим или тихо сетуем в частных разговорах.
Всё рушится потому, что людям плевать на окружающих, лишь бы извлекать сиюминутную выгоду из всего, что только подворачивается. Для этого годится наживаться на чужой беде, надувать, облапошивать, выполнять всё халтурно, на живую нитку, сваливать свои обязанности на кого-то и всегда выходить сухим из воды и с длинной гривней в кармане. И это повсеместно – от правительства и депутатов до врачей и рабочих-строителей. Мы перестали гордиться своим трудом и воспринимать других людей в зависимости от того, как они работают, какой их вклад в развитие общества, в облагораживание того, что вокруг нас. «Сделано в Украине» уже воспринимается в народе как антиреклама, но кто как не сам народ это и производит? Мы обвиняем кого-то в нашем развале, а сами продолжаем работать спустя рукава, и то, ЧТО делаем и КАК делаем – это горе горькое, это беда для тех, кому приходится пользоваться нашими услугами или продуктами нашего труда. Если бы честно и порядочно работали все, сверху донизу, если бы к людям относились лишь по их умению работать, а не по толстой мошне и тем более не по обещаниям и рекламе, – страна была бы совершенно другой. В этом – вся национальная идея, более честную, мирную и здравую нацидею и придумать невозможно.
Да, прежде всего, рыба гниёт, конечно, с головы, и кого выбрали, кому доверили власть, те и рулят. Но разве не мы сами виноваты? А зачем поступали как разини, хлопали ушами, верили обещаниям? Не надо быть лохами. Кроме того, и без всякой политики, просто в быту мы сами поступаем точно так же – безудержно рекламируем себя и отвратительно работаем.
Михаил Перченко своими словами-слонами, которых он выводит на улицы трубить в трембиты хоботов, первый осмелился это выразить вслух, громко и сделал это озорно, по-хулигански, как это у него всегда так здорово получается.

Но всегда ли сам поэт пишет только о том, что болит у общества? Нет, конечно! Поэты – живые люди, они как очень тонкие натянутые струны, которые откликаются на слабое дуновение ветра, на любой появившийся перед их глазами предмет – может, и вовсе не стоящий внимания. Так уж это устроено, и никакие призывы к общественно полезной поэзии этого не смогут изменить.

Всё, что вижу, слышу,
чем живу, чем ездию,
всё тащу, как мыши,
в дом к себе – в поэзию.
………………………….
В штабелях, навалом,
в пьяни и по трезвию.
Может, и не звали –
принимай в поэзию!
 
С жадностью вбиранья,
с зоркостью до рези,
в челюстях пираньих
всё тащу в поэзию.
Хозяин»)

Успеть отразить в своих стихах всё, что видишь, знаешь, о чём думаешь, отразить весь свой внутренний мир и весь мир вокруг тебя – какая захватывающая задача! «Всё ждёт, всё требует меня». При этом не пренебрегают никакой мелочью, ведь кто знает, к каким выводам она способна привести...

Не знаю я, чем кончится строка.
я и вчерне судьбу её не знаю.
Лишь первая строка маячит, как плакат,
лишь подсознание – стихов дизайнер.
Колокол»)

Начиная писать – стихи или статью, неважно – никогда не знаешь, на что тебя отвлечёт очередная маленькая деталь и какие неожиданные слова из-за этого появятся в конце. Если знаешь – значит, произведения были искусно «сделаны», вряд ли – выношены, потому что после долгого вынашивания и кажущегося отсутствия вдохновения, когда внутри кипит незаметная твоему разуму работа, тебя прорывает так, что пишется именно взахлёб, без обдумывания. «Как написалось! Сходу! Страстно!» – самому себе удивляется поэт.

И выпевается  непроизвольно слово,
и лишь впоследствии, потом
ты удивлён своим уловом –
заговорившей рыбкой золотой.
(«Золотая рыбка»)

И именно такие незначительные, вроде бы мелкие, но на самом деле смысловые, ассоциативные детали («Ассоциации – поэзии глаза»), иногда – чьё-то обычное слово или мысль из книги, срабатывают, как чека гранаты, и способны спровоцировать и само произведение (уже назревшее внутри незаметно для тебя самого), и те выводы, ради которых оно писалось.

Из пустоты, из ничего
начинкой зреющего первовзрыва
сорвалось Слово нервною чекой,
родив прекрасное из гнойного нарыва.
(«И есть ли те заветные слова»)

Это лишь потом ты сядешь и будешь шлифовать.
Так что понимание поверхностности, конечно, более широкое: поверхностность – это голое описательство без отражения глубинной сути явления («заветные слова, в которых... смысл явленья»).

А надо тему намертво накрыть, как сак,
как глист, внутри её паразитируя.
Залезть вовнутрь и выгрызть всё до кожи,
а по поверхности ползти – себе дороже!

Хлёстко, резко, зло, правдиво – и в самое яблочко. «Мёд, горечь, панацея, яд – моя поэзия». Как пишет о таком стиле сам автор:

Нет, это не корявость ксивы –
на лезвии каком-то ножевом
сознательная некрасивость,
манжеты без затей и кружевов.
(«О стиле») –

и, чтобы в слове выразить и подчеркнуть «сознательную некрасивость», опять использует лексический приём, простонародную лексику: «кружевов» вместо «кружев». Это – ирония, насмешка. Не всегда то, что мы принимаем за ошибку, ею является.

Тем не менее, сознательная некрасивость, хлёсткость, ироничность его стихов вполне уживаются у Михаила Перченко с произведениями классическими, гармоничными и прозрачными, что доказывает его владение любой формой стиха. У него есть даже стихи-афоризмы, лаконичные и твёрдые, без взрывов нормы.
Смотрите, сколько мастерства в стихотворении «Тишина» на тему ужасных для любого поэта периодов без вдохновения.

Тушите звон свой тишиной дотла.
Как немота многоголоса!
О, тишина, в твоих колоколах
Прикушенный язык вопросов.

Тушите звон свой тишиною сна.
О, тишина, святая недотрога,
Как телу отдых, ты душе нужна.
Ты – голос Бога.

Ведь это же не просто классически правильные стихи – они изумительны в своей гармонии и красоте, к тому же тоже отмечены авторской печатью новаторства, но не в метре, а в подборе лексики. Ни на грамм копирования, совершенно своеобразное, непохожее ни на что произведение. Давайте ненадолго отвлечёмся и присмотримся именно к нему.
«Тушите звон» – умейте и помолчать, совсем необязательно выуживать, выдавливать из себя стихи, если они сами не идут. Да, без них тяжело, ведь писать стихи для поэта – райское наслаждение. Но и тишина иногда совершенно необходима. «Тишина дотла» – полная тишина, полное отвлечение от поэзии. Можно в свободное время читать чужую прозу, заниматься садом-огородом, если есть дача; можно ходить на рыбалку или просто на природу – ради созерцания. Чем бы спокойным и развлекательным вы ни занялись, это время зря не пропадает – в нём «прикушенный язык вопросов». Даже во сне – и то происходит подсознательная подготовка к вашим новым произведениям: что-то вспоминается, о чём-то размышляется, задаются самому себе какие-то вопросы, на первый взгляд, не связанные друг с другом в единый замысел. А потом какая-нибудь ассоциативная мелочь срабатывает ударной пружиной и приводит в движение весь механизм. В голове вспыхивает тема, и снова вам легко и свободно пишется.

И расступаются недра горы.
Поэзия девкой в цветастом подоле
приносит ночные дары.

Но это, собственно, о теме. А о том, за счёт чего достигается эффект тишины, тоже стоит поговорить. Конечно, прежде всего, в глаза бросаются необычные метафоры «тушите звон» и «тишина дотла», вызывающие впечатление тушения пожара. Даже если отвлечься от темы поэзии, тишина нужна каждому, чтобы остыть хоть иногда от напряжённого ритма жизни и постоянной деловой суеты – вот суета-то и есть пожар, который надо бы время от времени тушить. Дотла, полностью. Остановиться и о чём-нибудь подумать, до чего обычно мысли не доходят.
Кроме неожиданного и точного подбора лексики по смыслу, автор выбирал лексику ещё и по принципу звучания: тш-дж, постоянно встречающиеся в тексте, говорят о тишине и дыхании. Тишина дышит. Дыхание тишины – это и есть голос Бога или голос вашего внутреннего «я». А ещё здесь очень много «о», заставляющее музыку стиха звучать чуть приподнято, чуть торжественно. Очень вдумчивая и изобретательная поэтика, своя, выработанная за годы поисков и ошибок. Поэтика с необщим выражением лица.

Кстати говоря, Фета когда-то современники тоже не воспринимали за поэтическую дерзость. Даже он сам шутливо называл свои произведения стихами «в растрёпанном роде». А в творческую программу Игоря Северянина входили поиски нового без отторжения старого и борьба со стереотипами – за осмысленные неологизмы и разнообразие метров. Тем не менее, за последнее как клевали, так и продолжают клевать до сих пор, вот уже второе столетие.

У Михаила Перченко не только свой творческий почерк, но и сложившаяся, твёрдая система убеждений. Он вторгается со своим мнением, со своими принципами даже в смежные с поэзией области. Например, об авторской песне он пишет:

Хлеб – голова над телом бутербродным!
И бардам понимать куда полезнее,
что Музыка – служанка у Поэзии.

Вот так, и не иначе. Хотя все вокруг считают наоборот. Именно поэтому барды в 99% случаев из ста (если не считать перепевы старой классики) поют своё, а это своё не так уж редко – тексты песен, не стихи. Тексты песен – это то, что, будучи напечатанным в книге или на сайте без сопровождения нот и без указания на то, что это песня, не выдержит и малейшей конкуренции со стихами. Без приложения в виде музыки тексты песен не всегда могут существовать.
И уже хотя бы поэтому давно пора признать, что Владимир Высоцкий – не только певец и композитор, но и большой поэт, а тот, кто в этом сомневается, лукавит. Его сборники читаешь именно как хорошую поэзию, его стихи самодостаточны и сами по себе, без поддержки голосом.
Так насколько выиграли бы эстрадные песни, если бы были положены не на музыкальную заготовку («рыбу»), а если бы музыка писалась по уже существующим стихотворениям – по настоящей поэзии... Да и авторская песня от дружбы с поэзией нисколько бы не проиграла. Она – особенно, потому что как жанр ориентирована на вдумчивого слушателя и призвана далеко не только развлекать. Увы – но попробуй докажи это исполнителям своих песен! Они всерьёз считают, что их тексты – это Поэзия! Конечно, бывает и так, не спорю. Встречала в своей жизни настоящих Поэтов-бардов. С большой буквы! И думаю, что их гораздо больше, чем те, кого я знаю... Но Боже, сколько же всё-таки подделки под поэзию – уму непостижимо...

Ещё один непростой вопрос – мы и классики. Михаил Перченко отстаивает свой особый взгляд на преемственность. Он считает, что сейчас уже мало писать так же хорошо, как великие поэты прошлого.

Каждый стих твой должен быть не хуже...
Нет, он должен быть немножко лучше,
чем стихи, что были до тебя.
А иначе, безупречнейший снаружи,
он из крепа весь и старого тряпья.
(«Каждый стих»)

Очень требовательный подход к поэзии и, наверное, в чём-то обоснованный. Но, понимая, что этим он ограничивает свободу творчества других и возможность делать находки в русле старых школ поэзии, Михаил Перченко признаётся:

Здесь всё бурлит, гремит, сверкает,
среди валов взрывая путь,
но я глухой к такому, каюсь, –
слова не трогают ничуть.

А здесь старьё, пыль, паутина
и тишина такая – слышно мхи,
но, как голодная скотина,
принюхиваюсь: вот они – стихи!

Более того, он прекрасно понимает, что бывает простота и... Простота. Когда каждое слово – незаменимо.

Куда как проще усложнить простое
в естественной гармонии цветка
(грохочет более всего пустое),
и как недостижима простота...

К новаторству поэт ведь всё равно будет продираться через неумышленное подражание, ибо так действует наша память. Преемственность – не что иное, как переосмысливающий прошлое плагиат.

Отталкиваясь от надгробных плит,
взлетаю в небо, в облаках купаюсь.
И каюсь и краду, краду и каюсь,
со всем великим в мире слит.
Преемственность»)

Не уставай Поэзию любить,
пройдись по ней, как жадный ветер свежий.
Не плагиатором в ней может быть
лишь конченый невежда.
(«Плагиавторство»)

Кто кистью, словом сразу не понятен,
кто до поры смешон, чудиковат,
становится со временем принятен –
нам к новому не привыкать.
Воспринимаясь, как очередной этаж,
нас абордажит эпатаж.

Ещё одна новая нестандартная мысль Перченко в том, что стихи могут быть умнее, глубже, значительнее автора, их написавшего. Автора может «озарить», и он порою сам не понимает того, что пришло в его голову; написанное им оказывается на голову выше и содержательнее его личности. Так – бывает, стопроцентно! Я совершенно с этим согласна.

Как жизнь не втиснуть ни в какие сметы,
как не подвластна человеку мощь стихий,
так и стихи значительнее самого поэта,
когда они – стихи.

Более того, уверена, что поэзию надо рассматривать в какой-то мере отдельно от личностей поэтов, потому что копание в грязном белье поэта (особенно посмертное, но не только) ничем не поможет правильной оценке его творчества – и не просто не поможет, а резко помешает, и тогда в стихах можно увидеть не то, не там и понять их не в совершенно не том свете.
Поэт бывает ниже своих стихов – и по смелости мышления, и по смелости гражданской, и по своему моральному уровню – да мало ли, по чём ещё... Но это именно его строки нас переворачивают и заставляют становиться смелыми и честными. И, в конце концов, в каждом человеке есть что-то от Бога, нет совершенно чёрных, окончательно пропащих людей – в нас присутствует и хорошее, и дурное. Вот и Михаил Перченко, хитро прищуриваясь и посмеиваясь, признаётся, что порой в своих стихах «не очень на себя похожий: смелей, мудрей и вечен, словно Русь». А если серьёзно:

Вот так и я порой криклив, порою ироничен,
порой несдержан  – вспыльчивее спичек.
Порой в стихах не больше, чем трепло.
Но пусть порой я зол, бодлив, набычен
и иногда колюче необычен...
Я в каждом обращённом к людям спиче
сгораю, вам даря тепло.
Благодари судьбу»)

Я растерял  душевное единство,
я заблудился в собственной судьбе.
Я в грязь залез – в такое свинство,
клеймённый гением плебей.

Но каждый раз во мне зерно святое
рвёт поры, прорастая сквозь меня...
Читая Случевского»)

Думаю, небезынтересно будет узнать, какие у автора взгляды на славу. Нет, она ему совсем не безразлична. Но он, в отличие от многих, понял в ней главное:

Но вот блеснул прозренья свет –
что и со мной случается отчасти, –
и понял я, что счастья в славе нет,
что счастье только в нашей зна-чи-мос-ти.

И если ты хоть что-то значишь
и для себя, и для людей,
на славе – этой вздорной кляче –
ты, поседев, не посидел.
Слава и счастье»)

Слава зачастую приходит к тем, кто только за нею всю жизнь и гнался. Но нельзя гнаться за двумя зайцами одновременно – в таких случаях страдает значимость поэта, его вклад в литературу. Получая славу, авторы часто достигают её в ущерб весомости вклада. Нет, не всегда это столь однозначно, однако и не редко!

Существует твёрдое мнение о том, что Михаил Перченко чересчур о себе возомнил, будучи всего лишь рифмующим афористом-юмористом.

И никогда не быть среди
своих, тебя приемлющих, сердечных...
……………………………………
Среди глухих душевных скаред,
себя вложа доверчиво, как в банк,
я оказался конченым банкротом.

Однако чтение его стихов показывает, что это зрелый и самостоятельный поэт. Жизнь его сложилась так, что, начав писать ещё в юности, он оставил поэзию на много лет ради того, чтобы кормить семью, – что, вообще-то говоря, делают почти все юные авторы – потенциальные поэты.

Я не попал в энциклопедический словарь
и в мировые антологии –
не тем болела голова
и не туда шагали ноги.
(«Не попадаю»)

Некоторые потом, уже в зрелости, возвращаются в поэзию, но успевает стать поэтами не просто местного уровня лишь какая-то их часть. Михаил Перченко вернулся в поэзию уже не просто в зрелости, а когда и она заканчивалась. Так получилось. Но он сделал главное – не успев до конца отработать технику стиха («В моих неправильных стихах искрится искренность экспромта»), он успел то, чего достигают единицы: приобрёл своё лицо в поэзии, свой стиль, свой узнаваемый творческий почерк. Это не только юморист, а творческая индивидуальность широкого плана – прекрасный афорист, гражданский поэт-оратор, тонкий лирик, задорный поэт иронической школы, удивительно наблюдательный и глубокий литературовед. Да, фортуна его явно не любит, а популярность не ищет. Но он трезво понимает свой уровень и свои потенциальные возможности и тревожится не о славе. Он боится лишь одного – не успеть отшлифовать всё написанное и подготовить сборники.

И, оставаясь мальчишкой,
прожектёром-максималистом,
был он то ангела чище,
то худшим из скандалистов.
……………………………
И заедал всё верою
в предназначенье.
И высшею мерил мерою
глупость ограничений.
……………………………
С силой не Геркулесовой,
но и не ватной,
с энергией Днепрогэсовой
крутился молодцевато.
…………………………….
Так себе жизнь испоганил –
до безответственности,
дотопал своими ногами –
до неизвестности.
……………………………..
Детство попробовал в малости,
погулял – и лады.
Он умер в глубокой старости
удивительно молодым.
(«Молодость старости»)

Смею уверить, что и в таком, не до конца готовом и отшлифованном виде, пускай нередко с явными ошибками, его поэзия – огромный вклад в русскую поэзию Украины. Все поднятые им вопросы – поднятые ярко, разнообразно, с фантазией и новыми подходами, с несомненными находками и удачами – это то, о чём действительно стоит писать и что не является лёгкими пустячками на один день, для такого же лёгкого забывания. Это поэт, умеющий подметить самое важное и необходимое в жизни и имеющий смелость говорить о том, о чём молчат. Его поэзия – иногда лихая и озорная, иногда громовая и пророческая, иногда вдохновенная и захлёбывающаяся озарениями и откровениями – это всегда поэзия честная, искренняя и безудержно смелая. А за воображение и фантазию, за вникание в колорит каждого слова, за ощупывание его возможностей и скрытых смыслов, за новаторство – разве стоит казнить? «Я рою речи огород... Я чую слова корнеплод».

И упираются небу в нёбо
стихов моих небоскрёбы.

Вот такая вот статья о поэте и поэзии, длинная и со множеством поднятых проблем, получилась, когда я затронула всего лишь одну тему из страны запорожского поэта Михаила Перченко. Очень глубокая и содержательная оказалась страна поэзия, прямо провоцирующая процесс мышления. Не развлекательная или сопереживательная лирика, а лирика умная и заряжающая энергией действия. После такой лирики хочется не только подумать, как усовершенствовать мир вокруг себя, но и силы появляются, чтобы что-нибудь созидать.
Но даже если вы не прониклись этими стихами (ведь невозможно полюбить поэта, стиль которого тебя совершенно не трогает!), вы всё равно теперь захотите разобраться лично для себя в тех вопросах, которые поднимает автор. Это достойные обдумывания, серьёзные и важные вопросы. И даже ради одного этого стоило окунуться в стихию поэтической страны.

11–15.07.16 г.

Ещё по этой теме:
Хулиган запорожской поэзии
Вместо мастер-класса
Поэт и родина
Слово о юбиляре
Поэзия осени

Не забывайте делиться материалами в социальных сетях!
Избранное: поэт и поэзия, запорожские поэты, как оценивать стихи, статьи о поэзии
Свидетельство о публикации № 12131 Автор имеет исключительное право на произведение. Перепечатка без согласия автора запрещена и преследуется...


Стихи.Про

Тема поэт и поэзия. Книга о поэте и поэзии «Страна поэтов». Поэт и поэзия как тема литературы. Страна поэзия. Новаторство и традиции в поэзии, подражание и проблемы преемственности. Правильные стихи и неправильные стихи, ошибки. Талант и труд. Критика и травля, комментарии. На примере современного поэта Михаила Перченко. 


Краткое описание и ключевые слова для: Эта райская страна Поэзия

Проголосуйте за: Эта райская страна Поэзия



  • Светлана Скорик Автор offline 27-01-2017
Поздравляю юбиляра, Михаила Абрамовича Перченко, с днём рождения!
Богатырского здоровья, новых замечательных книг, читателей и почитателей!
Пусть друзья будут заботливы и внимательны.
Не хотелось бы сводить обсуждение темы поэта и поэзии к тому, на чьём примере стоит разбирать эту тему. Целую книгу, посвящённую этому, больше ни у кого не видела.
  • Наталья Тимофеева Автор offline 28-01-2017
"Скажу Вам больше: вдруг захотелось извлечь из закромов отцовский сапожницкий инструмент и заняться по-настоящему нужным делом. "

А разве поэзия - дело ненужное? Сохранить Слово, данное нам Богом, в его чистоте и величии - задача поэта. Высасывать из пальца любят многие, но это ведь заметно сразу. Настоящая поэзия несёт в себе пушечный заряд эмоций, даже если она тиха, как январский снег. Вывернуть нутро своё на изнанку не всем дано, да и не каждый этого захочет из боязни показаться смешным или стать презираемым, однако без этого нет поэта. Я 20 лет занималась детьми и не писала практически ничего, была перестройка, надо было добывать пропитание, авиа инженеру, как и многим другим, поблажек от страны не полагалось даже в виде зарплаты, приходилось вязать, разводить кошек, работать в котельных и охране, но это-то как раз и доводило душу до человеческих очертаний. - не узнаешь плохого, не распознаешь хорошего. Слово рождается "из сора" вопреки всему. А техника - это дело наживное.
Всем добра и понимания, терпения и мудрости. Спасибо, Светлана, умная и полезная статья.
  • Виктор Мостовой Автор offline 28-01-2017
Спасибо, Светлана, за фундаментальный, очень глубокий труд! Спасибо за поэтическую школу.
С уважением и благодарностью - Виктор
  • Оксана Кукол Автор offline 28-01-2017
Вдохновенная статья, Светлана, спасибо!

И многая лета Михаилу Перченко! :)
  • Михаил Перченко Автор offline 29-01-2017
Спасибо автору такой ошеломительной статьи. Статья кстати - к Юбилеям мы милеем. Жутко себя зауважал. Приглашаю к обсуждению статьи. Покажите себя, коллеги.
Над книгой "Страна поэтов" продолжаю работать. В законченном виде появится в феврале.
Перед ней закончил работу над книгой "Осенняя пора", первая презентация которой пройдёт в литобъединении "Поиск".
  • Михаил Перченко Автор offline 20-02-2017
Приглашаю на презентацию двух моих новых книг "Осенняя пора" и "Страна поэтов", которая состоится в бывшей Горьковской библиотеке 22.02. в 17-00ч.
  • Михаил Перченко Автор offline 1-05-2017
Оксана, удивляясь, но рад поблагодарить вас за добрый отзыв. Всех остальных коллег, похоже, уязвил пафос этой статьи во славу поэзии и, в частности, поэзии Перченко. Молчат ошеломлённо, шельмы. Прости мне, Господи, за излишнюю эмоциональность. Одинок на этом необитаемом острове Поэзии, как Робинзон с понедельника до Пятницы. Или слов нет как понравилось? Выходите из шока, коллеги.
  • Михаил Перченко Автор offline 18-12-2017
Тихий, покойный музей из друзей,
рот предо мной - экспонатом раззей
Мы ж из поэзии общих пенат,
разве один у меня я фанат.
Не жмитесь, отдайте свои голоса.
Их ветер попутный ждут паруса.


.
  • Михаил Перченко Автор offline 24-11-2021
Ещё раз благодарю Светлану Ивановну за такую глубокую и добрую статью.
Вот уже 28.01 2022 г. мой 80-летний Юбилей. Светлана Ивановна, мне бы ещё пару добрых слов. От кого ещё их таких дождёшься...
Похоже, книгу афоризмов "Перчёные фразы" к Юбилею издать не успеваю.
  • Натали Автор offline 25-11-2021
Цитата: Михаил Перченко
Похоже, книгу афоризмов "Перчёные фразы" к Юбилею издать не успеваю.

Михаил Абрамович, издать книгу можно успеть в электронном виде, а позже напечатать бумажный вариант
 
  Добавление комментария
 
 
 
 
Ваше Имя:
Ваш E-Mail: